Русская недвижимость. Рассказы – 3
Шрифт:
Ого! Лапкин мысленным взором обежал своё плоское тело и успокоился: волосатость как будто бы не пострадала ещё, грудь не выпадывает из майки, наоборот, впалая. Даже обрадовался. Оглянулся.
Тётенька, что сзади него стоит, губой волосатой дёргает, на подбородке волосики пощипывает. И как будто бы глаза помутнели, словно бабулька намёк неприличный в её сторону сделала; мол, вы, голубушка, уже деградируете, факт на лице, и голосище – любой паровоз перекроете…
– А главное, от этих препаратов у человека в мозгу нарушения происходят. Дебилизм развивается.
– И правильно! – заявила тётенька сверху. – А мы жрём, что попало, потом скотинеем.
– Мутируем, – поправляет бабулька.
– А я чо говорю? – воскликнул продавец. – На рынок ходите, граждане, на рынок. За живым, за свежим мясом! – бросил окорочок на тарелку весов. – Во! Как в аптеке. От сорока болезней мясо. Верьте на слово, брехать не буду.
И все вновь его единодушно поддержали.
– Вы знаете, сколько бомб Америка на Балканы сбросила? – спросила бабуля. – Э-э… – и осуждающе покачала головой, как Пете показалось, на бестолковость людскую. Перед умными женщинами Петя тоже робел и уважал их. А бабуля отвечала: – Ровно столько, сколько этих крылышек и ножек было заброшено в Россию. Только там, в Югославии, людей за раз истребили, а нас постепенно-постепенно, через продукты питания…
– О-го-го! – проржала возмущённо тётенька басом, и люди, что за ней стояли, тоже подвывать стали. И Петя Лапкин едва не заскулил в общем хоре. Почувствовал, как сатанеет от такой подлючей любезности со стороны наших новых друзей по капиталистическому сообществу.
А продавец стал успокаивать.
– Если вы, граждане, – говорит, – у меня мясо будете брать, то ни одна холера вас не возьмёт. Верьте слову! Оно и от дебилизмы, и от шизофренизмы и прочей онанизмы излечит. Честно слово! А вот от волосатости – не скажу. А впрочем… – покрутил шмат на вилке. – Мясо, гля, какое… – и отчего-то оскалил зубы, как кот на собачатину, промяукал: – Мя-у!
Народ одобрил хозяйское мясо смехом.
– Мы же эти бомбочки им и окупим, - продолжала бабуля, - крылышками, ножками и прочими частями куриных тел. Ещё и фонд какой-нибудь откроем, имени Бушев. Потому что из нас уже дебилов сделали. Ума-то не стало.
Тут тётенька хлопнула себя по боку, и Петя уловил запах нафталина.
– Вот что творят проклятые капиталисты с угнетёнными народами! – Похоже, назревал митинг протеста.
– Ага, нашли дураков! – послышались голоса уже за спиной тётеньки. – Раскатали губищи!
– Пущай вначале закупят ГЗМ – губо-закаточную машинку.
– Не-ет, мы ещё не совсем…
– Вначале Балканы, потом нас долбить будут.
– Нас бомбить не надо, – успокаивает бабуля, – нас постепенно изводить надо, травить, дешевле обойдёмся, потом – бери голыми руками. Или отлавливай сетями, как собак чумовых.
Предприниматель как-то не к месту по-собачьи взвыл:
– Гау-у-у!..
Но на этот раз его никто не поддержал. Тоску навеял этот вой, а не смех. Тут его юмор не оценили.
А тем временем за разговорами очередь продвигалась. И Петя в растрёпанных чувствах подходил к прилавку.
Прилавок
На прилавке противень, весы со стрелками, с двумя гирьками. Универсальные. Мужик бросит кусок на тарелку, и стрелка тут же покажет: сколько и почём. Продавцу только озвучить остаётся вес и цену:
– Три кило. Пять… – а дальше, страшно даже цену называть.
Петя, в который раз в кармане рубли металлические перетирал: хватит – не хватит? – гадал.
Мяса мало. Петя вначале, как к прилавку подошёл, даже забеспокоился: опять, как в прошлый раз, получится! Пришёл, повидал, глаза напитал…
Но нет. Мужик, как только в противне заканчивается мясо, раз и подложит его откуда-то из-под прилавка. Раз и подложит. Косточки, когда окорочок. И уж совсем Петя успокоился, когда бабулька стала мясо вилкой поддевать. Теперь-то уж точно достанется. Много ли бабуле надо, даже на двоих с котом?
А бабуля мало того, что шибко грамотная, так она ещё и дотошной оказалась.
Подцепит кусок на вилку и рассматривает его. То одним боком повернёт, то другим. Прямо, как за границей. С куражом. С капризом. Смотреть тошно. Хватала бы мясо, какое попало, да и отваливала. Так нет, она ещё принюхивается.
И котик носиком потянул. Раз-другой, да как зафыркает! Как зашипит! И заскочил по воротнику бабкиному ей на шею. Та шмат бросает и за кота.
– Кис-кис! Ты куда?!. – за хвост со своего загривка стаскивает. А киса аж из себя из собственной шкурки выворачивается. Глаза бешенные, пасть красная, когти… – того гляди, Пете в лицо вцепится.
Лапкин от него в сторону отпрянул с испугу.
Тут тётенька, что сзади стоит, как заревёт дикой блажью, от которой, наверное, весь базар содрогнулся:
– Сво-оло-очь!!.
Петя так и присел. Думал, этой тётеньке, невзначай, на любимую мозоль наступил. Даже, кажется, и подумать, так не успел. Сжался, съёжился, затих и уши ладонями прикрыл.
Что тут началось… Петя не видел. Только слышит: шлёп! шлёп! шлёп! Думал, его бить начали. Но боли не чувствует.
Приоткрыл вначале один глаз, ничего понять не может. Открыл второй. Видит – как в замедленном кино, – как тётенька, через него перегибается, берёт из противня мясо и швыряет его со всего маха в продавца. Продавец мужик дородный, с крупной мишенью на плечах, и тётенька бьёт по его морде без промаху. Тут ещё тётеньки подскочили. Там – другие. Гвалт, крик, брёх …
Мужик по палатке мечется, кричит что-то, воет. А его никто не слушает.
Кто брешет:
– Убить его мало!
Кто рычит:
– Подать его сюда! Я его сама собачатиной кормить буду!..
– У-у!.. А-а!.. О-о!.. – лай, одним словом.
Бабулька прижала котёнка к воротнику, и орёт. И котик орёт. И Петя Лапкин заводиться начал.
– Так его! – рычит. – Живодёр! Предприниматель собачачий!
Мясо с противня берёт и тётеньке подаёт, как второй номер боевого расчёта. А та – по цели прямой наводкой.