Русская религиозная философия
Шрифт:
Начало его деятельности как публициста скромное. В 1924 г. издательство «Брокгауз и Ефрон», которое тогда еще существовало, так сказать, по милости победителей (недолго, правда), выпускает первую книгу Федотова о знаменитом французском мыслителе Пьере Абеляре.
Пьер Абеляр жил в XII в. У него была необычайно трагическая судьба. Он любил свою ученицу Элоизу, и судьба их развела (я не буду в это углубляться), кончилось все это очень плачевно: в конце концов Абеляр и Элоиза вынуждены были уйти в монастырь. Абеляр был основателем средневековой схоластики (в хорошем смысле слова) и рациональных методов познания. И Георгий Петрович не случайно обратился к Абеляру, потому что для него всегда разум был острым и важным божественным оружием.
Порвав с марксизмом, он остался демократом — на всю жизнь. Занимаясь наукой, он никогда не отрекался
В это время он пишет работу о Данте, но она уже не проходит цензуру. И это для него служит сигналом: Федотов понимает, что должен либо идти на компромисс, либо замолчать. Он предпочитает уехать. Для изучения Средних веков он получает командировку на Запад и остается там. Некоторое время — скитальчество, как у большинства эмигрантов, но в конце концов он сближается с кругом замечательных людей: это Бердяев и мать Мария (Кузьмина–Караваева, Скобцова) — поэтесса, знавшая Блока и получившая его одобрение, общественная деятельница, в прошлом активно участвовавшая в работе партии социалистов–революционеров, не сдававшаяся ни перед кем. В то время она стала монахиней. Как вы знаете, мать Мария погибла в немецком лагере незадолго до конца Второй мировой войны. Во Франции она считается одной из величайших героинь Сопротивления. У нас о ней писали, даже был фильм. Я слышал от людей, лично знавших мать Марию, что они были глубоко огорчены этим фильмом. Мне он понравился, потому что наконец показали эту замечательную женщину, и даже некоторое внешнее сходство актриса Касаткина сумела передать, судя по фотографиям. Но тот глубокий религиозный, духовный накал, который двигал этой женщиной, передать невозможно.
Мать Мария была, простите меня за казенное слово, идеологом. Она создавала определенную идеологию, которая вытекала из знаменитой фразы Достоевского в «Братьях Карамазовых» — «великое послушание в миру»: она стала монахиней, для того чтобы служить людям в миру. Она была поборницей активного, действенного христианства, жизнеутверждающего, светлого, героического. Такой она была и до своего монашества, и в монашестве. Служила людям и умерла за людей — значит, за Христа. Федотов был ее самым близким другом, кроме отца Дмитрия Клепинина, который тоже погиб вместе с ней в немецком лагере.
Бердяев, Фондаминский и Федотов находились между двумя лагерями. С одной стороны — монархисты, люди ностальгические, люди, которые были уверены, что в прежнем мире все было прекрасно и что надо только реанимировать ушедший порядок. С другой стороны — люди, сочувствовавшие во всем революционным изменениям и считавшие, что наступила новая эра, которая должна покончить со всем старым наследием. А Федотов не принимал ни тех, ни других. И он начинает издавать журнал «Новый град».
«Новый град» — это журнал социального идеала. Там печатались экономисты, политики, философы, которые хотели дать умственную пищу для людей, умеющих размышлять (разумеется, преимущественно для эмигрантов). В нем печатались точнейшие политические прогнозы (в основном этот журнал наполнен статьями Федотова). Мне посчастливилось перечитать всю подшивку этого журнала, который выходил до войны в Париже. Федотов говорит, обращаясь к монархической группе: напрасно вы мечтаете о свержении большевиков — их давно уже свергли! Правят уже не они — правит Сталин; и не случайно он ведет борьбу против «Общества старых большевиков» (было такое общество, которое ликвидировал Сталин). Это совершенно невинное общество, но Сталину они не нужны, они напоминают ему, что он сам пришел как бы извне. Все те характеристики сталинизма, которые сейчас наполняют публицистику и серьезные исследования, были даны Федотовым в то самое время, когда это происходило, на расстоянии! Я читал его статьи 1936–1937 годов — все прогнозы, все описания событий совершенно точны.
Федотов замечательно умел улавливать самые главные тенденции истории. Но чем замечателен он как мыслитель? Федотов считал, что либо культура вообще ненужная вещь, либо она имеет священное, божественное значение и содержание. Он стал первым крупнейшим русским богословом культуры. Будучи демократом и человеком абсолютной национальной
Для того чтобы понять, в чем смысл и особенности культурного целого в России, он обращается к прошлому и пишет, может быть, одну из главных книг своей жизни, которая называется «Святые Древней Руси». Обратиться к ней его подтолкнуло преподавание в Парижской духовной академии. В этой книге он показывает, что приняв от Византии аскетический идеал, русское христианство начинает вносить в него элемент каритативный, элемент служения, элемент милосердия — тот, который в Византии был меньше проявлен. Федотов показывает, как это совершалось в Киевской Руси, в эпоху Рублева и Стефания Премудрого, во времена Возрождения; как люди, создававшие монастыри, были одновременно кормильцами, гостинниками и просветителями окружающего мира.
В книге «Святые Древней Руси» показана огромная культурно–экономическая работа монастырей. Но не подумайте, что эта книга — односторонний панегирик. В ней есть раздел о трагедии русской святости. Трагедия заключалась в том, что в определенную эпоху, в XV-XVI вв., церковное руководство, стремясь к активной социальной каритативной (милосердной) деятельности, стремилось одновременно к богатству. Казалось бы, это понятно. Святой Иосиф Волоцкий говорил: монастыри должны иметь земли, должны иметь крестьян, чтобы поднимать страну, чтобы содействовать ее экономическому расцвету, чтобы помогать людям в моменты голода и трудностей. Задание было хорошее, но вы сами легко можете понять, к каким злоупотреблениям это все приводило. И против этой иосифлянской тенденции выступает группа заволжских старцев.
Сам волжанин, Федотов очень любил их. Во главе заволжских старцев, которых называли «нестяжателями», стоял преподобный Нил Сорский, который, во–первых, выступал против казней инакомыслящих (а Иосиф признавал законность казни еретиков), во–вторых, выступал против монастырских землевладений, против богатств, которые имеет Церковь, за евангельскую простоту. Он настолько был противником всего церемониального, лишнего, обременяющего Церковь, что даже оставил такое поразительное завещание: мне не нужно ни пышных похорон, ничего, даже тело мое пусть пойдет зверям, бросьте его в лесу, голодные волки его обглодают — по крайней мере будет польза. Конечно, монахи так не поступили, но он этим хотел подчеркнуть, насколько он ни во что ставит все земное.
Православную Церковь — Византийскую, Болгарскую, Сербскую и Русскую как одну из крупнейших Православных Церквей — нередко упрекали в социальной пассивности. И вот Федотов решил показать, что это неверно.
Он пишет блестящее исследование (очень хорошо написанная книга, ее можно читать как роман) — «Святой Филипп, митрополит Московский». В этой книге Федотов говорит, что если Церковь в лице митрополита Алексия, духовника Дмитрия Донского и друга преподобного Сергия, содействовала укреплению Московского государства и власти московского царя, то как только эта власть отступила от евангельских заветов в лице Ивана Грозного, та же Церковь в лице митрополита Филиппа начала борьбу против тирании. Вся книга пронизана пафосом борьбы, потому что Филипп, митрополит Московский, для Федотова — образец несгибаемого служителя Церкви.
После этих книг в различных изданиях выходит целый ряд статей, посвященных проблеме происхождения русской интеллигенции. Федотов с блестящим литературным мастерством показал, как в эпоху Петра I в лоне одного народа создались два народа. Они говорили на разных языках, фактически имели разные мировоззрения, они одевались в разные одежды, у них была разная психология; они жили бок о бок как два чужих племени. И это ненормальное положение привело потом к болезненному комплексу вины у образованного класса, у интеллигенции, которая стала обоготворять народ, испытывая по отношению к нему чувство вины и думая, что можно его спасти, переломав все на свете, переломав все структуры. Федотов даже излагает в одной из статей это как драму, первое действие которой происходит в Киеве, второе — в Москве, третье — в Петербурге и т. д.; и завершается она великим крушением: интеллигенция прилагает все силы к тому, чтобы разрушить империю, и сама оказывается раздавленной под ее обломками.