Русская идея. Бороться с мировым злом
Шрифт:
Соловьев пишет о вине перед Польшей, которую якобы пытаются русифицировать и тем самым убивают польскую нацию, о тираническом разрушении греко-униатской церкви. И именно наши грехи, уверяет читателя Соловьев, привели Россию к наказанию Берлинским конгрессом 1878 года, который стал актом высшей справедливости! Виноваты не страны Запада, а сам русский народ!
В. С. Соловьев (1888): «Наш исторический грех отнял у последней нашей войны ее практические результаты, а вместе с ними ее моральную ценность; он преследовал на Балканах наших победоносных орлов и остановил их перед стенами Константинополя; отняв у нас уверенность и порыв народа, верного своей миссии, этот грех навязал нам вместо триумфа, купленного столькими героическими
То есть не царь остановил войска, исполняя свои обещания, данные им европейским правителям накануне войны (речь о тайном Рейхштадтском соглашении 1876 года). И не западные страны унизили Россию, отняв наши достижения, а мы сами навлекли на себя все беды: «Наш исторический грех отнял у последней войны практические результаты». Самобичевание и попытка оправдать обидчика! Проявление стокгольмского синдрома в чистом виде: мы сами во всем виноваты.
И снова о двух катастрофах:
В. С. Соловьев (1888): «Нам уже были даны два тяжелых урока, два строгих предостережения: в Севастополе, во-первых, и затем при еще более знаменательных обстоятельствах – в Берлине. Не следует ждать третьего предостережения, которое может быть и последним». [10]
Соловьев утверждает необходимость единой Вселенской Церкви во главе с первосвященником, и это не Православная Церковь. И именно она – эта наднациональная структура – должна осудить доктрину, «утверждающую, что нет ничего выше национальных интересов». То есть Соловьев осуждает не только «поклонение национальному», но даже и национальные интересы. По его мысли, возможны лишь «национальные различия», не более.
Философ призывает «объединиться в послушании», «подчиниться сначала вселенскому сыновству, признав моральный авторитет общего отца». [11] Иначе говоря, призывает подчиниться католическому первосвященнику. Соловьев говорит не об абстрактном будущем главе единой Церкви, а о римском епископе и обвиняет в «абсолютическом цезарепапизме» не Рим, а Восточную Церковь:
В. С. Соловьев (1888): «Не на Западе, а в Византии первородный грех националистического партикуляризма и абсолютического цезарепапизма впервые внес смерть в социальное тело Христа». [12]
Окончательная формула русской идеи по Соловьеву звучит так:
«Христианская Россия, подражая самому Христу, должна подчинить власть государства (царственную власть Сына) авторитету Вселенской Церкви (священству Отца) и отвести подобающее место общественной свободе (действию Духа)». [13]
Соловьев требует подчинить власть Российского государства авторитету Римской Церкви, дать место общественным свободам и отказаться от национальных интересов. И более того:
«Русская империя, отъединенная в своем абсолютизме, есть лишь угроза борьбы и бесконечных войн. Русская империя, пожелавшая служить Вселенской Церкви и делу общественной организации, взять их под свой покров, внесет в семейство народов мир и благословение». [13]
Российская империя в её настоящем виде, по мысли Соловьева, – это угроза миру и источник бесконечных войн. Следовательно, лучше бы Российской империи и русскому народу вообще не существовать, раствориться среди прочих государств и народов. Таково, повторюсь, мнение философа Владимира Соловьева, который, по моему ощущению, «сломался» и стал проповедовать «счастье небытия», видимо, находя это оригинальным или действительно поверив в то, что такая духовная смерть или жертва собой во благо человечества лучше нынешнего безыдейного и лишенного смысла существования. А в желании оправдать обидчиков России просматриваются черты психологического повреждения, известного как стокгольмский
Естественно, эта статья, такое видение русской идеи, была благосклонно встречена как западным читателем, так и некоторыми представителями русской творческой интеллигенции. Но не будем поспешно судить философа. Если перед нами слова человека, которому небытие милее нынешнего состояния, тогда это не предательство, это крик отчаяния!
Давайте еще раз прочтем фрагмент его статьи «Три силы» (1877 г). Сколько здесь воодушевления, какой подъем и вера в реализацию великого предназначения России! Все это исчезает после 1878 года.
В. С. Соловьев (1877): «Когда наступит час обнаружения для России её исторического призвания, никто не может сказать, но все показывает, что час этот близок… Великие внешние события обыкновенно предшествуют великим пробуждениям общественного сознания. Так даже крымская война… сильно повлияла на сознание нашего общества. Отрицательному результату этой войны соответствовал и отрицательный характер пробужденного ею сознания. Должно надеяться, что готовящаяся великая борьба послужит могущественным толчком для пробуждения положительного сознания русского народа. А до тех пор мы, имеющие несчастие принадлежать к русской интеллигенции, которая вместо образа и подобия Божия все еще продолжает носить образ и подобие обезьяны, – мы должны же наконец увидеть свое жалкое положение, должны постараться восстановить в себе русский народный характер… свободно и разумно уверовать в другую, высшую действительность. … Отрицание низшего содержания есть тем самым утверждение высшего, и, изгоняя из своей души ложных божков и кумиров, мы тем самым вводим в неё истинное Божество». [14]
Через одиннадцать лет, в 1888 году, Соловьев в статье «Русская идея» говорит уже нечто иное и даже предполагает, что Россию может ждать атеистическое будущее.
В. С. Соловьев (1888): «А то, может быть, не обратиться ли нам еще и к нигилистам: ведь они, быть может, являют собой будущее России». [15]
Автор назвал Владимира Соловьева предвестником революции не случайно. Конечно, он не агитировал и не развивал социалистические идеи, наоборот, его относят к дореволюционным христианским мыслителям. Надвигалась революционная трансформация. И XIX век стал временем, когда у России имелась возможность идейного реформирования без радикального отказа от прежних идеологических схем, когда ещё можно было избежать революции. И поиск русской идеи в XIX веке – не случайность. Как мы увидим далее, к этому времени назрела острая необходимость обновления прежней идеологической формы. Позже мы разберем как саму эту идейную форму, так и причины, по которым она потеряла свою жизненную силу. Пока отметим, что нужно было новое слово, свежая мысль, нужно было обновление прежней идейной формы. И русские христианские мыслители, возможно, сами того не осознавая, занимались таким поиском. Появились интересные мысли, наработки обновленного идеологического пути, и все они так или иначе были связаны с решением «Восточного вопроса» – освобождением балканских славян и бывшей столицей Византийской империи Константинополем!
И несмотря на удачную военную компанию, российская власть пошла на договоренности с Западом, и Россия получила позорный Берлинский конгресс, ставший унижением России. Катастрофа 1878 года развернула страну лицом к революции. После этого поиски новых идеологических форм фактически прекратились. Надвигавшейся революционной трансформации христианские мыслители так и не смогли ничего противопоставить.
Владимир Соловьев своим произведением, возможно, не осознавая того, расписался в бессилии сформулировать нечто новое, русское, православное. Предложенная им форма – это насмешка над русской идеей. Русскому народу предлагалось признать, что он сам виноват в произошедшем крахе и ему не стоит даже думать о какой-то своей уникальности, особом пути и новом слове, которое он мог бы дать миру.