Русская поэзия Китая: Антология

Колосова Марианна

ИЗ ОКНА ПОЕЗДА

Провода… Суетливые стайки Воробьев облепили их. Мимо быстро бегут лужайки… Не лужайки — яркий цветник! Мне ковер их нетронуто пестрый Оставлять за собою жаль, Две березки, сиротки-сестры, Обнимаясь, делят печаль. В синь густую, к небесному своду Дым стремится из труб лачуг. Сопки кружатся в хороводе, Тесно ставши плечом к плечу. Рельсы вдаль торопливо уходят. Солнце на небе — птица-Жар. Под корзинами гнется ходя — Тащит овощи на базар…

РАДОСТЬ СНЕЖНАЯ

Солнце

только для декорации Распустилось в эмали синей; Лег на ветви голой акации, Словно облако, легкий иней. Мы сегодня с тобою молоды, Очень дружны и очень нежны. Дышим острым бодрящим холодом. День прищурился в смехе снежном. Как бела, как нарядна улица. Как блестят тротуары, крыши! Нет, сегодня не надо хмуриться — Радость песню слагает. Слышишь? Дышим ясным звенящим холодом… В неизвестность бежит дорога… Мы с тобою еще так молоды. Жизнь должна нам еще так много!..

ЛЕТО

Ветер, взметнувшись стремительной птицей, Зноем полуденным дышит. Тополи чисто метут черепицы — Бьются ветвями о крыши. Белое облако плавает в небе — В аквамариновой краске. Яркою стрелкою тянется стебель К жизни и к солнечной ласке. В воздухе туго натянуты струны, Радости в песне их много… Кто-то прекрасный, веселый и юный Бродит, смеясь, по дорогам.

УТРО

Ясно сердце, ясен ум. Это утро, солнце это Разогнали ярким светом Хмару темных, трудных дум. Воздух счастьем напоен, Небо сине, а оттуда (Это чудо, это чудо!) Льется тихий перезвон. Нежность, радость, счастье, взлет, Как мы веселы и смелы! Вверх взгляни — кораблик белый, — Плавно облако плывет. А от первого листа Пахнет… чем же? Память, память! Пахнет горько… над домами Даль прозрачна и чиста. Чертит утро светлый круг… Жизнь — стремительное скерцо. Ясны мысли, ясно сердце, Улыбнись мне, милый друг!

ЗИМНЕЙ НОЧЬЮ

Ни о вражде, ни о тревожных снах, Ни о борьбе, ни о глазах усталых Не думать. Позабыть… Ночь так ясна. Сверкают звезд холодные кристаллы. Идти в морозной острой тишине; Душой свободной, чувствами простыми Приветствовать огонь в чужом окне, Чужую жизнь за стеклами двойными. Обиды ветру зимнему отдать Иль схоронить их под порошей белой. Минувший день без гнева вспоминать, Грядущий — ожидать с улыбкой смелой.

АРСЕНИЙ НЕСМЕЛОВ

В КИТАЕ

Арсений Несмелов

Узкие окна. Фонарика Продолговатый лимон, Выжженный в мреющем паре — как Вызолоченное клеймо. Думаешь: тщательно вырисуй Загнутых кровель углы, Звезд лиловатые ирисы, Синее марево мглы. Небо… Не медными грудами Над перевалом веков — Храм с девятнадцатью буддами Медленных облаков.

ГРЯДА

Щетина зеленого лука На серой иссохшей гряде. Степные просторы, да скука, Да пыльная скука везде… Вращает колеса колодца Слепой и покорный ишак, И

влага о борозду бьется, Сухою землею шурша. И льется по грядам ленивой Струей ледяная вода — Не даст ни растения нива Без каторжного труда. Китаец, до пояса голый. Из бронзы загара литой, Не дружит с усмешкой веселой. Не любит беседы пустой. Уронит гортанное слово И вновь молчалив и согбен — Работы, заботы суровой Влекущий, магический плен. Гряда, частокол да мотыга, Всю душу в родную гряду! Влекущее, сладкое иго. Которого я не найду!

ИЗ КИТАЙСКОГО АЛЬБОМА

I

Ворота. Пес. Прочавкали подковы, И замер скрип смыкающихся створ… Какой глухой, какой средневековый Китайский этот постоялый двор. За ним — поля. Кумирня, кукуруза… А в стороне от глинобитных стен, На тонкой жерди, точно для антенн, Отрубленная голова хунхуза.

II

Я проснулся в третьем часу, Ночь была глубока, как яма. Выли псы. И, внимая псу, Той звериной тоске упрямой, — Сжалось сердце. Ему невмочь, Не под силу ни сон, ни бденье!.. И плескалась о стекла ночь Небывалого наводненья.

III

Кожа черная с синевой. Лоб и щеки до глянца сухи. На открытых глазах его Копошились желтые мухи… Но угроза была у губ, В их извилистой нитке серой, И шептал любопытным труп: «Берегитесь!.. Пришла холера».

«Свою страну, страну судьбы лихой…»

Свою страну, страну судьбы лихой, Я вспоминаю лишь литературно: Какой-то Райский и какой-то Хорь; Саводников кладбищенские урны! И Вера — восхитительный «Обрыв», Бескрылая, утратившая силу. И может быть, ребенком полюбив. Еще я вспомню дьякона Ахиллу. Конечно, список может быть длинней, Но суть не в нем: я думаю, робея, — В живой стране, в России этих дней, Нету меня родного, как в Бомбее! Не получить мне с родины письма С простым, коротким: «Возвращайся, милый!» Разрублена последняя тесьма. Ее концы разъединили — мили. Не удивительно ли: страна — В песках пустыни, что легли за нами, — Как скользкая игла обронена, Потеряна, как драгоценный камень! Уже печаль и та едва живет, Отчалил в синь ее безмолвный облак, И от страны, меня отвергшей, вот — Один пустой литературный облик.

ПЕРЕХОДЯ ГРАНИЦУ

Пусть дней немало вместе пройдено, Но вот — не нужен я и чужд, Ведь вы же женщина — о, Родина! — И следовательно, к чему ж. Все то, что сердцем в злобе брошено, Что высказано сгоряча: Мы расстаемся по-хорошему, Чтоб никогда не докучать Друг другу больше. Все, что нажито, Оставлю вам, долги простив, — Вам эти пастбища и пажити, А мне просторы и пути, Да ваш язык. Не знаю лучшего Для сквернословий и молитв, Он, изумительный, — от Тютчева До Маяковского велик. Но комплименты здесь уместны ли, Лишь вежливость, лишь холодок Усмешки, — выдержка чудесная Вот этих выверенных строк. Иду. Над порослью — вечернее Пустое небо цвета льда. И вот со вздохом облегчения: «Прощайте, знаю: навсегда!»