Русская эмиграция в борьбе с большевизмом
Шрифт:
Еду трамваем к Невскому – «Октябрьскому»… На Невском та же толпа с большей лишь примесью служилого элемента. На главных улицах и у входов в рестораны и пивные выделяются высокие люди с военной выправкой, в кубанках или полувоенных кепи, в высоких сапогах – они топчутся без дела и не знают, куда девать руки… Знакомые фигуры… Раньше, бывало, появлялись они, неизменно в калошах во всякую погоду, перед проездом высоких особ, теперь они все время шныряют в толпе. К счастью, верна пословица: «Бодливой корове Бог рог не дает», – на лице такого молодца только что не написано:
Рука в кармане все время ощущает кнопочку браунинга – «огонь», успокаивая нервы… При встрече с подозрительными лицами неторопливо перехожу на другую сторону или останавливаюсь с внимательным видом перед витриной, благоговейно рассматривая надоевший череп лысого Ильича, усы Буденного или вдумчивое, симпатичное лицо Фрунзе… Я слышал, что чекисты не раз платились жизнью при арестах на улице выслеженных ими белых, поэтому теперь они стараются напасть неожиданно, создав вокруг своей жертвы давку. Всякой давки поэтому я старательно избегаю…
Хочется есть и пить. Захожу в полуподвальную пивную. Сосиски и пиво «Красная Бавария» очень недурны. В толпе, наводнившей пивную, немало пьяных и подозрительных лиц. Лакеи охотно берут на чай и не титулуют «товарищем». И здесь висит доска: «На чай не берут».
Выйдя из пивной, иду дальше по «Октябрьскому»… Редакция «Правды»… Захожу с торопливым, деловым видом, осматриваюсь – как будто кого-то ищу, на самом же деле соображаю, стоит ли кинуть тут бомбу и разбить газовый баллон. Решаю, что не подходящее дело. Целые ряды «совбарышень» за машинками да несколько мужчин интеллигентного вида – старые спецы – ныне бутербродные спутники сов-власти… Залить эти комнаты кровью… Хотя и звучит громко: «Редакция «Ленинградской Правды», но… против женщин никогда не поднималась моя рука, даже на коммунисток – в былые годы гражданской войны…
После редакции «Ленинградской Правды» зашел на телефонную станцию на Мокрой улице. Хоть там и сидели три чекиста в форме, взял книгу телефонных абонентов, перелистал ее, ища фамилии былых друзей и знакомых. Книга, конечно, значительно изменила свое содержание. Справился о Борисе Израилевиче Раппопорте – моем хорошем друге еще по N-ой петроградской гимназии, ставшем теперь видным коммунистом. Б.И. Раппопорта не нашел, ибо там, где раньше было три абонента с фамилией Раппопорт, – теперь оказалось 41/2 страницы Раппопортов и при этом ни одного Израилевича, а все Николаевичи, Ивановичи и т. д.
Пофланировав еще немного по Невскому, на углу Литейного сел в трамвай и прошел на переднюю площадку…
Тут и разыгралось происшествие, чуть было не сорвавшее всю вылазку в «Ленинград».
– Ваш билет? – раздается голос из двери вагона.
Я обернулся, вижу – контролер.
Протягиваю ему серебряный двугривенный. Не хочет брать.
– Вы мимо кондуктора проходили?
– Проходил.
– Почему же у вас нет билета?
Я почувствовал, как от сердца что-то покатилось вниз. В уме мелькнуло: «Кончено, и как глупо»…
Рядом со мною на площадке стоит милиционер и вслушивается в
«Ну, – думаю, – сейчас остановят трамвай, протокол, участок, требование бумаг… Но до участка – стрельба в невинного «мильтона», пуля себе в лоб и т. д.»
– Дело в том, товарищ, – вежливо и спокойно говорю я, – что я только что приехал из провинции и не знаю ваших правил, что надо платить, проходя мимо кондуктора.
– А откуда вы приехали?
О ужас! Все названия подходящих городов вылетели из головы. Почему-то мелькнула Калуга, но я не знал, подходит ли она к вокзалу, от которого идет трамвай…
– Я только что с Октябрьского вокзала…
Милиционер всмотрелся в меня внимательным, острым взглядом, напомнившим мне взгляд чекиста в поезде, подумал, нерешительно взял двугривенный, передал его кондуктору и строго сказал:
– Смотрите, товарищ, не проходите в следующий раз мимо кондуктора…
Я пробормотал нечто вроде:
– Так точно, слушаюсь, товарищ…
Все обошлось благополучно… Огромный камень свалился с плеч… Вероятно, благодаря новому плащу Димы контролер решил, что хорошо одетый «гражданин» не может быть «зайцем», и поверил моему объяснению. Оставаться на площадке рядом с «мильтоном» показалось мне, однако, не совсем покойным, и я слез на первой же остановке, решив, что путь пешком куда безопаснее.
Прогулка по «Ленинграду» после трамвайного происшествия утратила свою прелесть, и мне захотелось под уютный кров сосен и елей…
В вагоне ехала хорошенькая блондинка, скромно одетая во все черное; ее интеллигентное миловидное личико было печально «усталостью навсегда»… Я почувствовал ясно, что она «наша», а не «кремлевская», и мне захотелось с ней заговорить… Но девушка с явной неприязнью отводила свой взгляд, принимая меня, вероятно, по обличию за правоверного чекиста…
В Левашове я радостно встретил друзей. Мы с аппетитом поели – колбасу, хлеб и консервы, выпили зубровки… за здоровье товарищей…
Ночь на воскресенье прошла спокойно, но рано утром до нашего укрытия донеслись какие-то крики, голоса, ауканье. Голоса приближались, все это были мужские голоса, и слышались они то справа, то слева, потом, приблизившись так, что мы стали различать сквозь ветки фигуры людей, начали отдаляться. Это какая-то компания комдачников собирала сморчки.
После утреннего завтрака остатками вчерашней провизии стали вырабатывать программу воскресного дня. Сергей взмолился взять его в «Ленинград»:
– Ведь я ни разу не видел Питера, дайте мне хоть раз взглянуть на него перед смертью…
Пришлось уступить, хотя Сергей и не подходил всем своим обликом для «Ленинграда» (уж слишком он «подозрительно» был одет, и весь его вид мог легко привлечь внимание угрозыска), но, с другой стороны, надо было, чтобы Сергей хоть немного присмотрелся к городу и освоился в толпе – ведь завтра нам предстояло…
Почистились, как можно тщательнее. Бомбы, баллоны с газом и мой маузер зарыли в мох. Завязали друг другу смятые уже в жгут галстуки и зашагали налегке в очень хорошем настроении…