Русская история: мифы и факты. От рождения славян до покорения Сибири
Шрифт:
В высшей мере сомнительно, чтобы крымские татары согласились сменить благословенный полуостров на холодные московские леса, а половцы и ногайцы бросили кочевую жизнь ради сидения в городах. Скорее всего, в случае победы Мамая земли Московского княжества были бы частично переданы Ягайло (при условии выплаты с них дани Орде), а частично — Олегу Рязанскому.
Далее сообщается, что Мамай «перевезеся великую реку Волгу съ всеми силами», что выглядит странно, ибо Мамаю подчинялись лишь земли к западу от Волги, но вполне согласуется с маршрутом великого завоевателя — Батыя. К усилению драматического начала относится и запрет Мамая татарам сеять хлеб: «Да не пашете ни един вас хлеба, будите готовы на русскыа хлебы!»
Драматизации служит
Все указанные неточности особых прений не вызывают. Спорят о коренных событий мифа — благословении Сергием князя Дмитрия с передачей ему в помощь чернецов Пересвета и Ослябю (Ослебю), поединке Пересвета с татарским богатырем и роли засадного полка, решившего судьбу битвы.
Поездка князя Дмитрия в Троицкий монастырь за Сергиевым благословением действительно сомнительна, ведь о ней ничего не сказано ни в современных событию летописях, ни в «Задонщине», ни в летописных повестях. Попытка объяснить неприезд Дмитрия нехваткой времени, нужного для подготовки к походу, выглядит неубедительно — коннику на рысях из Москвы до Троицкого монастыря можно добраться за три часа. Дело, разумеется, не во времени, а в отношениях. Когда по смерти митрополита Алексея (1378) Дмитрий хотел возвести на митрополичий престол своего любимца Митяя (Михаила), Сергий выступил против. В 1380 г. Дмитрий не пустил в Москву митрополита Киприана и тот предал его анафеме. Сергий был на стороне Киприана. В сложившихся условиях князь Дмитрий, скорее всего, не решился ехать к Сергию за благословением. Сказанное вовсе не исключает грамоту с благословением Сергия, полученную Дмитрием за два дня до битвы. О ней написано не только в Сказании, но в «Пространной летописной повести» и в Софийской первой летописи, восходящей к Новгородско-Софийскому своду 30-х гг. XV в. [99]
99
Софийская первая летопись // ПСЛР. Т. VI. Вып. 1. М., 2000. Стлб. 461.
Спрашивается: как мог осмелиться автор «Сказания» придумать эпизод с благословением князя Дмитрия святым Сергием в Троицком монастыре? Ведь за подобные вольности спрос церкви совсем иной, чем за смену имён языческих литовских князей. На это можно с уверенностью ответить, что неизвестный автор ничего не выдумывал, а использовал «Житие преподобного Сергия» в редакции Пахомия Логофета (середина XV в.), во многом изменившего первичный несохранившийся текст «Жития», написанный соратником Сергия Епифанием Премудрым (1418). В Троицкой летописи, которую Епифаний вел, и в его же «Похвальном слове преподобному Сергию» (1412) о приезде князя Дмитрия за благословением нет ни слова.
В Логофетовой редакции «Жития» нет указаний на посылку Сергием монахов Пересвета и Осляби в помощь князю Дмитрию; нет этих монахов и в синодике Троицкого монастыря. В летописных повестях Пересвет указан в числе убитых и именуется бывшим брянским боярином. В «Задонщине» есть братья — Пересвет-чернец и Ослабя-чернец, что снимает возражения об участии монахов в битве. Нет сомнений, что Пересвет был видным ее участником: очень мало бояр поименно названы в «Задонщине» и летописных повестях. Идут споры, были ли Пересвет и Ослябя посланы Сергием, хотя если Сергий прислал Дмитрию грамоту, то кто-то должен
Есть основания сомневаться в поединке Пересвета с татарским богатырем, названным в «Основной редакции» «Сказания» печенегом, а в поздних — Челубеем и Темир-мурзой. В конце XIV в. подобный поединок при встрече больших армий представляется маловероятным, тем более что ордынские татары, следовавшие «Ясам» Чингисхана, категорически запрещали не только поединки, но любые, не сообразующиеся с дисциплиной действия в бою. Виновных, вырывавшихся из строя, ожидала смертная казнь. Видение боя у монголо-татар было современным, а не феодально-рыцарским. Зато автора «Сказания» вдохновляла красота поединков Киевской Руси — единоборство Мстислава с косожским князем и юноши-кожемяки с огромным печенегом. Отсюда, видимо, и появился противник Пересвета — «...выеде злый печенег из великого плъку татарьскаго... подобен бо бысть древнему Голиаду: пяти сажен высота его, а трех сажен ширина его».
Многие эпизоды «Сказания» имеют литературные параллели. А.Е. Петров провел сравнение «Сказания» и «Александрии Сербской». «Сербская Александрия» — роман XIV в. о подвигах Александра Македонского — представляет собой сербскую обработку византийского романа IV в. «Александрия». Русская редакция «Александрии Сербской» под названием «Книга глаголемая Александрия» появилась в конце XV в., и автор «Сказания» её читал. Несколько эпизодов в обоих произведениях имеют сюжетное сходство. В «Александрии» Александр меняется одеждами со своим «воеводой» Антиохом и сажает его на царское место. В «Сказании» князь Дмитрий меняется доспехами и одеждой с Михаилом Бренком, позже погибшим в княжеских одеждах под княжеским стягом.
Ещё интереснее параллель с засадным полком. Перед встречей с войском «миръсилоньскаго царя» Александр создает скрытый резерв: «Александр же, сие слышав, Селевка воеводу с тысящью тысящ воинства посла в некое место съкрытися повеле». В «Сказании» Дмитрий тоже создает засадный полк: «И отпусти князь великий брата своего, князя Владимера Андреевичя, въверх по Дону в дуброву, яко да тамо утаится плък его, дав ему достойных ведомцов своего двора, удалых витязей, крепкых въинов. И ещё с ним отпусти известнаго своего въеводу Дмитреа Волынскаго и иных многых».
Петров приводит и текстуальные совпадения, когда царя и князя сходными словами отговаривают от личного участия в битве. В случае Александра это звучит так: «Филон же, ту стоя, рече ко Александру: "Велики царю царем, превозлюбенный мой господине Александре, не подобаеть тебе с Пором битися, много бо царей подручных тобе есть, якоже Поръ. Мне подобает с ним битися, а тебе, не подобает, он бо есть индейский царь, а аз по твоей милости персом царь". Те же слова обращены к Дмитрию: «Мнози же русские богатыри, удръжавше его, възбраниша ему, глаголюще: "Не подобаеть тебе, великому князю, наперед самому в плъку битися, тебе подобаеть особь стояти и нас смотрити, а нам подобаеть битися и мужество свое и храбрость пред тобою явити"».
Тут Петров явно увлекся литературными параллелями, ибо князя Дмитрия просят поберечь себя ещё в «Пространной летописной повести», о чём было сказано выше. Здесь достаточно повторить ранее приведенную цитату: «О семь убо мнози князи и воеводы многажды глаголаша ему: "Княже господине, не ставися напреди битися, но назади или на криле, или негде въ опришнемь месте"». Означает это то, что будет ошибкой отмахнуться от сведений, приведенных в «Сказании», лишь на основе их сходства с литературными произведениями. Каждый факт следует изучать, и многие из них, особенно роль засадного полка и Дмитрия Боброка-Волынца, ещё далеки от решения. Вряд ли выдумкой является посылка сторожевых застав для поимки «языков» и посольство Захария Тютчева к Мамаю. Вряд ли выдуман и чёрный цвет княжеского знамени, хотя историки спорят — было ли оно чёрным, либо чермным, т. е. багряно-красным? Ведь на миниатюре Куликовской битве конца XVI в. русские воины сражаются под красным стягом.