Русь залесская
Шрифт:
Минула педеля, за ней другая…
По-прежнему над Сараем неимоверно жарит солнце, горячий ветер метёт песок; по-прежнему радуется и плачет многоязыкий город…
Калита терял терпение; уходила вера в задуманное. Но однажды под вечер в караван-сарай пришёл векиль.
Он явился неожиданно, невысокий, в шёлковом зелёном халате. Сказал московскому князю всего два слова: «Завтра утром!» - и тут же направился к выходу.
У самой двери Иван Данилович со словами «за добрую весть» сунул векилю десяток куньих шкурок.
Векиль подарок взял, пробормотал себе под нос
Всю ночь Иван Данилович не смыкал глаз. Что готовилось ему во дворце? Позор? Унижение? К этому он был готов, лишь бы спасти Москву от разорения. А может, зовут его выслушать смертный приговор?…
И вот наступил день, когда Калита вошёл во дворец.
У широких двустворчатых парадных дверей два рослых воина. Недвижимо стоят они, опираясь на копья, на боку сабля и колчан с луком.
Миновав караульных, Иван Данилович очутился в большом круглом зале. Мраморные колонны подпирают устремившийся ввысь купол потолка.
Быстрым взглядом Калита окинул зал. На низком, из белой слоновой кости, отделанном золотом и драгоценными камнями троне, подобрав под себя ноги, обутые в расшитые бисером чувяки, торжественно восседал великий хан Узбек. На нём - синий чапан с рубиновыми пуговицами, на голове - отороченная соболем шапочка.
Ниже хана, на ковре, прикусив бескровные губы, сидит Кутлуг-Темир, дальше за ними - темник Туралык, другие темники и нойоны.
От двери к трону ковровая дорожка. Идти мягко. Но русский князь не чует того. В ногах будто железо налито. С чем-то доведётся идти отсюда? Подобру ли, по-здорову? В зале тихо. Не дойдя до трона, Иван Данилович остановился, глянул прямо в глаза Узбеку и только после того отвесил глубокий поклон, сказал по-татарски:
– Много лет здравствовать те, осударь. Вели принять дары от княжества Московского.
Векиль подал знак, и отроки из княжеской дружины внесли и сложили у трона меха чернолисьи и куньи, бобровые и соболиные. Вот уже гора нежных и мягких шкурок высится перед троном, а отроки расстилают рядом узорчатые ковры и кладут на них парчу златотканую, византийскую, золотые изделия русских умельцев и фряжское оружие.
Разгорелись глаза у темников и нойонов. Хищной птицей подался вперёд Туралык, словно изготовился кинуться на драгоценности. Затаил дыхание Кутлуг-Темир. У тучного нойона Агиша по лоснящемуся подбородку побежала слюна. Лишь хан по-прежнему сидит невозмутимо. Вошёл княжий ловчий. На вытянутой руке у него - пристёгнутый золотой цепкой горный орёл. Острые когти вонзились ловчему в кожаную рукавицу. Орел сидит нахохлившись. Золотой колпачок закрывает ему глаза и клюв.
Лицо Узбека ожило, он слегка приподнялся, вкрадчиво спросил у Калиты:
– Чем, князь, этот орёл хорош?
– Волков он бить обучен, осударь, - изогнувшись в поклоне, ответил Иван Данилович.
– Якши! Унесите птицу.
– И хан снова повернулся к Калите, прищурился: - А скажи, князь Иван, не обучен ли сей орёл бить урусских князей?
Засмеялся Кутлуг-Темир, засмеялись и другие.
«Злее зла честь ордынская», - промелькнуло в голове Ивана Даниловича. Он сдержанно ответил:
– Пошто, осударь,
Когда русский князь заговорил, установилась мёртвая тишина. А речь Калиты лилась неторопливым, но звонким ручьём.
– Дозволь, осударь, и дальше молвить?
Узбек слегка кивнул.
– Русь, осударь, со времён Бату-хана платит выход исправно. Лишь одни тверские князья возомнили много. Но ведь ты же им, осударь, ярлык на великое княжение дал? Вот и обуяла их гордыня. Тверские князья, коли упомнишь, осударь, московским недруги. Отец нынешнего князя тверского Михаил жену брата мово, Юрия, а твою сестру смерти предал, а брат его Дмитрий самого Юрия убил. И коли одна Тверь в чём повинна, то не клади, осударь, свой гнев на Москву и иные русские города…
Иван Данилович умолк. Краем глаза заметил, как одобрительно кивнул Кутлуг-Темир, забился в кашле темник Туралык.
Один хан сидел, как прежде, нахмурившись. Но вот он заговорил, и коротка была его речь:
– Князь Иван, ты много сказал, а сейчас иди и жди моего ответа.
Калита поклонился и, пятясь, вышел.
Тихо дремлет месяц над Сараем, повис острыми рожками в небе и не движется, а вокруг звёзды рассыпаны бисером, перемаргиваются.
В холодном голубоватом свете замер город. Спит любимец хана Кутлуг-Темир, спят темники и нойоны, спят ханские жены, уснула и видит сладкие сны красавица Гюльнэ, спят воины и ремесленники, и только бодрствует зоркая стража…
Смотрит месяц на заснувший Сарай. А над ханским дворцом, на тонкой игле, другой золотой месяц, и он тоже разглядывает затихший большой город.
Спит всё вокруг, замерла жизнь и в караван-сарае. Только князь Иван Данилович не смыкает глаз.
С вечера Ахмыл сказал, что сегодня ночью велел великий хан привести к нему московского князя.
Чуткий слух Ивана уловил еле приметные шорохи.
– Ты, Ахмыл?
– Я, князь.
Они пошли притихшими улицами. Длинные тени ложились поперёк дороги, уродливо ломались на высоких заборах.
Калита идёт следом за молчаливо шагающим сотником. На улице - ни души. Из темноты деревьев вынырнул дозор. Зазвенев оружием, стража преградила дорогу. Ахмыл вынул пайцзу, протянул старшему дозора. Тот покрутил её в руках, подставил лунному свету, долго приглядывался.
Ахмылу надоело ждать.
– Ты что, меня не узнаешь?
Старший дозора давно узнал начальника ханского караула, но в этом ночном спящем городе он хозяин, и эта власть ему нравится. И кто знает, зачем это сотник Ахмыл, начальник ханского караула, идёт в такой поздний час вместе с урусским князем во дворец. А может, они замыслили какое зло, и старшему дозора суждено изловить тех, кто попытается покуситься на жизнь великого хана? Тогда великий хан окружит старшего дозора почётом, и он станет начальником ханского караула…