Русалочка
Шрифт:
– Не помню, когда в последний раз ревела, - призналась Ирина Михайловна.
– Это я виновата.
– Ты тут не при чем. Тебя можно... можно хотя бы обнять?
– Обними.
– Ну вот, - Мать неуверенно привлекла дочку к себе.
– Так же нельзя. Только что ты смотрела таким взглядом... Так нельзя.
– А как?
– Я уже ничего не понимаю. Ты хоть раз плакала, после того, как с тобой это случилось?
– Нет… Наверно, я забыла. Да и не хочу.
– А мне кажется, хочешь.
– Посмотри на
– Страшная?
– Ну. Лучше б не ревела. Можно тебя кое о чем попросить?
– Кристина зашевелилась в заботливых объятиях мамы.
– Конечно.
– Не обидишься?
– Нет.
– Если ты не отпустишь мою голову, я грохнусь.
Ирина Михайловна разжала крепкие материнские объятия.
Кристина с облегчением перевела дух и отправилась в свою комнату:
– Идем, я тебе что-то покажу.
Они подошли к столу, на котором лежал нарисованный мраморный мальчик.
– Нравится?
– Надо же!
– На щеках матери еще блестели слезы, а глаза уже засияли от восторга.
– Это ты нарисовала?!
– Ага.
– Насколько я разбираюсь, это здорово!
– Она с изумлением уставилась на дочь.
– Когда ты научилась рисовать?
– Сегодня. Мраморный мальчик. Классно? Грустный и задумчивый. Смотри: морские цветы, океан... Знаешь сколько лет этим цветам?
Ирина Михайловна пожала плечами.
– Четыреста лет!
– Да что ты!
– Да, да, да! Потому что у них есть корни. Морские розы никогда не умирают - одни бутоны засыпают, другие просыпаются. И никому не приходит в голову их срезать.
– Да у тебя талант!
– продолжала восхищаться мама.
– Я так рада, мам, что хоть чем-то тебя порадовала. А то я уже начала думать, что от меня одни проблемы и никакого толка.
– Это ж надо! Ты, ведь, никогда не любила рисовать. – Ну, и ну! Покажу Шадковскому - можно?
– один мой знакомый, известный художник. Пусть, посмотрит. Может, из тебя выйдет художница?
– Это я должна буду часами напролет малевать?
– Увидим. Должна же ты чем-то заниматься.
– Если честно, больше мне, ну, не охота рисовать. Мраморного мальчишку я уже нарисовала. А больше… Ну, я не знаю, что еще смогу нарисовать. Ладно, мам?
– Показать-то ты мне разрешишь?
– Да я тебе его дарю, делай, что хочешь.
Ирина Михайловна свернула милый шедевр в трубочку и, посмотрев на часы, вспомнила о сынишке:
– Кстати, о мальчиках. Двенадцать ночи! Где нашего охламона носит? Я ему сегодня устрою.
– Не надо, мам.
– Ушел полчаса назад?
– улыбнулась мать.
Кристина честно кивнула.
– Ладно. У меня и сил-то на него не осталось. По-моему, на сегодня хватит воевать, я валюсь с ног. Завтра вставать в шесть. Давай, ложиться?
– Давай. А папа не придет?
– Папа уехал к родителям в Выборг.
– Выборг далеко?
– Поближе, чем Тамбов.
–
– Нет, это разные вещи.
– Как Вова и Гамлет?
– Наконец-то ты это начинаешь понимать. Твой Вова родом из Тамбова. Первый некредитоспособный Тамбове, с которым я имею дело.
– Слушай, а ты когда-нибудь была в театре?
– И в театре, и в кино, а как же? Пока культура не сдохла, я много чего посмотрела.
Тон, которым мама произнесла последнюю фразу, заставил Кристину улыбнуться:
– Культура сдохла?
– Десять лет назад, - кивнула Ирина Михайловна, не моргнув глазом.
– Расскажи.
– Кристинка, мне завтра утром лететь в Москву, я хочу хотя бы четыре часа поспать.
– Мама подошла к книжной полке.
– Почитай обо всем сама, ладно? Где-то у нас была книженция о Третиньяне... А вот. На-ка, посмотри. Когда-то я в нем души не чаяла.
– В голосе матушки зазвучали романтичные ноты, что было крайне необычно.
– В наше время шел фильм "Мужчина и женщина", мы на него бегали по десять раз. Ах, какой мужчина, ты себе не представляешь! Как я его любила!
Кристина посмотрела на обложку: "Жан-Луи Третиньян".
– Ты любила Жана-Луи Третиньяна?
– Дочка прищурилась.
– Занималась с ним сексом?
– Ну что ты! Я его видела в кино, на большом экране. Это же артист, звезда, к тому же француз.
– Легенда?
– Еще какая! А ты все об этом? Сил моих нет. Что с тобой делать?
– Понятно, вы любили друг друга как принц и русалка: он целовал тебя в лоб, а ты молчала.
Мама похлопала глазами.
– Вроде того.
– Ладно, я им займусь.
– Кристина уселась в кресло.
– Иди, спи.
– Иду. Придет Гарик, передай, чтоб послезавтра готовился к очень неприятному разговору.
– Ага.
Брошюрка из серии "Звезды мирового экрана" начиналась с цитаты этого поднебесного Жана-Луи: "Актер, как и любой работник искусства, должен быть свидетелем своего времени..."
Время было позднее. Актер Владимир Евпатьев, какой есть, глядя под ноги, продолжал колесить по городу. Гагаринская улица - Пестеля - Литейный - Невский - Марата - Кузнечный - Владимирский. И снова Литейный - Невский... Его маршрут разумному анализу на поддавался, его мысли вышли далеко за пределы здоровой логики.
Купить в его финансовом состоянии самые дорогие розы - все равно, что Ирине Михайловне взять новый автомобиль. Этакое жертвоприношение, чтобы не доставали.
Но Кристине и этого было мало. Она преследовала его как наваждение, как мираж летела где-то рядом и, не отставала ни на сантиметр. То ли на крыльях летела она, то ли на своих костылях.
"О, господин мой, как я испугалась!" – смеялось наваждение.
"Батюшки!" - Вова прибавил шаг.
"Поиздержались, принц? Ха-ха-ха-ха!"