Русь (Часть 3)
Шрифт:
– Ах!..
– вскрикнула старуха, хлопнув себя руками по могучим бокам. Много?
– Сорок три рубля трое забрали, - сказал все так же, не оборачиваясь, Житников.
Старуха только слабо охнула и села в кресло.
– Зарезал...
– тихо и изнеможенно сказала она.
Было ясно, что, отдавши вперед трем взятым на войну рабочим, надо нанимать новых для уборки садов и огородов, а кого нанимать, когда всех мужиков забирают?
– По рублю на день, небось, будут брать злодеи?
–
– Кто ее знает, - сказал староста, - у самих не убрано, еще больше запросят.
Старуха молчала.
– А может быть, взыскать можно деньги-то с них?
– Не отдадут, уж объявлено, - сказал Житников недовольно.
– У, проклятые!..
А потом эти же рабочие пришли прощаться, и пришлось им же еще дать по рублю да еще пожелать счастливо вернуться.
Старуха ходила по всей усадьбе, выходила в поле, где стояли брошенные плуги и остано-вилась вся работа, охала и кричала:
– Пропали мы! Все погниет, работать некому. Сорок три рубля!
– И тут же, сжав руки и глядя на небо, стоя на ветру с непокрытыми седыми волосами, вдруг почти закричала, обраща-ясь к небу: - За что же? Создатель мой, за что так наказываешь?
– Она мысленно искала, чем они могли разгневать бога, какими грехами, но не находила; ни одного греха не было. Значит, кто-то другой, и за него приходится нести кару.
Но это было еще не все. Пришел тот же староста и объявил, чтобы лошадей отвели в во-лость. Старуха даже не нашлась что сказать и смотрела на старосту широко открытыми глазами, и глаза у нее сделались стеклянными, как у мертвой.
Только губы ее шептали:
– Сорок три рубля пропали... лошадей берут... все нажитое отнимут.
– Да не даром берут, заплатят!
– сказал с досадой Житников, которого уже утомил этот крик.
Старуха вдруг ожила и медленно перекрестилась, взглянув на небо.
– Дай-то, господи!
Потом, когда муж пошел отдавать лошадей, она вдруг, совсем придя в себя, закричала ему вслед:
– Подороже бери, наши лошади орловские! Платить, говорят, будут! крикнула она богомольной, когда та проходила мимо нее в церковь.
Богомольная, вся в черном, с заострившимся восковым, как у покойника, носом, остано-вилась и с просветленным лицом, подняв глаза вместе с пальцами к небу, набожно перекрес-тилась и сказала:
– Не отнимет господь благодати от верных своих.
Потом кто-то сказал, что теперь на армию хлеба много потребуется и будут покупать по дорогой цене.
– Приберегай мучицу!
– сказала живо старуха, обращаясь к мужу и предостерегающе поднимая палец.
– Лучше год липший пусть пролежит... Она свое теперь возьмет.
Житников молчал, он и сам понимал, куда теперь может повернуть дело.
А богомольная,
– Может быть, по пяти рублей пуд еще будет. Вот благодарственный молебен-то и надо отслужить.
Старуха промолчала.
XLVIII
Вся деревня опустела. Мужиков - и молодых и бородатых - увели в волость.
Бабы, собравшись около дверей изб сиротливыми кучками, тревожно говорили; иные пла-кали, сидя на завалинках и утирая рукавами глаза.
По всей деревне точно пролетел дух смерти, все дела остановились на половине. На загонах в поле виднелись отпряженные и брошенные сохи, у гумен стояли развязанные и несложенные возы привезенного с поля овса.
Даже ребятишки притихли и жались к матерям, держась за их подолы.
Телята бродили по картошкам в огородах и забирались на гумна, никто их не сгонял оттуда. И в этом чувствовалось, что стряслось что-то большое, может быть, непоправимое.
И всем было больше всего жутко оттого, что ни с того ни с сего деревня вдруг обезлюдела, и все дела стали, как будто потеряли всякое значение и цену.
И, кроме того, со стариком Тихоном в эту ночь сделалось что-то странное: болезнь - не болезнь, а пожалуй, и хуже болезни. Он вдруг молча, торопливо встал, пошел под святые и остановился лицом к иконам, сложив руки крестом на груди. Когда Аксинья его окликнула, он не ответил; она встала и привела его на место, причем он смотрел на нее и не узнавал.
А потом оказалось, что он не помнил этого. И она поговаривала о том, как бы господь не прибрал его: не стал бы он ночью ни с того ни с сего поднимать старика.
К вечеру мужики вернулись, и когда бабы, точно не ожидавшие встретить их живыми, бросились к ним и начали тревожно расспрашивать, те сказали, что ничего не случилось, вызывали только на поверку и записали.
– Да на какую поверку-то?
– спрашивала какая-то молодка у своего мужа.
– А кто ее знает.
– Проверяли, у всех ли мужиков бабы есть, - сказал, подмигнув, Сенька.
– Ну, бреши...
– крикнула с досадой молодка, так как вначале оглянулась было, думая услышать настоящий ответ.
– А войны никакой нету?
– Войны нету, - сказали мужики, - только велели в город еще прийтить и больше ничего. Все вздохнули свободно.
– В город сходить дело нетрудное, - говорили в толпе.
– Бабы труса спраздновали, - сказал Сенька, свертывая папироску и поглядывая на беспокоившуюся молодку.
– Спразднуешь, - сердито сказала та, - уж тут думали незнамо что. Только, говоришь, в город сходить и все?
– спросила она с неутихшей еще тревогой, как будто хотела прочно уве-риться и успокоиться.