Русская Калифорния. С Югом против Севера
Шрифт:
– Держи, Аника-воин. Хоть помнишь кто тебя отметелил?
– Откуда. Припоминаю, как хотел Янеку по роже настучать, когда он начал смеяться, что конфедераты у нас винтовки отобрали и русские добровольцы как бабы, с одними револьверами…
– Не, те поляки позубоскалили и ушли. А ты до артиллеристов конфедератских пристал, на кулаках побиться вызывал самого здорового.
– И как? Долго продержался?
– Какое там! Сразу, с одного удара и рухнул. Тот пушкарь ждал, пока поднимешься, не дождался, допивать пошёл. А ты уже после как водой отлили, вырвался и побежал, пока на кучу битого кирпича не свалился. Приподнимешься и снова – бух в кирпичи.
– Ох, понятно. Каждая косточка ноет, как будто в молотилке побывал. Какая гадость их виски. Нет бы водки, да под огурчик хрустящий. Ох…
– Ладно, оклёмывайся, «канцлер Горчакофф».
Николай обиженно засопел. Не дай Господь приклеится прозвище, а народ в Добровольческом Корпусе злоязыкий, так хоть фамилию меняй на Горчаков. Запросто станет сын сельского дьячка, из семинаристов ушедший в землемеры, Коля Рождественский «однофамильцем» дипломата и князя Александра Михайловича Горчакова, злоупотребившего вином, вывалившегося из экипажа и изрядно расшибшегося, на потеху американцам. Причём как врагам-северянам, так и союзникам-южанам. Казус, приключившийся со знатным русским вельможей, министром иностранных дел, ближайшим сподвижником императора выставлял в смешном свете лапотно-крепостную Россию. И уж тут позлословить, позубоскалить рады были что те, что эти. Не любят русских в Новом Свете, ох не любят. Северяне ненавидят за вмешательство в войну на стороне КША, а конфедераты хоть и принимают помощь, но свысока, считают подданных императора Константина «белыми рабами»…
Впрочем, товарищи Николая по службе в «посольском батальоне» придерживались совершено иного мнения: с конфедератами общались, частенько устраивали дружеские посиделки, даже братались, оружием обменивались, и считали – просто не повезло Коле в любви, вот он и бесится, на всех бросается. По правде говоря, основания так думать у того же Арсения, знающего все тайны приятеля, были. Первая любовь Николая Рождественского – Елизавета, упорхнула в Константинополь-Тихоокеанский, выскочив замуж за перспективного горного инженера, получившего сказочное назначение. О золотых рудниках Русской Калифорнии и знаменитом «Русско-Американском монетном дворе» какие только легенды не ходили. Достаточно сказать, что у входа в монетный двор выставили саженную скульптурную композицию – золотую (позолоченную) белку, шелушащую гору кедровых шишек, а рядышком растёт гора уже монет – червонцев с профилем государя. Разумеется, не обошлось без листа с золотом начертанными строками Александра Сергеевича Пушкина…
Белка там живет ручная,
Да затейница какая!
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра – чистый изумруд;
Слуги белку стерегут,
Служат ей прислугой разной —
И приставлен дьяк приказный
Строгий счет орехам весть;
Отдает ей войско честь;
Из скорлупок льют монету,
Да пускают в ход по свету;
Девки сыплют изумруд
В кладовые, да под спуд;
Все в том острове богаты,
Изоб нет, везде палаты…
Фотографические карточки с изображением хитро прищурившейся белки и молодцеватых караульных (пост батальона охраны располагался рядом) разошлись по всей России, вызывая ожесточённые споры – золотая белка и шишки, или только крашены так. Большинство сходилось на подлинности как шишек, так и огромного пушного зверька, мол престижа ради не может позволить царь батюшка простую позолоту, не купол же церкви в российском захолустье – сама золотая Русская Америка!
И как мог скромный землемер, мечтающий подкопить денег и стать студентом Института путей сообщения конкурировать с блистательным «калифорнийцем»? Приехал Николай из Казанской губернии, где размечались участки под оружейные заводы и выкупались в казну помещичьи имения, заработал прилично, только Лизочка уже упорхнула через океан.
Друзья решили, что завербовался Коля-попович в Добровольческий Корпус исключительно, чтоб быть поближе к любимой. Но несчастный
К сентябрю 1861 года «Посольский батальон» разросся до полутора тысяч человек, а командир, подполковник Михеев Василий Васильевич ожидаемо получил полковничьи погоны. После отправки в Северную Америку четырёх полнокровных батальонов Добровольческого корпуса пополнения поступали «россыпью» – по роте, по две перебрасывались через Атлантику и получали назначения, кому куда шагать, от посла России в Конфедерации. Незаметно образовался «Луисвиллский Русский батальон» воюющий на развалинах некогда красивого и богатого города в составе армии генерала Борегара. В Луисвилл отправляли и из Ричмонда. Рота Николая провела там полтора месяца, потеряв 32 добровольца убитыми и ранеными более семидесяти. Такая ротация крайне не нравилась полковнику Михееву, считающему, что «обстрелять» новичков и гнать на убой необученных новобранцев, не одно и то же, но высшее руководство Корпуса опытного офицера выслушивало, но к его доводам не прислушивалось…
Боевые действия русских частей на Восточном побережье координировал генерал-майор Новиков, ранее служивший на Панамском перешейке, который всё-таки передали под контроль французов и три с лишним тысячи солдат и офицеров регулярной армии Российской империи перебрались в Техас, на мексиканскую границу КША, послужив «разделительным барьером» между двумя государствами.
До Ричмонда долетали отголоски «обид» добровольцев, которых вместо битв и подвигов «подрядили» на строительство трансконтинентальной железной дороги. И хоть платили неплохо, добавляя к небольшому, чисто символическому жалованью, получаемому в Корпусе изрядную по российским меркам сумму, желающих «погеройствовать» хватало. В самом деле – ехали через океан воевать, а тут шпалы таскать заставили и рельсы укладывать, ссылаясь на стратегическую важность «железки». Вон, арестованные русскими крейсерами пароходы с мигрантами из Европы, вместо Нью-Йорка, Бостона и Филадельфии идут в Чарлстон и Саванну где ирландцам, итальянцам, немцам предлагается на выбор: потрудиться на прокладке железной дороги за точь те же деньги, что платятся «нормальным» рабочим, или отсиживать до заключения мира между КША и САСШ в лагере для военнопленных. Известно же – все мигранты в Новый Свет в военное время рассматриваются как завербованные рекруты, которые непременно будут служить в армии Севера.
Такая принципиальная позиция Конфедерации, безоговорочно поддержанная Россией при «нейтральной» Великобритании хоть и осуждалась европейскими министерствами иностранных дел, но дальше нот протеста не пошло. Тем более «пленные» строчили бодрые письма «домой, в Европу» о прекрасном климате, огромном заработке и вовсе не страшных и не злых плантаторах-южанах. Когда несколько тысяч таких «невольных железнодорожников» отправили послания через океан, даже очередь возникла к посольствам Конфедерации. Обездоленные, желающие достойно жить европейские пролетарии, просили переправить их на постройку железной дороги и позволить переселиться на Юг с семьями.
Николай тогда как раз стоял на посту при посольстве и слышал как Горчаков и Мезенцев восторгались хитроумием его императорского величества, заранее придумавшего эту комбинацию. Правда, верхушка КША не очень-то благосклонно относилась к переселяющимся «нищебродам», но во время войны каждая пара рабочих рук ого как ценилась. Тем более мигранты готовы сражаться за новую Родину, чего лучше желать?
Но если мигранты с удовольствием настилали рельсы в Техасе и Луизиане, то добровольцы жаждали драки, требовали боя. Отчасти поэтому, но больше из-за упрёков союзников-конфедератов в пассивности русского контингента, принято было решение о создании «Луисвиллского Русского батальона», куда направлялись поочерёдно, на месяц-полтора, роты из прочих частей Добровольческого Корпуса.