Русская Америка. Сухой закон 3
Шрифт:
— А сколько здесь живёт людей? — девочка показала на Штаты.
Я вспомнил цифры из своих же статей и, не сомневаясь, ответил:
— Сто пять миллионов.
Настя сморщила нос:
— Я не знаю — сколько это. Я умею считать до тысячи.
— Умножать умеешь?
— Да, — неуверенно произнесла мелкая.
— Тогда один миллион, это тысяча, умноженная на тысячу. Тысячу раз по тысяче, — я зачем-то начал жестикулировать.
Она нахмурилась и ответила:
— Я поняла.
В глазах её появилась задумчивость:
— Этот город
Я по-доброму усмехнулся:
— Я уже в нескольких городах здесь побывал, все они друг на друга не похожи. И они больше Луисвилла. Кстати, я тут впервые. Так что мы с тобой вдвоём здесь как путешественники. А что, ты не училась в школе?
— Мы учимся три класса. Потом работаем. Некоторые, кого выберут — учатся дальше. Когда мои родители собрались уезжать, я ещё должна была учиться дальше. А когда они пропали, то меня отправили работать к мистеру Харроу.
— Это хозяин «Кухни»?
— Да. Он был добр ко мне.
Я не стал спрашивать у неё — почему же она тогда сбежала? Во-первых, это глупый вопрос. Факт свершился, а если ребёнок подобное сделал на эмоциях, то значит, это была честная реакция. Бежать зимой в одном платье и переднике в каком-то чужом авто? Ну да, ну да, наверное, мистер Харроу — ангел во плоти. Плюс до университета я успел поработать в школе. Сейчас лучше не «бить» в одну точку. Ребёнок снова закроется, и я вообще ничего не узнаю. Лучше спросить про Харроу и побег позже.
— А куда родители хотели уехать?
— На запад, в Калифорнию.
— Там тоже община?
— Нет, папа говорил маме о том, что надо ехать и работать в другом месте. Подальше. А она на него ругалась. Но не могла ослушаться.
— Ругалась? — я чуть подбавил удивления в голос.
— Да, за то, что он хотел покинуть Хотфилд и перестал ходить на проповеди.
О-па! А вот это уже интересно. Я сразу вспомнил про ту странную статистику, про которую рассказывал Волков. Надо попытаться как-то узнать — нет ли среди убитых — родителей Насти. Насколько хватало моих знаний — выход из таких закрытых сект всегда был сопряжён с риском для жизни. Приедем в Нью-Йорк, дам задание Олесе. Она с девочкой нашла общий язык. Ну и не получится ощущения, что я гружу вопросами в какой-то одной направленности.
Вместо этого я «ушёл» в домашнюю сферу:
— А почему мама не могла ослушаться?
Настя посмотрела на меня, как на дурака:
— Он же мужчина. И её муж!
Она выдала это так, словно я до этого произнёс несусветную глупость. Вот она удивится, когда увидит Блум. В общем, что я хотел узнать — я узнал. Нужно было поворачивать разговор в другую сторону.
— Что это? — девочка показала на необычное здание с двумя башенками, которое было стилизовано под какой-то карнавально-пряничный рыцарский замок.
За ним лежало овальное поле, окружённое грунтовой дорогой.
— Это ипподром. Здесь соревнуются лошади.
Мы проезжали мимо знаменитого «Черчилль Даунса», места, где уже прилично так времени проводилось
— Я бы хотела посмотреть и другие города… — неуверенно протянула Настя.
— Обязательно посмотришь, и не один.
— А вы откуда, мистер?
Я усмехнулся и ответил:
— Я из другой страны. Её даже нет на этой карте, и она побольше, чем Америка.
«Паккард» проехал ещё несколько километров за город и свернул у нужного указателя, на котором значилось «Конный завод Брауни».
Учитывая то, что рассказывал мне про банкротство семейства Брауни «Наки» Джонсон, я ожидал увидеть неплохой особняк и небольшой завод на оставшиеся деньги. Но вопреки этому, около леса стоял двухэтажный аккуратный деревянный дом в северном колониальном стиле, выкрашенный по местной моде. Он отлично бы смотрелся в качестве декорации для фильмов про ковбоев в северных штатах Америки.
Дальше виднелись три вытянутых конюшни. На торце каждой над выгонными воротами была нарисована английская буква «В» с небольшим вензелем. Видимо, тавро Брауни и, одновременно, эмблема их конного завода.
Мы проехали мимо большого манежа, на котором мужчина в ветровке гонял по кругу молодого жеребца. Настя прильнула к окну так, словно хотела его выдавить. За манежем, чуть поодаль, из одной конюшни выгоняли молодых жеребят.
«Паккард» запрыгал на грунтовке и остановился перед хозяйским домом. Нас начали огибать грузовики с надписью на бортах: «Мебельная фабрика Соколов и Ко». Из ближайших выгонных ворот вышел мужчина в робе и начал махать руками, указывая на объезд вокруг конюшен. «Доджи» и «Форды» двинулись по нему, подъезжая ближе.
Я вылез из машины, обошёл его и открыл дверь, подав руку девочке с шутливым полупоклоном:
— Мисс!
Она округлила глаза и неловко подала мне ладонь, выбираясь наружу. М-да, над грацией надо бы поработать.
— Доброе утро, мистер Соколов! — раздался мелодичный голос позади меня.
Я обернулся. Вот у кого грации хватало, так это у Блум.
— Мисс Брауни!
Девушка была одета в серое короткое платье с перехлёстом на юбке впереди. Такое ощущение, что она специально одевается так, чтобы в любой момент можно было отправиться кататься верхом. Она, не спеша, спустилась к нам по ступеням и произнесла:
— Рада, что вы подумали над тем, чтобы приехать пораньше. Если мы успеем сегодня добраться до Атлантик-Сити, то лошади успеют отдохнуть. Подобные переезды — это стресс для них. Особенно если их перевозят нечасто. Кайман, свои!
Из-за угла дома показался огромный дог с длинной, почти крокодильей пастью. Он медленно втянул ноздрями воздух, смерив нас почти презрительным взглядом. Но затем потрусил поближе и лизнул подставленную руку Насти.
— Как прекрасно! — хлопнула в ладоши Блум, — Он никогда ни к кому не идёт! Пройдёмте в дом, у нас есть замечательный чай.