Русь уходящая: Рассказы митрополита Питирима
Шрифт:
Время, когда я был назначен председателем Издательского отдела и для службы мне выделили Новодевичий храм, совпало с началом моих регулярных поездок за рубеж. А там, естественно, приходилось рассказывать о жизни нашей Церкви. О запрете на религию говорить было нельзя, но и слишком распространяться о религиозной жизни — тоже. Помню, мне стали говорить, что у нас нет действующих церквей. «Как же так?» — удивлялся я. — «Очень просто. Вот и в Новодевичий монастырь мы заходили, сами видели табличку: «Храм закрыт»». — «Правильно. — ответил я, — Закрыт. С двух до пяти. На уборку. А вообще я сам там служу». Больших трудов мне потом стоило добиться, чтобы так и писали: «храм закрыт — на такое–то время».
Однажды в каком–то собрании партийных работников я даже сказал: «Самая вредная, антисоветская организация у нас — «Интурист»». Директор
В 70–е годы Отдел начал расширяться. Сначала мне предложили старообрядческий комплекс на Рогожском кладбище. У старообрядцев тогда не было возможности содержать его — т. е. деньги–то были, они не бедные, но организационных возможностей не было. И вот уже было получено решение в мою пользу. Но тут они пришли ко мне и <210> стали просто плакать — именно плакать. И мне ничего не оставалось, как отступить. С тех пор они меня особенно полюбили. Они и раньше хорошо ко мне относились, за то, что тогда мы, молодые архиереи, отстояли идею снятия прещений с них и признания их обрядов равночестными нашим — эти решения принял Поместный Собор 1971 года.
Не без связи этим Собором в Отделе началось серьезное изучение древних русских распевов, той традиции, которая прославила русское церковное пение уже в XV — XVI вв.
Сразу же после Собора я отслужил обедню по дониконовскому чиновнику, крестясь двоеперстно, произнося «В'o веки в'eком» или, перед чтением поучений Иоанна Златоуста, такой виршеобразный пролог: «Павловы уста — Иисусовы уста, Иисусовы уста — Златоустовы уста. Иже во святых отца нашего слово Иоанна архиепископа Константина града Златоустого, благослови, честный отче, прочести». Надо сказать, я получил от этого большое внутреннее удовлетворение, потому что сам обряд — размеренный, солидный, спокойный — вносит в жизнь какие–то новые, приятные факторы. Было время, совершали такую службу каждую неделю. Но особых результатов все это, к сожалению, не дало.
Позже ставился вопрос о том, чтобы использовать помещение Рогожского комплекса совместно — но договориться не удалось: как же так — они будут вместе с никонианами! Разговаривал я с одним из них — чудаковатый такой старик. «Архиерей, переходи к нам!» — говорит. А я спрашиваю: «Вот, твой отец был кто?» — «Ну–у! Старой веры, конечно!». — «А мой никонианин. Ты своему отцу верен, а почему я должен своего предавать?» Этот довод отчасти действует. Народ они довольно косный, хотя надо признать, что свои предания хранят свято. [93] У них порядки гораздо строже, чем <211> у нас: за выкуренную сигарету, скажем, могут отлучить от Церкви.
93
В отношении старообрядцев все действительно непросто. Мне приходилось общаться с ними и у нас, и за границей. Лично ко мне они относятся очень хорошо, но из достоверных источников знаю — кое–где лавки и миски после меня все же тщательно мыли.
Когда мы учились, нас всех очень интересовала личность патриарха Никона. В конце концов мы дерзновенно решили вопросить Бога. Наложили на себя посты, стали молиться. И вот Толя Мельников «в сонном видении» услышал строгий голос: «Стучишь, а куда — не знаешь!» Это было для всех нас знаком, что в эту тему углубляться не стоит.
Потом редакции передали помещение возле Брюсовского храма, удалось выстроить корпус на Погодинке. Издательский отдел был очень интересным учреждением. Я начал его на площади 84 квадратных метра с 20–ю сотрудниками, а сдал — когда в связи с переходом к рынку не захотел работать в условиях рыночной экономики, — 173 человека аппарат, 350 корреспондентов по стране и за рубежом и пять зданий в Москве.
Подготовка к 1000–летию Крещения Руси была для нас временем подведения итогов исторического пути Русской Церкви. Очень важной считали мы тему служения Церкви и Отечеству
94
Сейчас мы прославляем многих священников. Но за что мы их прославляем? Менее всего вспоминают их приходскую и семейную жизнь, а главным образом вспоминают то, что их расстреляли — либо в 1917 г., либо в 1937, либо в 1940. Между тем, настоящий подвиг священника — это его приход и его семейная жизнь.
<212> Одним из программных заданий Издательского Отдела было исследование Геннадиевской Библии. Архиепископ Новгородский Геннадий собрал полную Библию в 1499 году, проведя предварительно огромную работу по рукописям — фактически, аналог той работы, которая проводилась в то же время на Западе протестантами. Геннадиевская Библия легла в основу всех последующих славянских и русских изданий. Нашей задачей было воспроизведение ее оригинала, — поскольку она хранится в единственном экземпляре в сокровищнице рукописных ценностей Государственного Исторического музея. Методом простого фотографирования мы скопировали этот текст и, чтобы представить как бы энциклопедию русского книжного искусства и показать, что эта Библия не одинока, заложили в нее иллюстрации из подобных рукописей от XII до XVII вв. и книжные миниатюры. Всего мы рассчитывали на 10 томов — 8 томов текста и 2 тома комментариев, но нам с покойным о. Иннокентием удалось выпустить два тома, наши преемники выпустили еще три. О. Иннокентий был человек талантливый и очень целеустремленный — мы тогда скопировали и изучили огромное количество рукописного материала.
В те же годы нам посчастливилось выпустить «Библейские повествования» для детей. У этой книги такая особенность: то, что можно пересказать, адаптировано для маленьких (например, пересказаны исторические повествования, которые им трудно читать), а то, что нужно запомнить, — оставлено как канонический библейский текст. Это было лучшее из всего, что можно было сделать — говорю это объективно, совсем не в порядки похвальбы. Книга разошлась в нескольких десятках тысяч экземпляров. Очень хорошие иллюстрации, выполненные французским художником, точно воспроизводят природу и реалии библейских событий. Так что, в свое время это был мой успех.
Помимо собственно издательской деятельности было и просто живое общение с людьми, первые контакты с вооруженными силами. Мы испытывали определенное чувство симпатии друг к другу еще когда я работал в Новодевичьем и потом — на Погодинке, в окружении штабов. Время тогда <213>было такое, что и пройти по городу в рясе было своего рода подвигом. Я бравировал и из Новодевичьего в Чистый ездил на троллейбусе. А чтобы не пачкать подол рясы, не садился. Бывало, входившие в троллейбус офицеры дергали меня за рукав и сквозь зубы говорили: «Молодец, отец! Держись!» В этом, конечно, чувствовался какой–то юмор, но было и сочувствие.
Редакторы
Николай Павлович Иванов был личностью чрезвычайно интересной. Умер он уже в 90–е годы и тогда выяснилось, что он был подпольным священником — может быть, за это он в свое время и сидел, не знаю, — тайну эту он хранил всю жизнь. Причащался всегда как мирянин, был иподьяконом у Патриарха, а потом — у митрополита Ювеналия. В Богословском институте его называли «еретиком». Он, в частности, отрицал персональное существование бесов, говоря, что это только «идеи». Однажды в пылу спора он запустил в Толю Мельникова чернильницей. Это надо было видеть: Иванов маленький, горбатенький, а Толя — очень высокий, худой. После этого Толя спокойно и кротко произнес, по обыкновению, чуть растягивая слова: «Ну как же Николай Павлович, вы говорите, что бесов не существует? Ну разве это вы сейчас бросили чернильницу?»