Русская миссия Антонио Поссевино
Шрифт:
Истома стал смотреть на море. Оно было серым — почти таким же серым, как берег, но выглядело живым. Чайки, неприятно крича, то и дело ныряли за добычей. Иногда они поднимались, крепко сжимая в когтях улов, иногда — нет. Один раз Истома видел, как чайка, ухватив небольшую рыбёшку, уже направлялась к берегу, но улов, не желая быть съеденным, как-то особенно ловко извернулся и полетел вниз. "Повезло, — подумал Истома, — поживёт ещё, мальков наплодит".
Его внимание привлекли большие рыбы, которые шли недалеко от галеры, придерживаясь того же курса. Иногда они выпрыгивали из воды — по одному или по три-четыре сразу. Заметив его интерес, Димитрос сказал:
— Дельфины. Не встречал раньше?
— Нет. Этих рыб едят?
— Это не рыбы. Они
"Если наши поморы будут тонуть в Студёном море [43] , — подумал Истома, — никакие дельфины не помогут. В ледяной воде никто долго не выдержит". Но говорить об этом не стал. Зачем? Успеху его поручения высказывание не поспособствует, да и Димитрос со своими головорезами будут сопровождать его лишь до границы Рима, после чего они расстанутся.
43
Студёное море — Северный Ледовитый океан.
Димитрос верно оценил состояние русского посланника, не желающего вести беседу, и стал молча наблюдать за дельфинами. Истома также глядел, как животные забавляются в воде, пока те не исчезли куда-то, очевидно, решив, что достаточно порадовали моряков и теперь следует заняться более насущными делами.
Был уже исход зимы, да и судно шло на юг, поэтому к заходу солнца, против ожидания, не похолодало, а, напротив, подул тёплый южный ветер и стало ощутимо теплее. Капитан указал Истоме на каюту, которая находилась на корме судна. Она оказалась достаточно просторной для того, чтобы вместить не только господина русского посланника, но и его переводчика. Димитрос и его солдаты ночевали на палубе, прикрывшись плащами, у кого они были, а многие просто устроились поудобнее, положив под головы сёдла. Лошади переносили плаванье совершенно спокойно — по-видимому, их специально приучили к водным путешествиям: интересы Венецианской республики нередко предполагали переброску войск морем.
День прошёл монотонно: всё те же чайки, тянущаяся справа полоса берега, становившаяся с каждой пройденной милей всё более зелёной, да море. Истома, встав возле борта, смотрел вниз, стараясь разглядеть что-нибудь в воде, казавшейся уже не серой, как накануне, а бирюзовой. Порой вплотную к борту проплывали какие-то рыбы — впрочем, как следует разглядеть их было невозможно. Парившая прямо над галерой особо наглая чайка резко упала вниз, угодив в воду лишь в полуаршине от борта, и тут же поднялась, гордо крича. В лапах её трепетала серебром неосторожная рыба, похожая на голавля. "Отчаянная птица, — подумал Истома, — промахнись чуток, разбилась бы о борт. Хотя с голодухи и не на такое пойдёшь".
Смотреть на море надоело. Он стал повторять в уме вызубренный наизусть наказ Андрея Щелкалова: "А нечто Папа позовёт Истому к себе ести, а Истоме за стол к Папе идти, а того проведывати, не будет ли у него Турского, или Цесарева, или Литовского или иного которого государя послов, и посланников, и гонцов. И будут у Папы иных государей посланники, или гонцы будут, а Истоме за стол одно-лично не идти, а о том ему говорите: посадит меня Папа вьппе иных государей посланников, и я за стол иду, а не посадит выше их, и мне за стол не идти. И учнут Истоме говорите, что ему сидети вьппе иных государей посланников, и Истоме за столом сидети. А нечто Истому посадят ниже иных посланников, и Истоме за столом не сидети, и ехати к себе на подворье" [44] .
44
Фрагмент
— Не посадят ниже, не посадят, — совсем тихо пробормотал Истома, — у них сейчас к нам большой интерес. Больше, чем у нас к ним.
Морское путешествие утомило непривычного к воде Истому. До этого он путешествовал морем лишь в начале своего пути — от Пернова до Любека, и тогда он также быстро утомился от постоянного покачивания резво идущего корабля. Вот и теперь, едва Истома устроился на роскошном ложе, как почувствовал, что голова его закружилась, глаза стали слипаться, и последнее, что он слышал перед тем, как заснуть, — мерный плеск опускаемых в воду вёсел…
Проснулся он на рассвете и чувствовал себя совершенно отдохнувшим. Паллавичино посапывал на соседнем ложе, улыбаясь чему-то. Очевидно, ему снилось что-то хорошее. Истома вышел на палубу.
Солнце поднялось над соединяющей воду и море линией едва на треть, дул лёгкий ветерок, и по-прежнему, как и в момент отхода Истомы ко сну, вёсла гребцов мерно опускались в воду. "Они не спят, что ли, — удивился Истома, — так ведь и жилы можно порвать!"
Но он беспокоился напрасно: половина гребцов спала, кое-как устроившись на своих местах, которые были приспособлены для сна. Ночью, когда количество рабочих рук снизилось вдвое, галера лишь немного замедлила ход. Капитан, как и вечером, стоял на своём месте, изредка доставая зрительную трубу, чтобы разглядеть заинтересовавшие его далёкие предметы по правому борту, на берегу, или по левому — со стороны моря. В походе капитаны спали немного, ложась глубокой ночью и вставая после восхода солнца. Венецианская республика платила им большие деньги, но и служба была нелёгкой, и лишь многолетняя привычка, железное здоровье и сила характера позволяли выдержать многодневный морской переход.
Тем временем все гребцы проснулись и взялись за вёсла. Галера пошла бойчее. Берег постепенно приближался, из чего Истома заключил, что Пезаро уже недалеко и вскоре они пристанут к берегу.
Капитан, подозвав Паллавичино, подошёл к Истоме и начал говорить.
— Капитан уверяет, — переводил купец, — что галера сегодня ещё до обеда войдёт в гавань Пезаро, как и было велено. И оснований для беспокойства нет.
"А я и не беспокоился", — подумал Истома, но вслух сказал другое:
— Передай капитану, что я ценю его мастерство и верность приказу и на обратном пути обязательно скажу об этом людям, начальствующим над ним.
Капитан, выслушав ответ, бесстрастно кивнул и вернулся на своё обычное место на корме судна.
Галера, направляемая сильными и умелыми руками гребцов и кормчего, уверенно шла по волнам, и задолго до того, как солнце поднялось в верхнюю точку своего дневного пути, она входила в гавань Пезаро, расположенного в пределах светских владений наместника святого Петра, римского папы Григория Тринадцатого. До Рима отсюда было не больше двух недель неторопливого конного перехода. А скорее, и того меньше. На следующее утро, переночевав в портовой таверне, Истома и Паллавичино под охраной отряда Димитроса направились на юго-запад — в Рим!
Путники двигались по старинной дороге, построенной ещё во время древней Римской империи. На удивление, она сохранилась прекрасно, хотя с момента постройки прошло больше тысячи лет. Подкованные копыта коней цокали по плоским неровным камням, выбивая кое-где искру. Путнику, несомненно, такая дорога была бы не очень удобна, так как приходилось бы всё время выбирать, как ступить, чтобы не подвернуть ногу. Да и повозке эти неровности доставили бы немало неудобств: постоянная тряска, скорее всего, довольно быстро приводила в негодность колёса и оси. Но, наверное, даже такие дороги лучше, чем никакие, а уж во время осеннего ненастья и подавно!