Русская комедия
Шрифт:
Согласно небылице, наши жены, распрощавшись с нами, отправились якобы вовсе не домой исполнять свои обязанности хранительниц семейного очага, без пяти минут легендарного. Нет. Едва дверь «Утеса» успела пропеть им вдогонку знаменитую песню «Жена найдет себе другого, а мать сыночка — никогда», как они прямиком двинули… в «Парус».
Через минуту они уже сидели там за банкетным столом. Еще через минуту их уже вовсю обслуживали. Это, конечно, похоже на небылицу. Обычно в «Парусе» приходится сидеть за пустым столом не меньше часа. Но на сей раз персонал
— Что случилось? — тревожно спросил он. — В честь какого особого события мы имеем честь видеть вас здесь?
— Хотим постичь истину, — объяснила одна.
— И не какую-нибудь, — уточнила другая. — Особую Колдыбанскую Истину.
— Все три слова — с большой буквы, — продолжила третья.
— А главное, — заключила четвертая, — с поворотом.
— Поворачивайтесь, да поживее! — приказала скромница Рогнеда.
— Что будем заказывать? — услужливо поинтересовался директор.
— Наверное, сок, — неуверенно молвила Самосудова и вдруг как-то само собой брякнула: — В смысле шампанское.
— И портвейн, — добавила Безмочалкина.
— И ликер, — присовокупила Молекулова.
— И коньяк, — довела заказ, казалось, до совершенства Профанова.
— А равно водку, — вдруг заявила сама скромность Рогнеда Цырюльникова.
Еще через минуту они выпили по первой. И пошел у них разговор.
— Чего вы сдрейфили? — начала было попрекать товарок нездешняя жена. — Ну остались бы вдовами, ну поплакали бы ради приличия немного. Зато потом какая жизнь! Мужчины просто обожают вдов. Даже больше, чем разведенных. Безутешная вдова. О, какие это сулит утехи! Воображение так и разыгрывается.
Она глянула на колдыбанок и снова увидела необычное зрелище. Как и в «Утесе», глаза женсоветок вспыхнули какой-то особой иллюминацией. Такой, что даже шикарные импортные светильники ресторана-казино отчего-то вдруг померкли.
— Вы, конечно, правы, подруга, — обратилась одна из колдыбанок к своей иноземной землячке. — Остаться вдовой в расцвете лет — завидная участь. Не каждой так повезет. И все же вы рассуждаете как бы по-московски. То есть узко и мелко.
— Надо мыслить по-нашему. То есть шире и глубже, — поддержала другая. — Вдовами быть хорошо, но… Вдовами без пяти минут — еще лучше.
— Теперь нам будет что порассказать, — с лукавой улыбкой продолжила третья. — Такое, что «Мадамский клуб» ахнет.
— И не только «Мадамский клуб», — добавила четвертая. — Внуки и правнуки ахнут.
— А может, и все народы всех времен, — ляпнула с девичьей прямотой Рогнеда.
Ее старшие современницы меж тем пошли по второму философскому кругу.
— Мы теперь — соратницы героев, — строго сказала первая. — Это налагает на нас особую ответственность.
— Мы должны все свои силы отдать служению Особой Колдыбанской Истине, — решительно высказалась вторая.
— Без остатка! — сурово подтвердила третья. — Что это автоматически
— А равно и большого, — категорически заявила четвертая. — Гори он огнем, этот быт!
— Как пить дать! — припечатала вдруг скромница Рогнеда.
— Ну что ж, — отозвались все хором. — Давайте пить. — И поманили пальцем директора.
— Пить дать — хорошо, — объявила ему Безмочалкина, — а дать пить — лучше.
— Как дать? — задала сакраментальный вопрос Молекулова.
— Само собой, в кредит, — рассудила Профанова.
— В кредит до свадьбы. До второй! — цыкнула на директора леди опасной бритвы Цырюльникова и, демонстрируя глубину колдыбанской логики, аргументировала: — Первой свадьбы все равно не будет.
— Но, дорогие дамы… — начал было выкручиваться директор.
— Здесь и сейчас нет никаких дам, — жестко раскрутил его женсовет Приволжского микрорайона. — Здесь и сейчас — спасательницы эпохи.
Через минуту нежные женские ручки уже держали третий по счету бокал.
— Дорогие подруги! — молвила одна. — Уверена, что вам пришла в голову глубокая мысль. Наконец-то мы с вами — не дуры. Очень даже не дуры.
— А это означает, — подхватила вторая, — что в дураках теперь автоматически окажутся другие.
— Особенно участницы всероссийского шоу «Мадамский клуб», — уточнила третья. — Как очные, так и заочные. И особенно — очковые.
— Пришло наше время, — заявила четвертая. — Не будем же терять его зря. За нашу Особую Истину! С заглавной буквы. И с красной строки.
И больше уже ничего не говорили. А чего еще говорить?
Ульк!
Все сказано.
Эта небылица внешне столь правдоподобна, что за нее попытался ухватиться Геракл. Дабы снизить высокое звучание нашей героической победы, умалить ее всемирно-историческое значение.
— Ах вы, костлявые волжские сорожки! — гремел он, как автомобиль «Москвич» на колдыбанских ухабах. — Пудрите честным людям мозги. Дескать, жены ваши жрицы Истины! Ха. Со мной такие номера не проходят. От меня ничего не укроешь. Признавайтесь как на духу: вы же видели, что ваши жрицы, ха-ха, пришли домой среди ночи и навеселе?
— Конечно, нет, никудышный вы аналитик, — вежливо отвечал ему за всех Лука Самарыч. — Конечно же, не видели. Истинных колдыбанцев и утром-то из пушки не добудишься. А среди ночи они спят как убитые. Так что если и видели жен, то лишь во сне. Но во сне все нормальные люди видят только чужих жен.
Подобным же образом были категорически отвергнуты и убедительно опровергнуты всякие вымыслы и домыслы.
— И все равно вы — болтуны и мюнхгаузены! — гремел Геракл. — Не знаю, как раньше, а сейчас на Волге нет и не может быть никаких бурь и штормов. Это вам не Средиземное море! На Волге сейчас — сплошные плотины да шлюзы. Тишь, гладь да Зевсова благодать. А вы мне мозги про грозную стихию канифолите. Попались, ха-ха?