Русская матрица: Будет ли перезагрузка?
Шрифт:
Приватизация, по сути дела, проходила вне рыночного механизма. Имитировалось, в частности, конкурсное распределение через пресловутые залоговые аукционы 1995 г. Масса предприятий по низким ценам попала в руки склонных к плутовским приемам дельцов… Это порождало дальнейшую неразбериху в разделе и переделе собственности, вело к росту криминализации в сфере экономики» (Крухмалев А.Е. Плутократия как феномен трансформирующейся России // СОЦИС, 2010, № 2).
Наконец, приведем данные самых поздних крупных
Авторы пишут:
«Общий вектор происшедших изменений — активное расширение зоны действия норм негативных и сужение позитивных. Так, в 8,4 раза уменьшилась доля микросред, в которых почти все люди уверены в завтрашнем дне, и в 2 раза стало меньше тех, в ближайшем социальном окружении которых также почти все стремятся работать как можно лучше… В 4,4 раза стало больше людей, в ближайшем социальном окружении которых почти все озабочены исключительно собой, личным благополучием… Мы наглядно видим, что «лучше работать» постепенно заменяется на «лучше потреблять», взаимопомощь на эгоцентризм, уверенность в завтрашнем дне на социальную и национальную напряженность. Все это признаки явной деструкции социальных отношений… Отчетливо видна тенденция замены благоприятной для нормального человека социальной среды на неблагоприятную, паразитически-эгоистическую, агрессивно-враждебную…
Все эти процессы являлись прямым результатом вполне определенной экономической, социальной и идеологической политики, проводившейся в пореформенные годы…
Правда, результаты нашего мониторинга социальной ситуации в России фиксируют в последние пять-шесть лет улучшение всех составляющих социального самочувствия населения. Однако наметившиеся позитивные сдвиги, как мы видим, не компенсируют социально-экономических и психологических издержек проведенных реформ» (Там же).
Выделим главные компоненты интегральной оценки приватизации. Очевидно, эта оценка прямо связана с проблемой справедливости. Справедливость — ценность фундаментальная. М.К. Горшков пишет в 2009 году:
«Лидером негативно окрашенного чувства стало чувство несправедливости происходящего вокруг, которое свидетельствует о нелегитимности для наших сограждан сложившихся в России общественных отношений (испытывают часто 38%, иногда — 53%). Острота переживания социальной несправедливости в последние годы несколько притупилась. Во всяком случае, в 1995 г. большинство населения (58%) жило с практически постоянным ощущением всеобщей несправедливости, а в 2008 г. оно превратилось преимущественно в ситуативное чувство, испытываемое иногда» (Горшков М.К. Фобии, угрозы, страхи: социально-психологическое состояние российского общества // СОЦИС, 2009, № 7).
Разумеется, со временем острота переживаний притупляется, иначе жизнь была бы невозможной. Но это
Авторы исследования о приватизации (Иванов В.Н. Приватизация: итоги и перспективы // СОЦИС, 2007, № 6) в повествовательной части также приводят данные, говорящие о преобладании негативной оценки приватизации по критерию справедливости. И по своей интенсивности, и по количественным параметрам эта негативная оценка намного пересиливает положительные последствия (как, например, «ликвидация дефицита товаров» — при резком сокращении их производства!). В отчете написано:
«Отношение населения к итогам приватизации носит неоднозначный характер… В «пассиве» итогов [приватизации] респонденты отмечают такие социальные и экономические проблемы, которые она вызвала или обострила: усиление расслоения граждан на бедных и богатых (79%); рост коррупции (70%); рост преступности (53%); рост цен на товары и услуги (41%); распространение бедности и нищеты (39%); бесправие наемных работников перед хозяевами и работодателями (36%); дальнейший уход товаропроизводителей в теневую экономику (28%).
Главным итогом приватизации, по мнению опрошенных, стало изменение общественного строя в России — не стало ни свободного, классического капитализма (только 3% идентифицировали подобным образом общественно-государственное устройство страны), ни социально ориентированного рыночного строя (5%), ни «народного капитализма» (2%). Тот общественный строй, который сложился в России, большинство респондентов определяет как олигархический капитализм (41%) и «криминальный капитализм» (29%), который не защищает интересы простых людей, а проводимая государством политика не отвечает интересам большинства населения страны (так считают 67% респондентов)».
Замечу, что трудно назвать «пассивом» итогов приватизации такие ее последствия, как возникновение криминального капитализма. Это именно «актив» — острый и страшный. Трудно обосновать вывод, что «отношение населения к приватизации носит неоднозначный характер», когда 75% считает ее грабительской, а 67% заявляют, что «проводимая государством политика не отвечает интересам большинства населения страны». В этих ответах, кстати, под сомнение ставится уже не приватизация, а легитимность самой государственной власти.
В.Э. Бойков в 2010 г. связывает оценку приватизации с проблемой изменения уже тех отношений, которые та породила почти 20 лет тому назад: «Идею национализации крупных предприятий и сельскохозяйственных земель полностью одобрили более 40% опрошенных, однако общая совокупность показала, что такое отношение к идее национализации для почти половины населения означает, скорее, несогласие с результатами приватизации, чем желание реанимировать прежнюю экономическую систему» (Бойков В.Э. Социально-политические ценностные ориентации россиян: содержание и возможности реализации // СОЦИС, 2010, № 6).