Русь (Часть 1)

Романов Пантелеймон Сергеевич

На деревянном мосту, укрепленном на барках, было полосатое, поднятое одним концом вверх на цепи, бревно шлагбаума. Около него стояла будочка, окрашенная так же, как бревно, косыми полосами, белыми и черными, с окошечком, из которого выглядывало рябое лицо мостовщика с длинной бородой, выходившего с замасленным мешочком, вроде табачного кисета, куда он собирал медные копейки с проезжающих.

По мосту, стуча копытами и колесами по зыбким доскам, ехали, спираясь в тесную массу, подводы с привязанными за оглобли упирающимися коровами, за которыми шли

прасолы, подстегивая их кнутами.

Город на горе жил своей обычной шумной жизнью. На пристани выгружали из барок това-ры - мешки муки, кули соли, бочки с маслом. Стоял крик многих голосов, ругань ломовиков, запрудивших проезд. Одни накладывали на тяжелые полки мешки, бросив вожжи на спину стоявшей лошади. Другие поднимались уже в гору, идя стороной дороги, и везли мешки в мучные склады, около которых стояли приказчики в фартуках и картузах, запыленных мукой.

А наверху слышался веселый перезвон колоколов и шел и торопился, как всегда, занятый народ.

– Люди работают, а мы неизвестно почему и зачем шляемся, - проворчал Митенька.

– Человек только тогда и интересен, когда он не работает, - сказал Валентин.
– Ларька, остановись-ка на минутку, - прибавил он и, сидя в коляске, стал смотреть на суету около пристани, на бегущие и дымящие по реке пароходы.

– Что, или проезда по мосту нет?
– крикнул Федюков, когда его лошали наехали мордами на экипаж Валентина и тоже остановились, мотая головами.

– Вот этот еще надоел, - сказал хмуро Митенька.

– Его сзади не нужно пускать, - сказал Валентин и ответил Федюкову: Посмотреть остановились.

Ларька, оглянувшись на Валентина, тоже стал смотреть.

– Это теперь дорога чугунная прошла да пароходы эти, - сказал он, - а прежде еще лучше было.

– Чем лучше?
– спросил Валентин.

– Да как чем? Тут барок сколько ходило, - лошадьми их снизу возили, а то людьми тянули. Бывало, едешь ночью, костры горят, а когда тянут, песню, бывало, заведут.

– Да, это хорошо, - согласился Валентин, - раздолья было больше?

– Как же можно, - сказал Ларька, - тут народу было - сила.

– А на что тебе-то это нужно?

Ларька только посмотрел на своего барина и ничего не сказал. Валентин молча смотрел на реку, которая без конца широко синела под сверкавшими крышами города и пестрела парусами, лодками и пароходами, от движения которых волновалась у берега вода, искрясь и блестя на утреннем солнце.

– Сколько бы ни прошло лет и веков, эта вода все так же будет плескаться у берега и сверкать на солнце, - сказал Валентин.

– Ну, так что же?
– спросил Митенька.

– Ничего. А вон тех грузчиков через пятьдесят лет здесь уже не будет, - сказал он опять.
– Им эта мысль, должно быть, никогда не приходит в голову.
– Потом, помолчав и оглянув-шись кругом на сверкающую реку с бегущими по ней пароходами, на город и суетящийся народ, прибавил: - А хорошо на земле... Ну, трогай, Ларька.

От моста приятели поднялись на гору к собору, с его крестами с

золочеными цепями, на которых, прицепившись боком, сидели галки. Над самой головой слышался веселый перезвон колоколов, который отдавался где-то в переулке.

А когда въехали на площадь, то перед глазами раскинулось необозримое море телег, стояв-ших с поднятыми вверх оглоблями и привязанными к ним отпряженными лошадьми, жевавши-ми овес.

– Сегодня базар, - сказал Валентин, - это хорошо.

Вдоль всей площади стояли рядами сколоченные из потемневшего теса базарные лавчонки, в которых продавались кадки, калачи, белый отвесной хлеб, рыболовные сети. А на столиках перед ними были разложены железные замки с воткнутыми ключами, привязанными на ниточке, ножи и всякое старое железо. Визжали в закрытых плетушках поросята, слышался крик и зазы-вание продавцов, и надо всем стоял шумный бестолковый говор мужиков, которые толкались между телегами и лавками, торговались, спорили, уверяли в доброкачественности товара и хлопали рука об руку в знак слаженного дела.

– Эй, дядя, дядя, посторонись маленько!
– кричал торопливо какой-то мужичок в зимней шапке, поспешно проводя в узком проходе лошадь с телегой, и, держась за узду, беспокойно оглядывался, чтобы не зацепить за что-нибудь колесом.

– Хорошо!
– сказал Валентин, оглядывая всю эту пеструю копошащуюся толпу.

Около мучных лавок, где садились и вдруг шумно взлетали сытые голуби, висели на наруж-ной стене в сеточных клетках перепела и звонко били на всю площадь. А за лавками на широ-ком, мягком - без мостовой - пространстве были расставлены на соломе глиняные горшки, кубаны, миски с глянцевой поливкой внутри, около которых сидели торговки и наперерыв рас-хваливали свой товар, когда какой-нибудь человек в засаленной поддевке и с кнутом подходил и начинал стучать по горшкам палочкой кнута, пробуя звук.

– Постой, остановись-ка еще, Ларька, - сказал Валентин и, подойдя к расставленным на соломе горшкам, стал тоже выбирать и стучать по ним кнутовищем взятого у Ларьки кнута.

– Что ты там делаешь?
– спросил опять Федюков из своей коляски.

– А, черт бы его взял...
– проворчал Митенька, с раздражением оглянувшись на вечно следующего за ним Федюкова, который выглядывал набок из-за спины кучера, когда его лошади, ткнувшись в экипаж Валентина, остановились.

– Надо купить, - сказал Валентин, не оглядываясь, отвечая Федюкову и продолжая стучать.

– Да на что они тебе?
– сказал нетерпеливо Митенька.

– Нехорошо, как-то неудобно ничего не купить. На что-нибудь годятся. Это для чего употребляются?
– спросил он у торговки.

– Какой возьмете... Это - для молока, это - для сметаны.

– А этот зачем такой большой?

– Блины можно ставить, - сказала торговка.
– Возьмите, господин.

– Да, этот необходимо взять.

– Да куда тебе его, возьми что-нибудь поменьше, - сказал Митенька.
– И вообще не понимаю, что за фантазия.