Русь. Том I
Шрифт:
— А ты куда направился?
— Да так, в слободку, насчет сапог узнать.
— А мост-то кто за тебя чинить будет?
— Ой, братец ты мой, из ума вон! — сказал Фома, взмахнув руками. — Надо, видно, за лопатой бежать.
— Вот и собирай тут их, чертей безголовых! А сам же глотку на сходке драл.
Уж принесли водки в стеклянной зеленоватой бутыли, на горлышко которой был надет опрокинутый толстый стаканчик. Еще подошел один человек. Недоставало четверых.
— Четверо, а всю деревню заставляют
— Эх, начали бы дружно, живо обладили и пошли бы себе домой, — говорили с разных сторон. — А то у людей праздник, а мы, как каторжные, и неизвестно, до каких пор тут сидеть.
— Нешто с этим народом что сделаешь?
— А тут бы и дела-то всего на два часа.
— Ежели всей деревней, то и в один кончили бы.
— А вот уже третий час сидим зря из-за четверых остолопов.
— Вон, идет один! — крикнул кто-то.
— Да это опять Фома Коротенький.
— Э, чтоб тебя черти взяли, зря только мотается перед глазами.
— Солнце еще далеко до обеда, — сказал Захар Алексеич.
— Оно и прошлый год так-то далеко было, — ответил кто-то.
Все посматривали на бутыль с водкой, которую по заведенному порядку должны были распить после работы.
— Уж давно бы пили, сидели… — сказал нетерпеливо кузнец.
— Вот четыре остолопа завелись на всю деревню, а из-за них хорошее дело стоит.
— Выпить бы уж, что ли?… — сказал голос сзади.
Все замолчали.
— Не порядок бы до работы-то пить…
— По одной — ничего… — сказал еще чей-то нерешительный голос.
— Про одну никто и не говорит; по одной отчего не выпить?
— Ну, вали! — отозвались дружно все.
Торопливо уселись в кружок, подбирая ноги и оглядываясь; четверть наклонилась с колена к стаканчику, и прозрачная зеленоватая влага забулькала. И пошли сниматься шапки и креститься лбы.
— Веселей дело-то пошло! — сказал Сенька, подготовительно потирая руки, когда очередь дошла уже до его соседа.
— Как же можно…
Когда допивали последнее, пришли остальные четверо и, увидев, что тут уж кончают, в один голос вскрикнули:
— Ай, уж отделали мостик-то? Подождите, а мы-то!..
— Ждали уж… — сказал Сенька, принимая налитый стаканчик, — теперь вы подождите. Ну-ка, господи благослови, как бы не поперхнуться…
— Семеро одного не ждут, — сказал кузнец, следующий по очереди за Сенькой.
Когда выпили последнее, разливавший водку Николка-сапожник, опрокинув и приподняв бутыль, постучал по дну, как бы показывая всем, что кончено.
— Верно, Николай Савельич, без ошибки! — сказал Сенька.
И разговор пошел веселей.
Захар Алексеич, никогда не торопившийся с начатием дела, тут первый посмотрел, прищурив глаз на солнце, и сказал:
— Чтой-то солнце-то, знать, уже за обед перешло?
— Хватился,
— Начинать, что-ли?… — сказал голос сзади.
Все молчали.
— Что ж начинать-то, — сказал Захар Алексеич, — начать начнешь, а до вечера все равно не кончишь. Нешто тут мало работы? Тут и землю копать надо, и дорогу ровнять…
— А щебнем-то еще хотели убить…
— И щебнем… Лучше уж в другой раз как следует сделаем, чем кое-как пырять, не хуже этих, что в первый раз строили.
— Правильно, Захар Алексеич. Эх, друг ты мой. Что там — мост, не видали, что ль, мы его?… А что выпили, — это верно.
Все поднялись, захватив с собой свои топоры и лопаты, и нестройной, но повеселевшей толпой пошли на гору к деревне.
— Ай с работы с какой? — спросил проезжавший в телеге навстречу мужичок, придержав лошадь.
— С обчественной! — отвечал захмелевший и отставший от всех Фома Коротенький.
XLVI
В усадьбе Дмитрия Ильича Воейкова точно кончился праздник и наступили серые будни.
Вернувшись через два дня домой после того, как он накричал на Митрофана, Дмитрий Ильич вышел на двор и долго смотрел кругом. Как что было в момент его отъезда, так и осталось, а усадьба имела такой вид, точно она пострадала от землетрясения.
Митрофан тащил через двор бревно, подхватив его обеими руками под мышку. У него был такой вид, как будто он дотягивал из последнего.
Хозяин посмотрел на Митрофана; Митрофан посмотрел на хозяина, но сейчас же отвел глаза, очевидно, ожидая, что хозяин по обыкновению спросит: «Ты что делаешь?» А хуже этого вопроса для Митрофана ничего не могло быть.
Митенька заметил этот прячущийся взгляд Митрофана, почувствовал, что тот чем-то виноват, и решил его пробрать.
— Эй, Митрофан! — сказал помещик, как мог твердо и громко.
Митрофан удивленно оглянулся, как будто он и не видел, что хозяин вернулся и стоит на крыльце.
— Здравствуйте, барин, с приездом, — сказал он, сняв свою зимнюю шапку и встряхнув волосами.
— Здравствуй-то, здравствуй, — сказал хозяин, — а что, милый мой, у тебя за эти два дня ничего не подвинулось? Что ты тут делал?
Митрофан сначала высморкался и, утирая о завернутую полу руку, оглядывал некоторое время двор, как бы желая сначала подвести точный итог всему сделанному.
— Да, ведь, когда ж было делать-то? — сказал он, бросив полу и еще раз насухо утерев ребром ладони нос.
— Как когда?! — закричал возмущенно Митенька. — Времени у тебя, слава богу, целых две недели как начато.
— Да ведь это что ж, мало ли что две недели, — сказал Митрофан, бросив бревно и подходя к крыльцу, — а дела-то сколько!