Русская поэзия Китая: Антология

Колосова Марианна

МЕЛЬНИЦА В ЛЕСУ

Над старым омутом, на ветхих сваях, Как в сказке, мельница в глухом лесу; Вода дремотная поет, сверкает. И льется, льется по колесу. Луна в опаловом встает пожаре, А чащи сумрака полны. Какая сказочность, какие чары В пейзаже этом заключены? Вот так и чудится: на ветхий мостик Сойдет, зевая, седой колдун, И под рукой погнутся ветки, Вода качнется… и в глубину Луна уронит свой диск блестящий, Замрет все в сказочном полусне; И князь Серебряный из темной чащи Неслышно выедет на коне. Явь или сон? Тихо меркнут краски. И мостик стар, и вода темна… И дремлет мельница во мхах и сказках, И леса старого стоит стена.

ТАЙГА

Дикий

край неоглядный Без пути и дороги, Где уходят в туманы Голубые отроги! Где в ложбинах зеленых Сон полдневный недвижен, И цветут анемоны У разрушенных хижин; Где колдуют напевы Перламутровых речек, Словно Божьи посевы — Огнецвет у крылечек. Вечера синеоки, Даль близка, как ограда, Слышны в пенье потоков Серебро и прохлада… И когда в поющий этот час Лес оденет алую корону, Я слежу, не опуская глаз, Силуэт идущего по склону. На одежде — листья и смола, На него медведь смотрел из чащи; Прятала угрюмая скала Ствол настороженный и грозящий; Под ногой качалась синева, — След таят коварные болота, — Выпрямляясь, шелестит трава: «Здесь пробрался очень смелый кто-то…» Он дойдет… В вечерней тишине Заскрипят замшелые ступени, И, усталый, подойдя ко мне, Голову уронит на колени. Это ты, шумящая тайга, Встречи миг, простой и благодатный, Охранив от смерти и врага, Отдаешь мне вечером обратно!

ОСЕНЬ

Уж по утрам сквозь лед звенит вода, И звон ее последний и усталый… Ночами звезды — как осколки льда, И по степи гуляют часто палы: Бегут, бегут и кружатся огни, Путает птиц далекий дым пожаров… …Но хорошо в синеющие дни В цветном лесу дорогой ехать старой. Прощальной грустью воздух напоен, Здесь алый лист и красный цвет брусники, Не грея, солнце в этот легкий сон Роняет сверху трепетные блики. Деревья жжет невидимый огонь, И все вокруг так хрупко и тревожно, Так грез полно, что даже чуткий конь На лист сухой ступает осторожно. Таясь в корнях, родник еще поет — В последнем сне — о мире и забвеньи, И шепчут листья: «Все пройдет, пройдет, Так пей же чашу тихого терпенья. Мы даже боль былую не вернем!..» Дорога вниз… Пора коню на отдых. Над падью, опаленною огнем, Стоит спокойный горьковатый воздух. Хинган

ПОЕЗДА

В жизни всюду встречи и дороги, Всюду — путевые огоньки… Что-то мнится, как сигнал тревоги, Радости нежданной иль тоски. Вспыхнет небо звездными огнями, А луна над степью, как опал. Хорошо такими вечерами Выйти на темнеющий вокзал И стоять подолгу на перроне, Слушать, как рокочут провода, И следить, как в грохоте и звоне Пролетают мимо поезда. В дали… в неизвестность… к новым странам, К песням моря, к шуму городов, К золоту пустынь и к их обманам, К белым снам заснеженных хребтов, К островам, где женщины — сирены, К тишине задумчивых лагун, Где внимают мраморные стены Всплескам весел и звучанью струн. Божий мир далек и неизвестен… Поезда летят в ночную синь. Я одна… И нет ни слов, ни песен, Ни сирен, ни замков, ни пустынь. Хорошо и грустно на перроне — Жалуются миру провода… А вверху горит на звездном фоне Все приветней яркая звезда.

У ПРУДА

В альбом Лариссы

Вокруг пруда густеют тени, А в глубине его светло, И сходят белые ступени В его спокойное стекло. Там облака неслышно тают, Стоит вечерняя звезда; Там птицы тихо пролетают, И их баюкает вода. Вот сонный ветер еле-еле, Подкравшись, небо покачнул, И в той подводной колыбели Сад опрокинутый уснул. Лишь неба смутные отсветы Глядят в немые зеркала, Где

без движенья, без ответа Спит до утра ночная мгла. Июнь 1951 Шанхай

ВАСИЛИЙ ЛОГИНОВ

НА СУНГАРИ

Терцины

Василий Логинов

Покой. Река. Лень. Церковь. Баня. По вечерам здесь тютчевский закат. Днем плачет дождь, по крышам барабаня. Свистят ветра. Шаланды пенит скат Волн желтизну. Шипит песок прибрежный. Эпическая мирная тоска Охватывает нас и бережно, и нежно И, как корабль, несет к прекрасным берегам, Где Одиссеев парус полон ветром свежим. Как бурность — городу, здесь ясность дорога. Здесь созерцание гласит закон негромкий. Здесь молишься душою всем богам. Здесь так отрадно встретить незнакомку, Растрепанную, в ярком кимоно. Увидеть старца — посох и котомку, Джангуйду, высохшего, как лимон, Торгующего кипятком и ханжей, Китайца с рыбой — щука и налим. И, обойдя кругом заборчик рыжий, Домой вернуться. В свете тусклых свеч Поужинать, мечтая о Париже. И ты, Гомера кованая речь, За Сунгари звучишь не очень странно. И обаяние сумел сберечь Любимый томик Пьера Мак-Орлана.

«О, сунгарийская столица…»

О, сунгарийская столица! До гроба не забуду я Твои мистические лица И желтые твои поля, Бегущего рысцою рикшу, Твоих изысканных «купез», Шелк платья, ко всему привыкший, Твоих шаланд мачтовый лес, И звонкой улицы Китайской Движенья, шумы и огни, И тяжкий скрип арбы китайской, И солнечные в зимах дни, И Фудзядяна смрадный запах От опия и от бобов, И страшных нищих в цепких лапах Нужды и тягостных годов.

ОМОРОЧКА

Реки незаконная дочка, Племянница жаркого лета, Скользит по воде оморочка, Вся — точно из яркого света. Пропеллером мерно сверкает Весло сероглазой девчонки. Сейчас тишина-то какая! Как мысли изящны и тонки!.. Ты — бронзовая богиня, Диана с веслом и в косынке, И синего неба пустыня — Как фон акварельной картинки. А с берега тихие ивы Развесили сонно листочки, И желтые воды лениво Заласкивают оморочку.

ОДИНОЧЕСТВО

На крутом берегу, на скалистых каменьях Одиноко стоит мой таинственный дом, Голубое мое, неземное томленье… Неземное томленье об одном, об одном. По утрам прибегают пугливые лани Влажных глаз показать глубину и хрусталь. Простирают над ними могучие длани Многолиственный дуб, тишина и печаль. И прозрачное небо — цветистей сирени… А под вечер над речкой клубится туман, И встают, и плывут, и рождаются тени, Удаляются тени в провал и обман. Мир — огромной короной забвенья увенчан, Жду, когда над рекою возникнет луна, И плывут вереницы измученных женщин. И душа в этот миг и пьяна, и больна… Одиночество машет ветвями деревьев, Одиночество — месяц двурогий меж туч, И так радостны дум золотые кочевья По полянам мечты, меж утесов и круч… Высоко, высоко, на скалистых каменьях Одиноко стоит мой таинственный дом — Голубое, немое, святое томленье… Неземное томленье — об одном, об одном…

УЧЕНЫЙ

Халат и трубка. И Четьи-минеи In folio в дубовых толстых корках, В медлительности ровных, плавных дней От Византии мысль простерлась до Нью-Йорка. Пергамент книг и кипарис икон, На позлащенных досках угли ликов И солнечных непостоянных бликов На документах радостный закон… Он сед как лунь. Но узкие глаза Горят и мыслью, и нежданным чувством, Монгольская на пальце бирюза — Творение юаньского искусства. Россия — сфинкс. И от ее очей, От каменных очей, так сердце пьяно! Торжественные орды Чингисхана… Китай… Монголия… и желтизна степей…