Русская эмиграция в борьбе с большевизмом
Шрифт:
Расстилаем плащи и с наслаждением, протянув ноги, накидываемся на хлеб и колбасу. Слышится только хруст молодых, здоровых челюстей. Лица моих спутников розовеют, настроение поднимается – они как дома – начинаются шутки и беспечный смех.
После короткого отдыха предлагаю Диме отправиться со мной в «Ленинград» на «разведку». Сергей должен остаться в лесу с тяжелыми бомбами.
Сергею, судя по его виду, не особенно хочется оставаться одному; он, конечно, опасается, что мы оба «влипнем» сразу же в «Ленинграде», но Сережа уже успел проникнуться духом военной дисциплины и знает, что мы на войне, где приказания коротки, категоричны и не оспариваются.
Мы с Димой
Попрощавшись с Сергеем, идем к станции.
Погода теплая, воздух влажный, пахнет сосной и болотом. Вдали низким голосом свистит «русский» паровоз. Мы нажимаем… Но до станции еще с полверсты, а поезд уже показался, гремя буферами из-за леса…
Опоздали… До следующего поезда час с лишним. Подходим к опустевшей станции. Что делать, не торчать же идиотами час на пустой станции, привлекая внимание «начальства»… Осмотрелись. У станции трактир.
– Что же, пошли чайку попить?
– Идет!
В трактире на втором этаже деревянного дома на грязноватой веранде пьем чай с большим куском вкусного ситного. Из окон веранды видна станция, дачи и переезд со шлагбаумом. Говорим вполголоса, ибо за соседним столиком сидит какой-то тип в «коже» и подозрительно поглядывает на нас. «Кожа» вдруг поднялась и быстро ушла… Вижу из окна, как «кожа» быстро скрывается за зданием станции. Не проходит и двух минут, как из-за угла показывается отряд людей в длинных серых шинелях – человек десять, и быстрым шагом направляется прямо через переезд к нашему трактиру… Удивительно верное выражение: «душа в пятки»… Я действительно почувствовал, как что-то оборвалось в груди и катится вниз… «Конец», – мелькает в мозгу…
– Знаешь, Дима, – говорю я из всех сил спокойно и твердо, – это за нами… Тип в «коже» донес… Не будем дожидаться финала… Как только они начнут подниматься по лестнице – бросим «апельсины», а потом, отстреливаясь, будем пробираться к лесу…
Дима кивком головы одобряет мой план. По его лицу не понять, испуган он или нет. Скорее – нет…
Сердце бьется, как пойманная птица…Серая лента военных, по два в ряд, приблизилась к трактиру… Видим их торопливый шаг, различаем лица… Проходят мимо…
Теперь все ясно – это «генштабисты» идут в лес на занятия с планшетками, картами. Ведет их красивый, седой, высокий офицер с моложавым, энергичным лицом; по всему видно – «кадровый». Рядом с ним, забегая, лебезя и размахивая азартно руками, пристяжной, бежит маленький еврей в плохо пригнанной шинели и нелепо торчащей фуражке.
Мы пьем еще по огромной чашке чая и, когда остается пять минут до поезда, выходим.
Бодрое, воинственное настроение немного испорчено мнимыми чекистами…
Свистит поезд. Входим в станционный зал.
– Два жестких, Ленинград… – бросаю в окошко нарочно крупную бумажку, ибо не знаю цены билета; голосу придаю возможную небрежность завсегдатая.
Барышня в окошечке привычными движениями отсчитывает сдачу, не глядя на меня.
На платформе та же картина, что и утром: угрюмый советский обыватель, женщины, несколько военных, бравый чекист, выскакивающий, как кукушка в часах, к каждому поезду… Мы вполголоса советуемся с Димой, что будем делать, если в поезде проверяют бумаги.
– Ликвидируем без предупреждения проверяющих и соскочим на ходу с поезда… А там – в лес.
С Димитрием не страшно… Это – малый, в
Длинные русские вагоны… Свисток, грохот колес… Мелькнули семафоры Левашова…
Вот мы и в советском поезде – окончательно в «стане врагов». Вагон третьего класса – «жесткий», как теперь зовут, – обыкновенный грязноватый русский вагон с неудобными скамейками, прямыми спинками, маленькими буферными площадками, на коих теперь стоять «строго воспрещается». Прочитав эту надпись, мы быстро вошли в вагон, отнюдь не желая скандала с администрацией и предъявления бумаг в железнодорожном ГПУ. «Жесткий» вагон был переполнен самой разнообразной публикой: тут и женщины, едущие на рынок, торговки, школьники, «совслужащие», «совбарышни», длиннополые «краскомы» с маленькими красными звездочками на околышах, с ромбами в петлицах и на обшлагах, подозрительные типы в кепках вроде нас с Димкой – все сидит вместе, тесно сжавшись, обезличенное стадо советское… Генерал, судя по трем квадратам на рукаве, «начдив» по должности и чин погранохраны, судя по верху зеленой фуражки, а по лицу – старенький кадровый офицер, сидит рядом с грязной, развязной рыночной торговкой. В вагоне молчание, не то что прежде в русских поездах – общий разговор и шутки. Шуршат газеты в руках двух офицеров. Вижу, как они жадно читают: «События в Китае». Слышу голоса торговок, рассуждающих о ценах на морковь… Тишина… Публика советская ушла в себя, в свои тяжкие будничные заботы.
Есть в СССР, конечно, и «мягкие» вагоны, где нет, вероятно, ни тоскливых мыслей, ни рваных, перелицованных пальто…
И в поезде никто не обращает внимания на нас с Димой. Мы даже беседуем вполголоса. В окне мелькают знакомые с раннего детства – поля, парки, рощи, перелески. Поезд останавливается на промежуточных станциях, принимает новую публику и катит дальше, свистя таким забытым, милым свистом русского паровоза… Полуразрушенные дачи, церковки без крестов, поваленные заборы… Лимонадные будки – эта обычная принадлежность пригородных дачных мест – заколочены. Обрывки старых афиш на заборах треплет ветер… Аллеи заросли высокой травой, парки и сады загажены, деревья поломаны…
Проверка билетов… Кондуктор приличен и вежлив. Мы косимся на дверь – не появятся ли проверяющие документы, но таковых, к нашему счастью, нет. Как выяснилось позже, проверка документов была за одну станцию до Левашова. Проверка производилась одну неделю до Левашова, другую – после Левашова. Мы как раз попали в неделю, когда проверка была между «Песочной» (бывш. Графской) и Левашовом.
Вот и предместья «Ленинграда»: заводы, огороды, пустыри… Вот трамвай, идущий в Лесной… Тюрьма – с правой стороны; не помню, была ли она здесь раньше или была здесь какая-то фабрика, приспособленная теперь для сей столь насущной для СССР цели. Во всяком случае, впечатление мрачное. Изгородь окружает весь тюремный квартал, по углам двора возвышаются вышки с часовыми. Маленькие решетчатые окна выходят на узкий, ясно видимый с поезда вымощенный булыжником тюремный двор…
Прогоняем мрачное впечатление. Мимо, мимо…
«Ленинград»… Вокзал «круговой дороги», бывший Финляндский. Большая толпа грохочет по дощатому полу платформы. Пробираемся и мы с Димой – два «белобандита», «белоэмигранта»…
У входной рогатки всматривается в гущу толпы чекист в форме; у него неумное и растерянное лицо. Благополучно прошли и мы с толпой мимо чекиста. Там, где раньше был буфет I и II класса, – надпись: «Дежурный агент Г.П.у.». Буквы как буквы, но долю опасения внушают…