Русская красавица. Кабаре
Шрифт:
«Не думать, не вспоминать, отбросить!» – приказываю себе, как обычно, когда неприятные мелочи острыми краями цепляются за память и пытаются себя гипертрофировать. На собственном опыте не раз убеждалась, что если беспокойные эти синдромы еще в зародышах из мыслей не изгнать, то они там разрастутся, станут навязчивой идеей, попьют немало крови и пообедают нервами. Если изменить ничего нельзя – а аннулировать мнение Передвижного Начальника я, вероятно, не могу, – то лучше просто забыть об инциденте и не обращать внимания.
Нахожу, наконец, все нужные для умывания причиндалы. Выхожу в пустынный
Сейчас дорога огибает какую-то природную помеху, и из нашего центрального вагона отлично видно и пышущий жаром тепловоз и крадущийся сзади последний дискотечный вагон – тот самый, в который мы все вчера поленились пойти, устроив «дики танцы» прямо в ресторане.
Такое название нашим самозабвенным гацаниям дали детки из шоу-балета. Мы с Ринкой и Галой изображали дискотеку, а восемнадцатилетние танцоры снисходительно аплодировали, благосклонно подбадривая… Сами они из-за столов при этом не выходили – то ли опасаясь оказаться неконкурентоспособными, то ли благородно не желая нас затмевать. А может, просто из обломизма – кто ж работой во время отдыха занимается? В положенное время, все вшестером, балетные детки встали и чинно проследовали в тренажерный зал. Несмотря на некоторое алкогольное опьянение, они все равно не отменили положенную перед сном тренировку. Специально для таких тренировок, вагон с подсобками был переоборудован, и теперь в нем было лишь четыре купе, а остальное пространство занималось тренажерами. Всего же в нашем поезде было восемь вагонов. Три жилых – для артистов, для сценовиков и для работников поезда. И пять специализированных – вагон-ресторан, штабной вагон для совещаний, грузовой – для аппаратуры, вагон-дискотека с зеркалами для репетиций, и хоз.блок, наполовину занятый тренажёрным залом. Пока, несмотря на причитание особо сварливых коллег, я считала наше жилище вполне даже комфортабельным.
– С высоты полета вертолета наш поезд похож на гигантскую змею. – осторожно приоткрыв дверь своего купе, ко мне подходит Дмитрий. Облокачивается на перила, тоже смотрит в окно. Шепчет, чтоб не будить остальных, – Мне снилось сейчас дурное. Будто лечу над поездом, рассматриваю, и тут понимаю, что он – большая гадина. Едва успеваю осознать это, и тут гадина поднимает голову. Хвост на земле, движение не прекращается, а огнепышащий тепловоз на меня охотится. Хреновый сон…От ожогов до сих пор болят щеки. Я был такой разбитый, что думал – не встану…
Спросонья он нелеп и беззащитен. Светлые кудри торчат в разные стороны, глаза близоруко щурятся.
– Но я вышел, как обещал… Я молодец! Да, Марина?
С этого момента все мои мысли о концерте и поезде попросту испарились. Нет, разумеется не сразу уступив место сексуальным фантазиям,
НПВ
– Я молодец, что проснулся! Верил, что ты будешь ждать, – сияет Дмитрий, подмигивая самым что ни на есть пошлым образом.
– Я, ждать??? – смеюсь, конечно, но понимаю, что все равно уже навеки скомпрометирована.
Вспоминаю немедленно наш вчерашний разговор перед сном. Даже как-то неловко делается, что забыла… Помнила бы – сидела б в купе, даже если вместо Ринки там храпело бы сто тридцать три богатыря. Не высовывалась бы, лишь бы в таком потешном свете себя не выставлять. Разговор у нас вчера произошел совершенно дурацкий:
Едва за окнами начало светать, я почувствовала, как слипаются глаза и, распрощавшись с наиболее стойкими коллегами, отправилась в свой вагон. По пути столкнулась нос к носу с Дмитрием.
– Как?! – наигранно трагично прошептал он, – Вы уходите, не уделив мне и доли внимания? Вы растратили все на этого паскудного баяниста, и он, конечно, обманул все надежды, и теперь, под утро, уставшая и злая, вы плететесь домой, чтоб отдаться одинокому сну…
– Блаженному одинокому сну, – улыбнулась я, – Вы, вероятно, и представить себе не можете, как прекрасно порой отдаться благотворному сну.
На этих словах я сладко зевнула, потягиваясь и демонстрируя гибкость стана. Так вязко и томно, что Дмитрий не удержался и немного поплыл.
– М-да, – встряхнулся он тут же, сделав вид, что попросту тоже засыпает, – Вообще в твоих словах есть доля правды. Нам по пути. Раз ты уходишь, то мне на этом безобразии делать нечего…
– Глубокоуважаемый, вагонопровожатый, – поддразнила, посмеиваясь. Уж я-то прекрасно понимала, что именно вдруг резко изменило его намерения. – Одну даму уложили, теперь другую провожать взялись. Потом, я так понимаю, вернетесь за третьей…
– Не говори глупостей! – внезапно всерьез обозлился Дмитрий. – Ты так уверенно записала меня в ловеласы, что теперь как-то даже неловко разочаровывать. Я не…
– Неважно, – отмахнулась я, зачем-то прокручивая в помутненном алкоголем воображении, что могло бы выйти из этой нашей встречи в безлюдном тамбуре, забудь я на миг, как хочу спать и где нахожусь, – Не важно, какой ты на самом деле, важно, в чей образ мы будем тебя одевать. Это же намного интересней…
– Ну что ж, – Дмитрий тут же передумал изображать из себя ворчливого праведника, – Тогда, мадам, позвольте проводить вас.
И я позволила. Шли молча, старательно делая вид, что в соприкосновении наших рук нет ничего личного. Обычный ритуал провожания, ничего более.
– Мадам, не желаете ли осмотреть жилище одинокого рок-н-рольщика? – Дмитрий картинно склонился в пригласительном поклоне возле двери своего купе.
– Народ, ну что за балаган, старому человеку уснуть не дают! – грузно заворчал из открытого купе сосед Димы – Валик, – Больные люди, которым и лоботомия не страшна! Так орать в четыре часа утра! Сначала по мне ползал кот, теперь…