Русская недвижимость. Рассказы – 3
Шрифт:
Словом, толпу, как собачью стаю, только раззадорь.
Ну и точно, долаялись.
Откуда-то милиционера поднесло. Лапкин его вообще впервые видит, такого придурка в своём микрорайоне. Обычно многолюдье они не предпочитают, а тут ненормальный какой-то, сам в толпу лезет.
– Прекратить! – кричит. – Прекратить, граждане!
Паразит! На самом интересном месте прервал. Тут бы самое время пособачиться, злоба так и прёт наружу, шерсть, какая есть, дыбом топорщит.
– Граждане, в чём дело? За что продавца мясом бьёте?
– А этот сукин сын, мясом
– А вы почём знаете?
– А вон, бабкин кот признал. Зафыркал.
– Ну и что, что зафыркал? Мало ли отчего животная эта зафыркать может?
– А кошку на собачатине не проведёшь! Она её за версту чует. И по мясу, и по шерсти.
– Глупости. Вы сами озверели! Э-э, рожи-то какие, на людей не похожи. А ну, дядя, покажь мясо!
Продавец нырнул под прилавок.
– Вот, – скулит, – пожалста. Очень даже хорошее мясо. Баранинка. И вовсе собачачиной не пахнет.
Милиционер повертел мясо на вилке, понюхал и пожал плечами. Хм, дескать, мясо, как мясо…
– Вы коту под нос подпихните. Под нос…
Подпихнули. Котёнок потянул носом, мяукнул и… вдруг в шмат зубами и когтями вцепился. Жрать его начал.
– Мурзя! Мурзик, ты чегой-то?! – изумилась бабуля. – Это ж собачатина!
Тут продавец взвился.
– Сама ты собачачина!!! Граждане, поклёп! Вы кому верите, ему? А мне, честному предпринимателю, нет! – и стал рвать на себе фартук.
Очень уж тут неудобно всем стало. Если по-человечьи, даже паскудно. До чего, действительно, оскотиниться можно. Петя Лапкин за тётеньку зашёл, спрятался. И, вообще, сбежать хотел от такого срама. Да куда ж без мяса-то?
А милиционер говорит:
– Граждане, я вынужден этого кота арестовать.
– Правильно! – выдохнули граждане. – За клевету.
Бабуля в слёзы.
– Не отдам! Это мой котёнок!
Милиционер тут к ней:
– Тогда вместе с ним пройдёмте.
Толпа враз расступилась, дескать, уводите их отседова к чёртовой матери!
А продавец морду фартуком утирает и к милиционеру тянется.
– Эй, эй, господин, то ись товарищ милиционер, мне так не надо! Пусть эта бабка сначала всё мясо оптом скупает за такое надругательство. Его вон сколь поизволяли по полу. Кто его теперь покупать будет?
Тут толпа несогласие выражать стала.
– Как это так? – возмущаются покупатели.
– Почему это всё ей? Не жирно ли будет?
И опять гвалт. Бабку – ведьмой, кота – придурком обзывать начали.
А котёнок оголодал будто. Видно, после китекета и вискаса на мясо потянуло. Мясо в лапах держит, жрёт его и от себя не отпускает. Весь воротник бабульке извозил.
Продавец видит такое дело, что может бесплатно и кусок потерять, стал с бабульки плату требовать.
– Тогда пусть бабка мне за этот кусок деньги платит! В нём не меньше трёх килограмм, а может, и все пять было?
Бабуля огрызается:
– Не буду платить! Это собачатина!..
– Не верьте ей, граждане! – перекрикивает её продавец. – Вы только посмотрите! Вы только обратите внимание, как её животина
Тут гром-баба запыхтела от негодования, видно, за прошлое бабкино оскорбление, по поводу её мутации, грудью, как асфальтовым катком, на бабулю поехала.
– Подите-ка вон отседа! Вместе со своим котом, извольте! Он у тебя ненормальный. То фыркает на мясо, то жрёт его без памяти. – И народ за ней подался.
– Люди-и! – пищит бабулька из-под тётеньки. – Он у меня ещё маленький. Он ещё неопытный, ошибиться может…
– Ага, он ошибиться может! А я из-за него, вон, всю харю этому лицу разукрасила. Из-за твоего кота сама себя и людей, в какой конфуз ввела. Ошибся он, ха!
– Катись, катись отседова!
– Ходют тут разные, наводят тень на плетень до умопомрачения. В заграничных окороках дебилизм обнаруживают, на рынке – собачачину.
– Умники! Видали мы таких…
– Пшла вон!
Выдавили бабульку из очереди совместными усилиями и прекратили собачиться. Опять в очередь встали. Успокоились. И глаза друг от друга прячут.
А очередь Пети Лапкина. Стоит, мнётся перед прилавком. Вилкой в шмат, какой получше, целиться. А решиться не может. Уж люди роптать стали, тётенька с боку стоит, усом дёргает, того гляди взбесится.
А Петю как заклинило. Не хуже бабки стал к мясу придираться. Смотрит на него, а изнутри воротит. Глянул на продавца, а у того рожа бурая, глаза красные, зубы жёлтые… Так и хочется фыркнуть на эту собаку.
И фыркнул. Бросил вилку, как пику, в мясо и ушёл из очереди.
А ноги как ватные, того гляди подломятся. И волосы как будто бы зашевелись, покидать тело начали что ли…
Вот они, как сказываются, инъекции Бушевой курятины, - кости размякли!
А чем ближе к дому подходит, тем всё больше одолевать сомнения стали: может, зря фыркнул? Может жена, дети поели бы? Та же тёща, дай Бог ей лет до ста дожить, а то и дольше. Не её пенсия, так бы и этой собачатинки взять не на что было. Да и себя перестраивать как-то надо, хватит куражиться. Сказывают сведущие люди, что полезная она, собачатина, для здоровья в особенности. И без инъекций всяких. Собачки-то на вольных хлебах свои окорочка наращивают. И, вообще, злости прибавляют, по себе чувствуем. Вон, давеча, как распалились. Готов был сам на продавца кинуться, в глотку вцепиться.
Тут Лапкин вспомнил про дебилизм и про бабульку и стукнул себя кулаком по бедру с досады: вот старая! Поднесла ж тебя нелёгкая со своим придурком котом! Теперь будешь на всякое мясо фыркать…
Он издал звук, напоминающий брёх, скрипнул зубами. Развернулся и решительно, едва с трамваем не столкнувшись, пошёл обратно на рынок, за собачатиной.
И опять опоздал. Не досталось. Продавец весы упаковывал.
– Вы, граждане, приходите через день-другой, – говорил, – я ещё мясца привезу. Свежего, пальчики оближете…