Русь и Орда Книга 2
Шрифт:
Вот и получилось, что князю Василек» пришлось бежать и скрываться, – помолчав, продолжал Софонов. – Хан бы его за такое, вестимо, не помиловал, – русских князей казнил он смертью за любую малость. Куда уехал Василей Пантелеич, осталось в тайне, – еще и посейчас ходят о том в народе разные слухи. Только лишь немногие верные люди знали истину. Теперь-то уж все едино, давно его нету на свете, и я тебе скажу: ушел он тогда за Каменный Пояс, в Белую Орду, враждовавшую с Узбеком, и нет сумнения, что невдолге там сгиб, инако беспременно воротился бы к нам после смерти того проклятого хана, а умер тот года три спустя.
– А Тит Мстиславич
– Какое давно, всего в запрошлом году. Был живуч как ворон, далеко за восемьдесят ему перевалило. Видать, не хотелось за грехи-то свои в пекло идти! Не знаю, правда ли это, но сказывают, что однова явился ему с того света родитель его покойный, благоверный князь Мстислав Михайлович, и проклял его навеки.
– Кто же ныне княжит в Козельске?
– Третий сын его, Федор. Второй-то, Иван, что был женат на рязанской княжне, преставился много раньше своего отца. Невдолге отошел и вотчич того Ивана, княжич Роман, – так что из семени его остался лишь сын молодший, Федор, который ныне княжит в Ельце.
– А у Святослава Титовича есть ли потомство?
– Есть двое сынов, Мстислав да Юрий. Первому ноне лет за двадцать перешло, а Юрий двумя годами молодше. Оба покуда при отце. Мстислав, знамо дело, наследует Карачев, а Юрию прочат Мосальск. Этот будто ничего – тихий. Мстислав же уродился в отца: лукав и спесив. И, видать, не дождемся мы от этого племени хорошего князя.
*Вотчич – старший сын, наследник.
На минуту за столом воцарилось молчание. Поглядев в сторону Ирины, Карач-мурза заметил, что она пристально его разглядывала, но сейчас же отвела глаза в сторону, едва взгляды их встретились. И снова в лице ее почудилось ему что-то томительно знакомое.
– Что же ты, Иван Васильевич, за разговорами и о трапезе позабыл? – долетел до его сознания голос хозяина. – Отведай вот гусятинки. Хоть свое хвалить и негоже, а, ей-Бо-гу, хороша, не лгу!
– Благодарствую, Михаила Андреич, невмоготу, сыт уже.
– С чего тебе сытым быть, коли мы только что за стол сели? Вот я тебе налью чарочку, а ты, Аринушка, потчуй дорогого гостя! Да не гляди, что он станет отнекиваться: сказывают, один поп нехотя отказываясь цельного барана съел.
– Откушай, боярин, будь ласков! – подавая ему блюдо, промолвила Ирина и улыбнулась своею завораживающей улыбкой.
– Ежели ты, Ирина Михайловна, потчуя, всякий раз будешь так улыбаться, пожалуй, и я целого барана съем, – ответил Карач-мурза, беря себе кусок.
– Вот и ладно, – обрадовался Софонов. – Не жалей, дочка, улыбок, коли боярин инако есть не соглашается!
Беседа на некоторое время приняла шутливый характер. Михаила Андреевич, слегка захмелевший, рассказал несколько забавных историй, и в том числе одну про карачевского княжича Мстислава Святославича, в потемках принявшего польского попа за девку. После этого разговор снова возвратился к прежнему.
– Стало быть, Ольгерд Гедиминович во всех Черниговских землях оставил прежних князей? – спросил Карач-мурза.
– Почитай что так. Только лишь Брянщину, где русский княжеский род пресекся, поделил он промеж двумя своими сынами: Корибуту дал Чернигов и Новгород-Северский, а Дмитрею – Брянск и Трубчевск.
Ну и как те князья с русским народом ладят?
– Ладят, ништо. Корибут еще чуток мирволит Литве, а Дмитрей Ольгердович вовсе обрусел. Была бы его воля, он бы с большею охотой крест поцеловал Москве, нежели родному отцу. Хороший князь, ничего не скажешь,
*Князь Дмитрий Ольгердович является родоначальником князей Трубецких, которые прежде писались Трубчевскими.
Карач-мурза сочувственно поглядел на молодую вдову, ожидая увидеть на ее лице выражение скорби, вызванной запоминанием об этом печальном событии. Но, к его удивлею, вид ее был совершенно спокоен.
– А у тебя, боярин, есть ли семья? – спросил Софонов.
– Есть жена и двое сынов.
– Что же, они в Москве остались?
– Нет, покуда я в отъезде, проживают они у родителей жены, – ответил Карач-мурза. Ему было неприятно обманывать этих добрых людей, притворяясь не тем, кто он есть в действительности, и он уже раскаивался в том, что затеял это переодевание. Но до сих пор совесть его в какой-то мере оправдывала: называя себя русским, особенно здесь, на земле своих предков, где по закону ему сейчас надлежало княжить, – он все-таки был ближе к истине, чем если бы назвал себя татарином. Однако теперь, когда разговор явно принял такой оборот, который мог потребовать от него уже подлинной лжи, он поспешил его закончить и поднялся из-за стола.
– Ну, Михаила Андреевич, сколь ни приятна беседа с тобой, а час уже поздний, мне же с рассветом надобно выезжать. Спаси тебя Бог за гостеприимство твое, а тебя, хозяюшка, за отменное угощение, – поклонился он Ирине. – И коли укажете место, где можно мне поспать, иного мне ничего и не нужно.
– Тебе уже приготовлена горница и постеля в малом доме, боярин, там тебя никто не потревожит, – ответил Софонов. – Только никуда мы тебя с рассветом не отпустим! Как это можно натощак выезжать?! И пошто тебе не погостить у нас денек-другой? Нешто такое уж спешное у тебя дело?
– Надобно мне завтра повидать князя вашего Святослава н еще кой-кого в Карачеве, а после ехать в Звенигород.
– Повидать князя Святослава? Да его ведь нету в Карачеве! Он уже с месяц как уехал к тестю своему, в Вильну, и досе не воротился. Что же, ты его на постоялом дворе дожидаться будешь? За что хочешь нанести нам такую обиду? Али тебе тут плохо?
– Что ты, Михаила Андреич! Ласкою вашей и приветом в премного доволен, и на добром слове тебе спасибо. Но все одно надобно мне быть в Карачеве: есть у меня там и иные дела.
– Ну и что с того? Ведь Святослава ты так или эдак ожидать должен, а до города тут четыре версты. Хоть трижды на дню туда езди, а живи у нас!
– Боюсь, не будет ли оно вам в тягость, Михаила Андреич…
– Не обижай, Иван Васильевич, и слышать такого не хочу! Стало быть, решено дело, и тут тебе весь сказ. Павел, возьми свечу да проводи боярина в его горницу!
Глава 26
На следующий день, проснувшись с рассветом и выйдя во двор, Карач-мурза прежде всего увидел Павла Софонова в коротком кафтане, высоких сапогах и с луком за плечами. Воткнув в землю охотничью рогатину, он, что-то бормоча, подтягивал подпругу у оседланного коня; рядом с ним, держа в поводу другую лошадь, стоял коренастый крестьянский парень, тоже в охотничьем облачении. Заметив боярина, оба сняли шапки и поклонились.