Русская фэнтези-2008

Белоусов Сергей

Рядом с дверью на кафедру литературы медленно прохаживалась болонка с купированным хвостом: «Наверняка девчонка — парень скорее обернулся бы бульдогом! Кажется, это Виола, да, точно она, узнаю по походке. Но купированный хвост… как она это сделала?»

Болонка дошла до колонны и что-то спросила у девушки, одетой в пышное голубое платье… «А, вот и Ланка. Да, под такой юбкой не только хвосты, Змея Горыныча можно спрятать. Везёт девчонкам с одеждой!» Повертев по сторонам головой, Вовик обнаружил еще осьминога в аквариуме и, прищурившись, стал внимательно его рассматривать: «Клево! Это кто же? Скорее всего Чин, учитывая его морскую душу… Но чтобы я таскал на себе еще и эту банку?»

В это мгновение он увидел знакомую фигуру Витьки-Триады,

самого крутого авторитета их третьего курса. А еще он был самым красивым парнем во всей академии, мечта всех девчонок, да что девчонок — даже престарелые ведьмы при виде Виктора начинали томно вздыхать или глупо хихикать, а затем стремительно молодели. Обычно от такого совершенства тошно становится, не человек, а прямо конфетная обертка. Но Витька был верным другом и, к счастью, не совсем совершенством: занятия прогуливал не реже других, нос не задирал и с хвостами тоже похаживал. Вот и сейчас его черный пушистый хвост стелился за ним по полу, правда, колышущийся и полупрозрачный, как и все его тело.

«Ух ты! — завистливо ахнул в душе Вовик и почесал нос. — Привидение! Хвост, конечно, виден, но ведь не ухватишь! Беру на вооружение!»

— Ave, сенатор! — скользнул Виктор взором по красной кайме белоснежной тоги Вовика. В этот миг с тихим звоном монументальная дверь кафедры открылась, и оттуда, пошатываясь, вышла рыжая первокурсница. Вообще-то в академии было много рыжих. Этот цвет — явный индикатор колдовских способностей. (А если еще и разноцветные глаза — как у Вовика, то сомнений вообще не остается. Кстати, именно поэтому Вовика еще и не отчислили, хотя уже не раз собирались.) Но эта девчонка была самой рыжей из всех студентов, просто какой-то рекордсмен века по рыжести. Спотыкаясь и рыдая, она сделала пару шагов вперёд и закрыла лицо руками, из-под которых не капали, а попросту лились два потока слёз.

— Провалилась? — ахнула какая-то малявка, в упор не видевшая, что хвоста у Рыжей больше не было.

— Сдаааа-лаааа, — невнятно промычала та, не переставая реветь и трястись.

— Что получила?

— Пааааать…

— Так из-за чего ревешь? Что случилось? — растерянно спросила та же молодь. Рыжая замотала головой и заревела еще сильней. Рыцарская душа осьминога не выдержала, и, высунув в воздух два щупальца, он быстро зашевелил ими, выращивая из мрамора колонны что-то типа скамейки. Но Виктор его опередил, взмахнув рукой и вызвав из небытия (а точнее — со склада) мягкое кресло. В него девчонки тут же усадили страдалицу, ахая и причитая над ней. Остальной народ, в виде людей и зверей, немедленно обступил её в три ряда. Болонка запрыгнула к Рыжей на колени и постаралась утешить, лизнув щеку. Но та была, видно, слишком солёной. Жираф, стоявший дальше всех, сверху свесил свою шею и уставился прямо на несчастную. Похоже, он тоже собирался её облизать, но всё-таки не рискнул.

— Да что ж с ней такое? — недоумевал народ, наполовину сочувствуя пострадавшей, наполовину корчась от страха по поводу собственной неведомой судьбы.

— Культурный шок! — авторитетно заметил один изо львов.

— Какой тебе культурный шок, — с умным видом возмутился тигр. — Это же первый курс! Они исторические романы сдают! А там почти Реал!

«О, наивные!» — тяжело вздохнул Вовик. Ему было что сказать, но он молчал, не торопясь делиться своим горьким опытом.

Оставь надежду…

Много разных экзаменов и зачетов приходится сдавать в академии. Ох как много! А еще постоянные лабораторные, практика, полевые испытания… И на каждом тебя могут угробить. Но даже среди них литература — один из самых опасных предметов, а сдавать ее приходится каждую сессию с первого по пятый курс.

Правда, так было не всегда. До 2000 года этот экзамен был трудным, но ничем, кроме появления хвоста, не грозил. Теперь же… Короче, нынче он протекает следующим образом. Студент заходит на кафедру, садится в кресло и открывает рот. И в него

вливается состав… э-э… определенного состава, с растворенным в нем пеплом от литературного шедевра. Оказавшись в желудке, состав некоторое время ворочается и булькает и наконец под влиянием желудочного сока взрывается, вызывая инверсию. В результате роман, бывший внутри, оказывается снаружи, а проглотивший его студент — внутри созданной данным романом литературной действительности.

Превращение в героя (персонификация) происходит методом «сингулярной проекции при оптимальной экстраполяции статистической лямбда-вероятности». Попросту говоря, оказавшись в романе, студент воплощается в героя, якобы наиболее близкого ему по внутренней сущности, и должен прожить жизнь последнего, учитывая все запятые, восклицательные знаки и многоточия, которые писатель поставил, а редактор подправил в процессе творчества.

Если жизнь прожита правильно, то счастливчик оказывается перед Дверью с надписью: «ВЫХОД», и через нее может покинуть литературный мир, оставив в нем чужую шкуру. Любой шаг в сторону, нарушающий авторский замысел, рано или поздно ведет к тому, что бедный экзаменующийся вылетает из романа путем тройного выворачивания: сначала изнутри — наружу, а потом наоборот и снова — наоборот. При этом чужая шкура тоже слезает, но гораздо болезненнее — вместе с клочками собственной. На студенческом жаргоне это называется «обгореть» или «выпасть в осадок». Поскольку при этом у студента еще появляется хвост (экзамен-то не сдан!), третье название данного процесса звучит как «охвостеть» (в цензурном варианте).

Причем можно знать роман наизусть и проколоться на совсем случайных вещах. Так, например, Санчес, сдавая в летнюю сессию первого курса детективы, [2] «выпал в осадок» из-за того лишь, что, будучи Шерлоком Холмсом, так и не освоил высокое искусство набивания и раскуривания трубки.

Но «охвостеть» — еще не самое страшное. В том мире можно «прорасти», то есть забыть, кто ты на самом деле, и всерьез начать гоняться за профессором Мориарти, сражаться с Горынычами или уйти в монастырь, спасая свою душу, которая на самом деле чужая, а часто и не душа вовсе. Еще легче там свихнуться — от того, что напридумывали писатели. (Чтобы их четвертая Куролета сначала подняла, а потом бросила! Ахмел башлык! — в мажоре с понижающейся интонацией.)

2

В каждую сессию сдается литература определенного жанра. В зимнюю сессию первого курса — исторические романы, в летнюю — детективы и т. д.

Как бы вам понравилось, например, стать головой профессора Доуэля (одной головой — без тела!) или, того хуже, мыслящим океаном? Вы всерьез считаете, что нормальный человек — и даже студент — может это перенести? Так вот, несмотря на всю закалку и умения, которые дает МАМа, парень, побывавший Солярисом, до сих пор находится на лечении в санатории. И он там не один.

А еще можно угодить в Черновик и тогда вообще приходится посылать спасателей. Говорят, они вытаскивают… Но в некоторых конкретных случаях ничего не говорят, а просто отводят взгляд в сторону… Потому что Черновик — это…

Нет, хватит! Не хочу об этом! Надеюсь, вы и так поняли, какой трудный экзамен литература?

Поэтому неудивительно, что целая толпа студентов стояла, подпирая стену кафедры — вовсе не нуждавшейся в их помощи, чтобы устоять. Здесь, в обществе себе подобных, всегда можно узнать что-нибудь новенькое о коварных выдумках экзаменаторов и выслушать быстрый пересказ нечитаного романа. А также порадоваться за тех, кто облегчённо выползает из-за роковой Двери, на которой студенты каждую сессию делают (а преподаватели уничтожают) вполне литературную надпись «Оставь надежду, всяк сюда входящий!» (надпись над входом в Ад — по информации, полученной от Данте).