Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)

Коллектив авторов

ИЗ КНИГИ СТИХОВ «В БЕЗБРЕЖНОСТИ»

(1895)

Из цикла «За пределы»

Ковыль

И. А. Бунину [59]

Точно призрак умирающий, На степи ковыль качается, Смотрит месяц догорающий, Белой тучкой омрачается. И блуждают тени смутные По пространству неоглядному, И, непрочные, минутные, Что-то шепчут ветру жадному. И мерцание мелькнувшее Исчезает за туманами; Утонувшее минувшее Возникает над курганами. Месяц меркнет, омрачается, Догорающий и тающий, И, дрожа, ковыль качается, Точно

призрак умирающий.

59

Бальмонт познакомился с Иваном Алексеевичем Буниным в 1895 г. и одно время был его близким знакомым. В конце 1901 г. Бунин с символистами «разошелся, не возымев никакой охоты играть с… новыми товарищами в аргонавтов, в демонов, в магов и нести высокопарный вздор» (И. А. Бунин. Автобиографические заметки. — Собр. соч., т. 9. М., 1967, с. 262 и 264).

ИЗ КНИГИ СТИХОВ «ГОРЯЩИЕ ЗДАНИЯ

(1900)

Из цикла «Отсветы зарева»

В глухие дни

Предание

В глухие дни Бориса Годунова, Во мгле Российской пасмурной страны, Толпы людей скиталися без крова И по ночам всходило две луны. Два солнца по утрам светило с неба, С свирепостью на дольный мир смотря. И вопль протяжный: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!» — Из тьмы лесов стремился до царя. На улицах иссохшие скелеты Щипали жадно чахлую траву, Как скот, озверены и неодеты, — И сны осуществлялись наяву. Гроба, отяжелевшие от гнили, Живым давали смрадный адский хлеб, Во рту у мертвых сено находили, И каждый дом был сумрачный вертеп. От бурь и вихрей башни низвергались, И небеса, таясь меж туч тройных, Внезапно красным светом озарялись, Являя битву воинств неземных. Невиданные птицы прилетали, Орлы парили с криком над Москвой, На перекрестках, молча, старцы ждали, Качая поседевшей головой. Среди людей блуждали смерть и злоба, Узрев комету, дрогнула земля, И в эти дни Димитрий встал из гроба, В Отрепьева свой дух переселя.

Из цикла «Страна неволи»

Уроды

Сонет

Я горько вас люблю, о бедные уроды, Слепорожденные, хромые, горбуны, Убогие рабы, не знавшие свободы, Ладьи, разбитые веселостью волны. И вы мне дороги, мучительные сны Жестокой матери, безжалостной Природы, — Кривые кактусы, побеги белены И змей и ящериц отверженные роды. Чума, проказа, тьма, убийство и беда, Гоморра и Содом, слепые города, Надежды хищные с раскрытыми губами, — О, есть же и для вас в молитве череда! Во имя господа, блаженного всегда, Благословляю вас, да будет счастье с вами!

ИЗ КНИГИ СТИХОВ «БУДЕМ КАК СОЛНЦЕ»

(1902)

Из цикла «Четверогласие стихий»

Гимн Огню

1

Огонь очистительный, Огонь роковой, Красивый, властительный, Блестящий, живой!

2

Бесшумный в мерцанье церковной свечи, Многошумный в пожаре, Глухой для мольбы, многоликий, Многоцветный при гибели зданий, Проворный, веселый и страстный, Так победно-прекрасный, Что, когда он сжигает мое, Не могу я не видеть его красоты, — О красивый Огонь, я тебе посвятил все мечты!

3

Ты меняешься вечно, Ты — повсюду другой. Ты красный и дымный В клокотанье костра. Ты — как страшный цветок с лепестками из пламени, Ты — как вставшие дыбом блестящие волосы. Ты трепещешь, как желтое пламя свечи С его голубым основаньем. Ты являешься в быстром сиянье зарниц. Ты, застывши, горишь в грозовых облаках — Фиолетовых, аспидно-синих. Ты средь шума громов и напева дождей Возникаешь неверностью молний, То изломом сверкнешь, То сплошной полосой, То как шар, окруженный сияющим воздухом, Золотой, огневой, С переменными красными пятнами. Ты —

в хрустальности звезд и в порыве комет. Ты от солнца идешь и, как солнечный свет, Согревательно входишь в растенья И, будя и меняя в них тайную влагу, То засветишься алой гвоздикой, То зашепчешь, как колос пушистый, То протянешься пьяной лозой. Ты как искра встаешь Из глухой темноты, Долго ждешь, стережешь. Кто пришел? Это ты! Через миг ты умрешь, Но пока ты живешь, Нет сильней, нет страшней, нет светлей красоты!

4

Не устану тебя восхвалять, О внезапный, о страшный, о вкрадчивый! На тебе расплавляют металлы. Близ тебя создают и куют Много тяжких подков, Много кос легкозвонных, Чтоб косить, чтоб косить, Много колец для пальцев лилейных, Много колец, чтоб жизни сковать, Чтобы в них, как в цепях, годы долгие быть И устами остывшими слово «любить» Повторять. Много можешь ты странных вещей создавать: Полносложность орудий, чтоб горы дробить, Чтобы ценное золото в безднах добыть, И отточенный нож, чтоб убить!

5

Вездесущий Огонь, я тебе посвятил все мечты, Я такой же, как ты. О, ты светишь, ты греешь, ты жжешь, Ты живешь, ты живешь! В старину ты, как Змей, прилетал без конца И невест похищал от венца. И, как огненный гость, много раз, в старину, Ты утешил чужую жену. О блестящий, о жгучий, о яростный! В ярком пламени несколько разных слоев. Ты горишь, как багряный, как темный, как желтый, Весь согретый изменчивым золотом, праздник осенних листов. Ты блестишь — как двенадцатицветный алмаз, Как кошачья ласкательность женских влюбляющих глаз, Как восторг изумрудный волны океана, В тот миг как она преломляется, Как весенний листок, на котором росинка дрожит и качается, Как дрожанье зеленой мечты светляков, Как мерцанье бродячих огней, Как зажженные светом вечерним края облаков, Распростерших свой траур над ликом сожженных и гаснущих дней!

6

Я помню, Огонь, Как сжигал ты меня Меж колдуний и ведьм, трепетавших от ласки Огня. Нас терзали за то, что мы видели тайное, Сожигали за радость полночного шабаша, — Но увидевшим то, что мы видели, Был не страшен Огонь. Я помню еще, О, я помню другое: горящие здания, Где сжигали себя добровольно, средь тьмы, Меж неверных, невидящих, верные — мы. И при звуках молитв, с исступленными воплями Мы слагали хваленья Даятелю сил. Я помню, Огонь, я тебя полюбил!

7

Я знаю, Огонь, И еще есть иное сиянье для нас, Что горит перед взором навеки потухнувших глаз. В нем внезапное знанье, в нем ужас, восторг Пред безмерностью новых глубоких пространств. Для чего, из чего, кто их взял, кто исторг, Кто облек их в лучи многозвездных убранств? Я уйду за ответом! О душа восходящей стихии, стремящейся в твердь, Я хочу, чтобы белым немеркнущим светом Засветилась мне — смерть!

29 декабря 1900

Добужинский М. В.

Окно парикмахерской

Акварель, гуашь, уголь. 1906

Государственная Третьяковская галерея

Двойная жизнь

Мы унижаемся и спорим С своею собственной душой. Я на год надышался морем, И на год я для всех чужой. Своих я бросил в чуждых странах, Ушел туда, где гул волны, Тонул в серебряных туманах И видел царственные сны. В прозрачном взоре отражая Всю безграничность бледных вод, Моя душа, для всех чужая, Непостижимостью живет. Поняв подвижность легкой пены, Я создаю дрожащий стих И так люблю свои измены, Как неизменность всех своих. Недели странствий миновали, — Я к ним вернусь для тишины, Для нерассказанной печали И для сверкания струны. В тот час, когда погаснет солнце, Она забьется, запоет — Светлее звонкого червонца И полнозвучней синих вод.