Русалка
Шрифт:
Петр покачал головой.
— Что ты понимаешь? — резко спросил его Ууламетс. — Ведь ты виноват. Ты только все испортил. Ведь если бы ты хоть немного задумался над этим делом и приложил к нему каплю своего разума, вместо того, чтобы насмехаться над всем каждую минуту… я бы вернул свою дочь. А теперь она исчезла, ты понимаешь это? Я до сих пор не пойму, что же произошло там в конце концов. Все разлетелось на куски, а она исчезла. Что ты можешь сказать об этом? Тебе хотя бы интересно слушать, что я говорю? Да приходилось ли тебе
Саша приготовился к тому, что сейчас последует очередная вспышка со стороны Петра, но тот лишь только в очередной раз покачал головой.
— Что это значит? — спросил старик.
— Ничего. Это ничего не означает. — В комнате ощущалась опасность. Саша изо всех сил старался посылать желания, предвещающие только мир, в то время как Ууламетс сердито взглянул на него, и под этим взглядом мальчик застыл, как на морозе, парализованный мыслью о том, что Ууламетс именно в этот момент уже прочитал его мысли, и о том, что он посылал свои желания на протяжении всего рискованного мероприятия, в которое вовлек их старик, хотя и пытался делать это очень осмотрительно и благоразумно.
— Что ты так смотришь на него? — спросил Петр. — Что он сделал?
— Интересно бы узнать, — сказал Ууламетс, поднялся и, ухватив мальчика за плечо, устрашающе взглянул на него. — Ты слишком преуспел за эти последние два дня, парень, слишком преуспел…
— Оставь его, — сказал Петр, но Ууламетс и не думал разжимать руку, а Саша чувствовал как с каждым мгновеньем леденящий холод, охвативший его, становился все сильнее и сильнее.
— Ведь у тебя есть определенные способности, — продолжал старик. — Мы оба знаем об этом.
— Я никогда не желал кому-нибудь вреда!
— Но ты все время печешься о собственной безопасности и о безопасности своего приятеля. Но какой ценой? Разве ты хоть раз задумывался над этим?
— Не забывайте, что и о вашей тоже, — сказал Саша. — И еще о том, чтобы вы нашли свою дочь, и чтобы вообще все шло хорошо. Ведь если что-то одно получилось, то отчего бы не получиться и другому? Разве может что-то получиться лишь наполовину?
Губы старика вытянулись в одну тонкую линию и мелко дрожали, а пальцы крепко впивались в сашино плечо.
Мальчик подумал, что совершил явную ошибку, и почувствовал, как внутри него нарастает щемящая пустота. Сейчас ему казалось, что это вполне могло быть, сколь ни ужасна сама по себе такая возможность.
Старик неожиданно отпустил его, быстро повернулся и запустил свою чашку с остатками чая в огонь. Она разлетелась, как те горшки на речном берегу.
Саша бросил свою чашку вслед за ним, и огонь зашипел и вспыхнул. Петр же не произнес ни слова, а лишь поднялся, накинул на себя одеяло и, подойдя к столу, взял новую чашку и кувшин с водкой. Затем он вернулся к очагу и уселся на свое обычное место, поближе к огню. Наполняя чашку из кувшина, он не переставал яростно глядеть
— Мальчик не причинил тебе никакого вреда, — сказал он. — Сейчас я собираюсь спать, старик. Поскольку сон принадлежит только мне, то я им и распоряжусь. Спокойной ночи.
Ууламетс смотрел на него некоторое время, но Саша не мог видеть выражения лица старика. Однако мальчик с отчаянием желал чтобы с Петром все было хорошо, потому что побаивался, как бы старик не причинил ему зла: тот был сильно раздражен таким неповиновением.
— Ты, — сказал Ууламетс, обращаясь к Петру, — неправильно понимаешь свое положение в этом доме.
Петр поднял чашку в знак торжественного приветствия.
— Тогда возьми новую чашку и выпей. Возьми, для разнообразия, свою собственную чашку.
И в тот же момент Саша почувствовал опасность, а почувствовав, направил все свои усилия на то, чтобы остановить ее.
Чашка, которую Петр держал в руке, разлетелась вдребезги. Петр подскочил на месте, а затем отскочил в сторону с широко открытыми глазами, но лишь через некоторое время, казалось понял, что ничего страшного не произошло.
Он начал собирать осколки с одела, и было видно, как дрожит его рука. Саша быстро встал и, завернувшись в одеяло, подошел к старику и осторожно, как обычно обращаются с расшумевшимися клиентами в трактире, тронул того за плечо, приговаривая:
— Ну пожалуйста, господин. Сейчас уже поздно. Может быть, я принесу вам что-нибудь еще? Мне будет очень приятно услужить вам.
Но он очень испугался, потому что почувствовал, как гнев Ууламетса начинает расти и уже добирается до него.
— Да, господин?
— Принеси еще чашки, — сказал Ууламетс. Он сказал именно «чашки». Саша подбежал к полке и вернулся с чашками в руках: одну для старика, а вторую, как, казалось, предполагал Ууламетс, для Петра.
Когда Петр наполнял свою чашку из кувшина, было заметно, что он все еще дрожит: то ли от потери сил, то ли от того, что в его руке неизвестно отчего разлетелась вдребезги чашка. Затем он наклонился и наполнил чашку для Ууламетса, а потом налил немного и в сашину.
Саша уселся на свое место с чашкой в руках и, сделав глоток, даже не сразу почувствовал, как огонь растекается по его горлу.
Где-то в стороне прогремел гром, по ставням застучали первые капли дождя.
— Моя дочь, — вновь заговорил Ууламетс. — Тебе удалось увидеть ее… хоть раз, пока я был за холмом?
Петр покачал головой.
— Нет. — Он взглянул вверх, будто силясь припомнить что-то. — Но вот на реке, еще до этого… около ивы. Но это был всего лишь какой-то миг…
Ууламетс оперся локтем о колено и провел ладонью по волосам.
— Но я не уверен, — сказал Петр, — что я следовал за ней…
За стеной дома прозвучали шаги, будто кто-то шел по мокрым доскам. Звук был немного громче, чем шум дождя.