Русалка и зеленая ночь
Шрифт:
– Я сегодня случайно прочел ваши имена в некрологе, – рассказывал Антисемецкий, когда они уже выбирались из бара. – Сразу решил наведаться. Вот, даже костюмчик позаимствовал. Разволновался, конечно, а когда дошел до «Атлантиды», решил, перед тем как подниматься, для смелости пропустить грамм сто пятьдесят-двести. Тут подошли ко мне две интересные женщины… Две гражданочки подошли… Закурить попросили, то да сё… – сведя брови и потупившись, закончил свой рассказ Иван Петрович, вывернул карманы и оттуда выпала пачка папирос.
Случилось это в просторном лифте, как раз в тот момент, когда
– Ой, – сказал мусорщик.
Лифт звякнул и остановился, двери разъехались, пассажиры повалили вон, а консьерж незаметно утер рукавом ливреи слезу.
– Так даже свободней будет, – стараясь не дышать носом, успокоил товарища доктор, имея в виду пиджак.
– Точно, – обрадовано согласился Ванечка и пукнул еще раз.
– Мерзавцы! – выскакивая из лифта, бросила им замыкающая старушка.
Для Дани с Машей появление Ванечки также явилось шоком. Первое время они боялись к нему прикоснуться и не верили, что это действительно он. Но когда Ванечка переоделся, воспринимать его стало значительно легче.
Как оказалось, работал он здесь, как и раньше мусорщиком. Плюс ко всему он разыскал тут нескольких пустолазов со станции «Русь», и с ними в основном и общался.
– Но, – говорил Ванечка, – тебе, Даня, лучше от них подальше держаться. Всё они никак забыть не могут, что ты контейнером станцию разнес. Тогда-то их в космос и выбросило. И сразу – сюда.
– И все-таки здорово, что мы снова вместе, – сказал Даня, обнимая товарища.
– Да, потосковали мы по тебе, – улыбнулся доктор. – Что там теплые моря и заграница, когда близкого друга рядом нет.
– Эх, – скромно потупился Ванечка. – Зато вы, вот, государя видели, – он мечтательно улыбнулся. – Мало того! За одним столом с ним сидели. А все-таки, как же так получилось? – и он сделал туманный жест рукой в районе горла.
– Не знаю, – пожал плечами доктор. – Кажется, что-то не то было с водкой.
– Паленая? – удивился Ванечка.
Доктор, пряча глаза, снова пожал плечами, а Даня заметил:
– Жалко все-таки, что мы с царем не попрощались.
– Да, как-то нехорошо получилось, – согласилась Маша.
– А-а, чего уж теперь-то… Что было, того уж точно не избежать, – заметил Ванечка и улыбнулся. – Давайте-ка споем лучше.
– Что петь будем? – спросил Даня.
– Может, нашу, космическую, про Гагарина?
– Давайте! Давайте! – захлопала в ладоши Машенька. – Доктор, миленький, вы ее знаете?
Доктор кивнул, взял со стены гитару, и они браво заголосили:
Летит, летит ракетаСеребряного цвета,Ра-асправляет паруса!А в ней сидит Гагарин —Простой смоленский парень,И-изучает небеса.Венера и Марс, Луна и Юпитер,Вы слышите русскую речь на орбите?АмерикаИ было им так хорошо. Так, как давным-давно бывало только при жизни – на станции «Русь».
2
В рай есть дорога, да никто не идет;
ворота тюрьмы крепко закрыты, а люди стучатся.
Однажды Аркадий Эммануилович повстречался все в том же гостиничном баре с некогда известным телеведущим Александром Гордоном. Они стали о чем-то спорить и как следует напились. На следующее утро Гордон постучался в дверь с корявой надписью «Бесплатный логопедический кабинет» и вручил доктору Блюмкину старую печатную машинку, советуя все вчера им сказанное немедленно записать.
Доктора подарок обрадовал, он раздобыл кипу чистых листов и теперь каждый вечер отстукивал на них свои мысли и мемуары. Забегая вперед, можно сказать, что результатом его трудов стала небольшая лирическая повесть с лаконичным названием «Любовь», произведшая впоследствии настоящий фурор в читающих кругах преисподней.
В то время как доктор вращался в литературных салонах, Маша с Даней места себе не находили. Наверное, потому, что были еще молоды, и, в отличие от доктора, безвременье их не устраивало. Не придавать значения их тоске Аркадий Эммануилович не мог. Сначала он пытался заражать их своей веселостью. Потом стал приглашать в гости выдающихся русских людей – Булгакова, Мейерхольда, Ахматову, Мандельштама, Высоцкого и Радзинского… Даже как-то попытался пригласить на ужин Пушкина, но у поэта разболелся живот, и он долго и высокопарно извинялся, кашляя в телефон и пеняя на старые раны. Расстроились все, кроме Ванечки:
– Да разве ж русский человек так поступил бы?! – заявил тот. – Да какой он русский? Наполовину эфиоп, наполовину обезьяна. Вот Есенина бы зазвать, да по стопочке с ним, да стихи свои друг другу почитать…
– Вы, Ванечка, стихи пишете? – удивился Аркадий Эммануилович.
– Да ну вас, – махнул тот рукой и ушел в бар, искать Есенина. Но какой-то завсегдатай туманно объяснил ему, что Есенина искать бесполезно, что он где-то совсем в другом и нехорошем месте. И Маяковского искать тоже бесполезно…
Вскоре из уныния попыталась выбраться Маша: она всегда увлекалась театром, а тут связалась с Нуриевым и напросилась в гости. Но тот, несмотря на слухи о нестандартной ориентации, стал к ней приставать, и она едва убежала. Однако после этого случая доктор решил, что не все потеряно и обещал поговорить с Галиной Волчек.
– Даня, ну сколько можно уже слоняться без дела? – как-то за чашкой чая в очередной раз завел Блюмкин. – Ты вспомни, кого из умерших ты хотел бы разыскать? Тут есть такие люди! Может, тебя с Керенским или со Скуратовым познакомить? Впрочем, зачем они тебе, ведь ты поэт… А тут, между прочим, в салонах каких только поэтов не собирается! Вон, давеча Лермонтов с Летовым Егором напились и пошли Блока на дуэль звать. Стрелялись-стрелялись, стрелялись-стрелялись…