Русь (Часть 1)
Шрифт:
Федюков, до которого дошла очередь говорить, сидевший до того совершенно молча с презрительной миной, сказал:
– Общество при определении цели своего существования не должно довольствоваться скромными ханжескими размерами какого-то местного благотворителя от культуры. Оно должно сказать себе: всё или ничего...
– Браво!
– крикнул Авенир.
– Всё или ничего. Средины не принимаем.
– Браво!
– крикнуло еще с десяток голосов, застучав при этом стульями.
– Всё, что мы видим вокруг себя, - продолжал Федюков, оглянувшись на Авенира, - безобразие и никуда не годится. И я
– Верно! Молодец!
– Что это они там?
– сказал помощник секретаря, торопливо составлявший какую-то бумажку.
– Да подождите вы, повестка еще не выработана. Что за наказание!
– К делу ближе!
– раздались голоса со стороны дворянства.
– Не зажимайте рот оратору. Вам дороже всего форма, а не сущность, закричали с другой стороны.
– Душители!..
Поднялся шум.
Павел Иванович от непривычного напряжения сорвал голос и поэтому только звонил в колокольчик, а Щербаков через голову кричал на всех.
Наконец, мало-помалу, успокоились. Председатель, придерживая рукой горло, стал гово-рить о том, что нужно же наметить хоть какие-нибудь границы и формы, ибо нельзя, в самом деле, тему об удобрении земли раздвигать до пределов общих принципиальных вопросов социальной жизни.
– Глотку затыкаете!
– раздался короткий, отрывистый возглас.
– Ай, глаза колет?
– крикнул другой, такой же отрывистый голос.
– Молчать!
– закричал Щербаков, зверски взглянув в сторону выскакивавших отдельных голосов, которые, как пузыри от дождя на воде, показывались и скрывались раньше, чем успева-ли уловить, кто это сказал.
– Дайте же сорганизоваться хоть сколько-нибудь!
– кричал умоляюще дворянин в куцем пиджачке.
И так как возражения самые противоречивые сыпались неожиданно с разных сторон, то решили, что главным вопросом следующего заседания будет вопрос о распределении и размеще-нии всех членов по однородным группам или партиям, чтобы председатель хоть мог, по крайней мере, знать, с какой стороны каких ждать возражений.
Необходимость этого сказалась еще и тогда, когда стали прилагать регламент к порядку прений. В нем было определено, что после выступления каждого оратора право голоса имеют: его единомышленник и представитель противоположного направления, то есть за и против.
Но оказалось с первого же шага, что единомышленников не было ни у кого, а противниками каждого являлись все.
И регламент приходилось или менять, или оставить его до следующего заседания, когда выяснится, на какие группы распадается Общество.
– Эх, организаторы!..
– кричали со всех сторон.
– Нет, голубчики!
– воскликнул Авенир, уже ни к кому не обращаясь и никого не слушая, а грозя в пространство пальцем, - не на таких напали. Это вам не западные, разграфленные по линейке души, и нас вам не запрятать в рамочки. Потому что в нас - душа и огонь!
– Это же возмутительно, наконец!
– слышались раздраженные голоса людей, которые, видимо, отчаявшись добиться толку криком, с досадой бросили свои карандаши и даже повер-нулись боком к столу, отодвинувшись со своими креслами.
Владимир, растерянно водивший
– Прямо, черт ее, что...
– Нет, хорошо; молодой энергии много, - сказал Валентин, сидя несколько раскинувшись в кресле и переводя глаза с одного оратора на другого.
– Вот никак не могу убедить Петрушу выступить. Его участие необходимо.
– Что же определение цели Общества-то? Скоро мы до него доберемся? Или по-прежнему будем ерунду молоть, - сказал раздраженно плешивый дворянин.
– Подождите вы тут с своим определением, - с досадой отозвался дворянин в куцем пиджачке, игравший роль церемониймейстера и пристроившийся уже к секретарям, после того как Щербаков оттеснил его своим стулом от председателя.
В конце заседания оказалось, что главного вопроса, о целях, разрешить не успели.
Когда заседание закрылось с тем, чтобы вопрос был перенесен на следующее заседание, то все как-то нехотя стали подниматься с мест и, разминая ноги, разговаривали и делились впечат-лениями. И как только отошли от стола с сукном и махрами, так опять стали тихими и коррект-ными людьми. Даже Щербаков, наступив на ногу Федюкову, тут же вежливо, почти с некоторым испугом за свою неловкость, извинился перед ним.
– Нет, это только в анекдотах рассказывать про этот народ, - говорили одни.
– Да, с такой публикой трудновато что-нибудь сделать, - говорили другие, - сами же установили порядок и не подчиняются.
– И не подчинимся, - сказал Авенир.
Павел Иванович, увидев, что уже все начинают расходиться, сказал:
– Объявляю заседание закрытым. Следующее заседание - 30 мая, в котором выяснится групповой состав Общества.
Он, нахмурившись, поклонился и отошел от стола, наткнувшись на кресло.
XLII
Чего больше всего боялась баронесса Нина Черкасская, то и случилось: Валентин не собрался вовремя уехать на свой Урал. И когда она была у Тутолминых, на другой день после заседания Общества, она вдруг с ужасом узнала, что профессор Андрей Аполлонович вернулся из Москвы.
– Вы теперь поняли, что этот ужасный человек со мной сделал?.. Он собирался через неделю по приезде ко мне уехать на Урал. Он собирается уже второй месяц...Что?..
Павел Иванович, нахмурившись и закинув голову несколько назад, продолжительно посмотрел на баронессу с своего кресла, где он просматривал газету.
– Но, милая моя, ты сама же говорила, что любишь его и нашла наконец свое счастье, - возразила Ольга Петровна.
– Да, я люблю его и нашла наконец свое счастье, - но ведь два сразу... Куда я их дену? Я теперь даже боюсь туда ехать. Павел Иванович, вы - юрист, скажите мне что-нибудь... впро-чем, нет, не говорите, я ничего не запомню, все перепутаю, и это еще больше взволнует меня. И, главное, что же дальше?.. Так они и будут двое жить у меня?
– У тебя действительно какая-то путаная голова, милый друг, - сказала Ольга Петровна, - останься с тем, кого ты больше любишь. И мой совет, принимая в соображение твои некоторые свойства, - брать Валентина. Потому что профессор - всегда профессор. Я помню, он просидел со мной целый вечер, я примеривала при нем платье, и он... остался самим собой.