Русская Америка. Слава и боль русской истории

Кремлев Сергей

Государственного уровня причин тому было, по крайней мере, две…

Во-первых, с 1758 года – ещё при «дщери Петровой» Елизавете – Географический департамент Академии наук был передан в «особливое усмотрение» Михайле Васильевичу Ломоносову. Пока что, слава богу, это имя в России в особых представлениях не нуждается, хотя почему-то начинает выпадать из некоторых энциклопедических (!?) словарей вроде изданного издательством «Большая Российская Энциклопедия» словаря «История Отечества».

Ломоносов чётко заявлял, что надо нам «завесть поселения, хороший флот с немалым количеством военных людей, россиян и сибирских подданных языческих народов». Ему же принадлежит и другой тезис, который когда-то цитировали многократно, но – стыдливо урезая его окончание, мной приводимое и выделенное: «Российское могущество

прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке».

В первых песнях поэмы «Пётр Великий» Ломоносов даже в стихах проводил мысль о значении Америки для России и писал:

Тогда пловущим Пётр на полночь указал,В спокойном плаваньи сии слова сказал:Какая похвала российскому народуСудьбой дана пройти покрыту льдами воду.. . . . . . . . . . . . . . . . . . .Колумбы росские, презрев угрюмый рок,Меж льдами новый путь отворят на Восток,И наша досягнет Америки держава…

Между прочим, последнюю ломоносовскую строку тоже, как правило, при цитировании опускают, отчего смысл слов «Колумбы росские» полностью искажается. Ведь великий наш помор, написав так, как он написал, имел в виду прямо то, что генуэзец Колумб открывал Америку с запада, а русские открывают ту же Америку, но – уже с востока.

И уж как прямой то ли наказ Михайла Васильевича монархам, то ли – как прямой его упрёк им, врезаны были в эпоху следующие слова:

«Если же толикая слава сердец наших не движет, то подвигнуть должно нарекание от всей Европы, что имея Сибирского океана оба концы и положив на то уже знатные иждивения с добрыми успехами, оставляем все втуне».

Ломоносову бы при Петре жить! Великий наш царь-реформатор явно не просто так интересовался – «сошлася ли Америка с Азией?» и не любопытства ради спешно отправлял Евреинова и Лужина для выяснения этого вопроса. Думаю, если бы Пётр прожил бы ещё хотя бы с десяток лет и вовремя узнал, что нет – «не сошлася», то судьба Русской Америки могла быть совсем иной – как раз в том роде, о котором писал великий наш помор, мечтавший, что называется, в духе задумок Петра. И русский Тихоокеанский флот мог бы стать реальностью на полтора века раньше.

Правда, виднейший наш историк Сергей Михайлович Соловьёв (к сожалению, теме движения России к водам Великого океана не посвятивший и десятка строк) объяснял внимание царя Петра к российской восточной окраине тем, что надо было, мол, «удовлетворить требованию науки, выставленному Лейбницем, узнать, «сходится ли Азия с Америкой…».

К труду С.М. Соловьёва на ниве отечественной истории я отношусь с немалым уважением, однако по поводу этого его заявления остаётся лишь пожать плечами. Лейбниц – Лейбницем, но Пётр умел видеть будущую историю России подальше и собственного носа, и – Чукотского «носа»… Отправляя Беринга на поиски северного пути в Америку, Пётр писал: «Не будем ли мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались обыскивать берегов американских». А впервые он заинтересовался проблемой ещё в молодости, после знакомства с донесениями Владимира Атласова о Камчатке.

Так же, как Соловьёв, то есть узко, понимали задачи 1-й Камчатской экспедиции и многие другие историки как в XIX, так и в XX веке. Однако издавна существовало и более широкое (и явно более точное) мнение на взгляды Петра и понимание им задач Российского государства. Не склонный к лёгкости мысли, зато склонный к основательности, академик Владимир Иванович Вернадский третью главу своих ещё дореволюционных «Очерков по истории естествознания в России» назвал: «Пётр

Великий – инициатор науки в России». Там Вернадский писал:

«Хотя Пётр исходил из идей государственной полезности, он в то же время обладал поразительной любознательностью, заставлявшей его обращаться к научным вопросам, тратить средства на научные предприятия и тогда, когда прямая государственная полезность была неясна…

Не раз проявлялись в словах и действиях Петра указания на яркую идейность, которая им руководила в этой работе…

Любопытно, что определённые научные вопросы, поставленные Петром, определили на долгие годы, на несколько поколений после него, научную работу русского общества. Пётр выдвинул вопросы географического характера, и главным образом исследование крайних восточных пределов Русского царства. Исследование азиатской России, в частности Сибири, получило такое значение, какое нам теперь кажется странным и непонятным (это писалось в 1912 году, в бескрылой, вконец запутавшейся царской России Николая II. – С.К.). На составление географической карты этих мест, познание её природы были истрачены средства и использованы силы, не имевшие ничего общего с тем, что было сделано для этого в XIX столетии (и Вернадский знал, что писал! – С.К.). Великая Сибирская экспедиция 1730–1740-х годов, как и более ранняя экспедиция Беринга, была предприятием, финансирование которого должно было заставить призадуматься и другие государства с более прочным бюджетом, чем Российская империя того времени».

Конечно, Вернадский был прав. К тому же имеется абсолютно точный ответ на вопрос – одна ли жажда удовлетворить научное любопытство Лейбница заставила Петра обратить свой взор на дальнюю восточную окраину России и дальше? Причём ответ этот дал сам Пётр.

Напомню, что 2 января 1719 года он в своей инструкции Евреинову и Лужину не только предписал им установить, «сошлася ли Америка с Азией», но и «зело тщательно сделать не только зюйд и норд, но и ост и вест, и все на карте исправно поставить…» Иными словами, Евреинов и Лужин должны были пролагать свои маршруты как с юга на север, отыскивая перешеек или пролив, так и с востока на запад, то есть исследуя вообще всё водное пространство, простирающееся от берегов Сибири на восток. А это была уже задача, по сути, геополитики, в чём Пётр разбирался получше многих.

Да и указ Петра Адмиралтейств-коллегии об организации 1-й Камчатской экспедиции содержал такую подлинную помету Петра, которая выдаёт его интерес к Америке как таковой. 23 декабря 1724 года, подписывая указ, Пётр пометил: «Зело нужно штюрмана и подштюрмана, которые бывали в Нордной Америке».

Более того, ещё 24 апреля 1713 года корабельный мастер и государственный деятель Фёдор Степанович Салтыков (?–1715), сын тобольского воеводы Степана Ивановича Салтыкова и сподвижник Петра, направил из Лондона Меншикову для передачи царю «Пропозицию», где предлагал, в частности, «велеть построить корабли на инисейском устье», и «теми кораблями, где возможно, кругом сибирскаго берега велеть проведать, не возможно ли найти каких островов, которыми б мочно овладеть под ваше владение». Причём Салтыков далее писал, что «ежели таких островов и не сыщется, мочно на таких кораблях там купечествовать в Китаи и в другие островы…»

Предлагать перегнать суда из устья Енисея в Тихий океан можно было лишь в случае уверенности в том, что между Чукоткой и Америкой есть морской проход – пролив. И Салтыков явно был в том уверен – коренной сибиряк, он знал и о походах Семёна Дежнёва, и о походах Атласова к устью Анадыря. В 1714 году Салтыков подал Петру и ещё одну записку «Изъявления прибыточные государству» о поисках морского пути из Архангельска в Китай.

Так что не многомудрые наставления Лейбница побудили Петра двинуть к «Тихому морю» вначале двух молодых русских парней-геодезистов, а затем – и Витуса Ионассена Беринга. Да и Михайла Васильевич Ломоносов, при всём своём уважении к светилам европейской науки, не идеями Лейбница тут вдохновлялся.