Русская Швейцария
Шрифт:
У подножия Риги и самого края Фирвальдштетского озера расположился Кюсснахт (Küssnacht), о котором Александр Тургенев восклицает: «Кюснахт, какое имя в истории Швейцарской!»
Автор «Хроники русского» приезжает сюда по следам героя легенды. «Басня или быль о Телле ожила в душе моей, особливо, когда из Кюснахта я прошел в так называемую hohle Gasse, где Телль подстерег Гесслера и где на большой дороге сооружена избавителю каплица, на фронтоне коей картина, изображающая смерть Гесслера… За сею капеллою начинается вид Цугского озера. Я ехал по берегу к деревеньке Immensee… И в осеннем убранстве окрестности озера прелестны! Там, где оно оканчивается, лежит местечко Арт: из Арта была та девица, которой брат убил бургхофта, ее обесчестившего. Дома старинные, исписанные библейскою и швейцарскою историею, фигурами Телля, Винкельрида и прочих героев Швейцарии… Кстати о Шиллере: чем более видишь Швейцарию, чем более знакомишься с ее стариною, тем более удивляешься верности картин, характеров, изображению нравов в трагедии Шиллера “Вильгельм Телль”. История шапки, перед которой Телль не хотел снять своей, также вся вымалевана на домах». Посещает Тургенев и место, где некогда жил наместник Габсбургов: «Мальчишка проводил меня к развалинам замка Гесслера, на горе стоящего и никому более не страшного». Интересно, что вид швейцарских крестьянских домов напоминает путешественнику далекую родину, Тургенев, например, упоминает «Мерлишахен, истинно швейцарскую деревеньку, коей строения похожи на красные русские избы».
На живописном мысе, далеко выдающемся в Фирвальдштетское озеро, лежит
Известность Хертенштайну принес поселившийся здесь Рахманинов.
В конце двадцатых годов Оскар фон Риземан, русский немец, работавший до революции музыкальным рецензентом выходившей в Москве немецкой газеты, а теперь обосновавшийся в Швейцарии, пишет биографию композитора и уговаривает проживавших тогда на даче во Франции Рахманиновых приехать к нему в гости на Фирвальдштетское озеро. Композитор давно уже собирался купить дом где-нибудь в Европе. Приезжая каждое лето из Америки, Рахманиновы снимают дачи то в Германии, то во Франции. Как напишет сестра жены композитора Софья Александровна Сатина: «Семья склоняла его остановиться на Франции, но Сергей Васильевич как-то не доверял ее порядкам, и проекты о покупке участка один за другим откладывались в сторону. Но когда он попал в Швейцарию, ему так понравилось одно место, что неожиданно для себя и семьи он сразу купил там участок земли. Участок этот находился недалеко от Люцерна, на берегу Фирвальдштетского озера. Покупка эта не встретила сочувствия в семье. И жене, и дочерям казалось, что это слишком далеко от всех друзей во Франции. Наталья Александровна, выросшая в степной полосе России, любила приволье, открытое место; мысль, что придется жить в горах, тяготила ее. Тем не менее пришлось примириться с совершившимся фактом». Рахманинов приобретает участок в Хертенштайне в 1932 году и начинает строительство виллы, которую называет «Сенар» (“Senar”) – по первым буквам имен Сергей и Наталья. Рахманиновы будут проводить здесь каждое лето вплоть до 1939 года, когда с началом войны они навсегда уедут за океан.
На участке проводятся огромные по объему работы – приходится взрывать скалу, сносить старый трехэтажный дом. Рахманинов строит два дома – сперва флигель при гараже, где живут первое время, пока не закончены работы по строительству основной виллы. Композитор сам с удовольствием принимает участие в работах. 19 апреля 1932-го он сообщает в письме знакомым: «Мы зарабатываем здесь на кусок хлеба тяжким трудом, – с утра до ночи копаем, пашем, сажаем цветы, кусты и деревья, взрываем скалы и строим дороги, – ложимся с курами и встаем с петухами. До чего же ты тяжела, жизнь швейцарского бюргера!»
В письмах Рахманинов называет «Сенар» своим «имением». Возможно, он действительно хотел создать себе на берегу альпийского озера кусочек России. Софья Сатина: «Наталия Александровна постоянно дразнила Сергея Васильевича, говоря, что он собирается из Швейцарии сделать Ивановку, приготовляя такое ровное, плоское место для луга и сада. От всей этой работы, грязи, непрекращающихся дождей и суеты Наталия Александровна была в отчаянии, Сергей Васильевич же – в восторге».
Рахманинов строит пристань, ангар и покупает моторную лодку. Приехавшим в гости друзьям, Сванам, композитор с гордостью говорит: «Вот теперь посмотрите, посмотрите на набережную, – совсем как в Севастополе». Страстный любитель быстрой езды на автомобиле, Рахманинов теперь предается своему новому увлечению и гоняет по озеру на моторной лодке: «Невзирая ни на какие метеорологические условия, езжу на ней два раза в день», – сообщает он в одном письме. В другом не без гордости добавляет: «Перегонялся с пароходами. Можно сказать не лодка, а птица».
Сваны в своих воспоминаниях рассказывают об одном случае во время прогулки по озеру, который мог кончиться трагически: «В это наше пребывание его страсть чуть не погубила нас». Вместе с гостями отправляется кататься на лодке Иббс, администратор Рахманинова в Англии. «Рахманинов передал ему руль и сел с нами на заднюю скамейку. Не успел он сесть, как произошло нечто страшное: вероятно, Иббс захотел сделать крутой поворот, но лодка, вместо того чтобы повернуться, начала кружиться и накреняться. Мы прижались к сиденьям и в мертвой тишине следили за Иббсом… Винт уже громко трещал в воздухе, и левый борт лодки касался воды…» В последнюю минуту Рахманинов бросается к рулю и, отпихнув англичанина, спасает всех – «в тот миг, когда большая лодка готова была перевернуться и накрыть нас». По дороге домой Рахманинов просит Сванов: «Не говорите ничего Наташе, а то она не позволит мне больше ездить на лодке».
Разумеется, не обходится без разочарований, особенно связанных с затянувшимся строительством. 30 марта 1932 года Рахманинов пишет Сатиной: «Самое главное, приобретенное мной знание, – это, что и здесь, как везде, преобладают “дождливые” люди, солнечных – мало». В письме Сванам: «Я очень устал от этих хозяйственных забот. Мне совсем не следовало начинать эту стройку. И хуже всего, что здесь они все мошенники, как и везде. Противно!»
Но всё же подобные настроения редки. В другом письме Сатиной композитор пишет о «Сенаре»: «Здесь как раз та тишина и покой, в которых я нуждаюсь». Из письма Д. Барклай 4 мая 1935 года: «Я всегда утверждал, что единственное место для жизни – это “Сенар”». Рахманинова даже не смущает суровый горный климат: «Погода у нас аховая! – заявляет он одному из своих корреспондентов. – Но, как видите, рай возможен и при низкой температуре».
Когда строительство заканчивается, «Сенар» становится местной достопримечательностью, настолько выделяется своей красотой русское «имение» на Фирвальдштетском озере. «Пароходы, на которых совершались экскурсии из Люцерна по озеру, – вспоминает Сатина, – делали специальный крюк, чтобы показать экскурсантам с озера вид Сенара с его деревьями, розами и необычайным домом. Перед громадными воротами имения постоянно останавливались пешеходы, чтобы полюбоваться на розы в саду. Рахманиновы, оба большие любители цветов, великолепно распланировали сад, посадив более тысячи разновидностей роз…»
В новом доме Рахманинов много и плодотворно работает. Здесь он пишет в 1934 году знаменитую Рапсодию на тему Паганини. Композитор приступает к работе 3 июля и уже 18 августа заканчивает ее. Он сообщает Сатиной: «Я рад, что мне удалось написать эту вещь в первый год моего жительства в новом Senar’e… и по-прежнему Senar мне ужасно нравится. Хожу по нему и с гордостью думаю, что всё это построил и сделал я и что всё “так роскошно и великолепно”». Здесь же, в Хертенштайне, Рахманинов пишет свою Третью симфонию.
На автомобиле Рахманинов гоняет по окрестностям и совершает дальние прогулки: например, ездит в Италию, в Дрезден, на вагнеровские представления в Байройт. 19 июля 1938 года он пишет своим друзьям Сомовым: «Новый рекорд. Из Парижа до Senar’a 610 км. Этот пробег с двумя остановками для еды, одной остановкой для бензина, одной остановкой на границе – был совершен в 10 часов 10 минут. Машина “Пакар”! Два часа управлял шофер, остальное время – я».
У Рахманиновых в «Сенаре» постоянно бывают гости. Часто бывает Эмилий Метнер, критик, издатель «Мусагета», оставшийся в эмиграции в Швейцарии. Приезжает Михаил Фокин, с которым композитор обсуждает постановку балета о Паганини. В «Сенаре» гостит Василий Алексеевич Маклаков, знаменитый в прошлом думский оратор, посол Временного правительства во Франции. Летом 1937 года приезжает в гости к Рахманинову Бунин с женой.
Особую роль частые посещения «Сенара» сыграли в жизни Владимира Горовица. Знаменитый пианист в тридцатые годы вдруг перестает играть. Горовиц тесно сближается в период своего творческого кризиса с Рахманиновым. Они часто говорят о России. Приход к власти большевиков повлиял на судьбу обоих музыкантов. «В 24 часа моя семья потеряла всё, – вспоминал Владимир Горовиц. – Своими собственными глазами я видел, как они выбросили наш рояль из окна». В 1934-м к нему ненадолго приезжает из России отец. По возвращении отца арестовывают, и он умирает в тюрьме. В 1935 году с Владимиром происходит срыв – до этого пианист давал по сто концертов в год, колеся по миру. Теперь на три года он замолкает: «Мне надо было о многом подумать. Нельзя идти по жизни, играя октавы».
Приближается Вторая мировая война. Дает себя знать и возраст Рахманинова, начинаются болезни. «Весной 1939-го Сергей Васильевич поскользнулся в столовой и тяжело упал, –
1939 год – последний год Рахманиновых в «Сенаре» и в Европе. «Планы, намеченные Сергеем Васильевичем для работы над каким-то задуманным им сочинением, не были осуществлены, – пишет жена Рахманинова. – Этому помешал Гитлер. Сергей Васильевич очень волновался в ожидании войны. Ему очень хотелось немедленно вернуться в Америку. Он боялся в случае войны застрять в Европе».
Отъезд в Америку в августе 1939-го задерживается в связи с обещанием Рахманинова выступить с концертом на музыкальном фестивале в Люцерне. Сатина пишет: «Отъезд из Европы Сергею Васильевичу пришлось всё же отложить на конец августа. Сделал он это, не желая подводить устроителей концертов в Люцерне, которым раньше обещал выступить 11 августа. В Люцерне должен был состояться цикл концертов вместо концертов, устраивавшихся раньше в Зальцбурге. Из-за нежелания многих артистов ехать в занятый немцами город цикл устраивался в Люцерне. Участниками концертов были Рахманинов, Тосканини, Казальс и другие. Концерт Сергея Васильевича был бесплатный».Этот концерт оказывается последним, который даст Рахманинов в Европе. С оркестром под управлением Ансерме он исполняет Первый концерт Бетховена и свою Рапсодию. Не обходится и без курьеза. В переполненном зале сорок мест было занято путешествовавшим по Швейцарии индийским магараджей со свитой. Сатина: «По окончании концерта Сергею Васильевичу сообщили, что майзорскому магарадже с семьей хотелось бы приехать к нему в Сенар. Хотя Сергею Васильевичу было не до посетителей перед самым отъездом из Сенара, а главное, из-за не покидающей его тревоги, но отказать гостям он не мог. Через день или два в Сенар действительно приехала вся семья магараджи, за исключением его самого. <…> Разговор велся только через переводчика. <…> Провожая гостей, Рахманиновы вышли на крыльцо и, простившись с ними, ждали, по русскому обычаю, пока автомобили не тронутся с места. По непонятной для хозяев причине автомобили всё почему-то не двигались…»
А вот как описывает эту сцену Наталья Рахманинова: «Когда они собирались уезжать, мы по русскому обычаю вышли все на крыльцо, гости уселись в автомобили, но почему-то не уезжали. Мы продолжали стоять на крыльце. Наконец секретарь обратился к Сергею Васильевичу с просьбой уйти с крыльца в дом, ибо, по его словам, по индийскому обычаю гости не могут тронуться с места, пока хозяева не войдут в дом. Мы, конечно, поспешили исполнить их просьбу, и они укатили. Но как только я поднялась наверх, чтоб укладываться, как к крыльцу подкатили опять две машины. На этот раз приехал сам магараджа со сворой борзых собак и охотником. Появился опять фотограф, который снимал Сергея Васильевича с магараджей во всех видах».
Но и после позирования перед объективом Рахманинову не удается избавиться от неурочного гостя. Тот упрашивает знаменитого музыканта послушать игру его дочки. Снова рассказывает Сатина: «Рахманинов долго отказывался, так как уезжал с семьей на следующее утро, 16 августа, в Париж, чтобы готовиться к отъезду в Америку. Магараджа всё же умолил его остановиться у него в восемь часов в отеле в Люцерне для завтрака и выпить с ним кофе. После завтрака дочь-красавица исполнила (очень недурно, к удивлению Сергея Васильевича) несколько вещей на фортепьяно, а потом Рахманиновым показали фильм – свадьбу сына магараджи, наследного принца. Этот экзотический фильм с показом жениха, ехавшего на белом слоне, необыкновенной растительности Индии очень заинтересовал русских гостей, несмотря на то что им было не до того и что они торопились в Париж».
Рахманиновы покидают Европу на последнем пароходе. Окна в каютах «Аквитании» уже были замазаны черной краской из-за опасности быть торпедированными подводными лодками. Композитор прибыл в Нью-Йорк в день объявления войны.
VIII. «В этом глупом Швейцерхофе…» Люцерн
«И не верить в бессмертие души! – когда чувствуешь в душе такое неизмеримое величие. Взглянул в окно. Черно, разорвано и светло. Хоть умереть. Боже мой! Боже мой! Что я? и куда? и где я?»
Л.Н. Толстой. Из дневника, 7 июля 1857 г.
«Окрестности Люцерна, может быть, самые живописные в Швейцарии».
Всякий приехавший в этот город вряд ли станет оспаривать мнение Жуковского. Люцерн, главный город Центральной Швейцарии, расположенный на берегу Фирвальдштетского озера у подножия Пилатуса, издавна был точкой притяжения для туристов, колесящих по миру в поисках земных и неземных красот.
Редкий русский путешественник, оказавшийся здесь, отказывал себе в удовольствии пройти по знаменитому мосту через Ройсс, заблудиться в средневековых улочках, а также подивиться, как Жуковский, на люцернского льва. Памятник этот, изображающий умирающего льва с обломком копья, торчащего между ребер, сооружен в 1821 году по эскизу датского скульптора Бертеля Торвальдсена в память о швейцарских гвардейцах, погибших при обороне Тюильри в 1792 году.
Александр Тургенев в своем «Письме из Флоренции в Симбирск» сообщает, что «забежал взглянуть на умирающего льва, вытесанного в утесе, по рисунку Торвальдсена, в память швейцар, погибших во Франции, защищая короля ее. Один из швейцарских офицеров соорудил товарищам своим этот монумент и сохранил имена погибших в капелле, близ льва поставленной. Лев как живой, но умирающий! Утес, в коем он иссечен, омывает светлая вода. Инвалид швейцарского войска – сторожем при памятнике и показывает королевский мундир с медалью, который получил он из рук Людовика XVIII».
Раненый лев. Скульптор Б. Торвальдсен
Но если Жуковский находится под впечатлением размеров величавого монумента, то Александр Тургенев смущен сутью совершенного героическими швейцарцами подвига: ведь они умерли за чужого короля, не за свое дело. Вспомним, как перевел Салтыков-Щедрин надпись на памятнике – «Любезно-верным швейцарцам, спасавшим в 1792 году, за поденную плату, французский престол-отечество».
Греч восхищен памятником льва, но не в восторге (редкое исключение) от Люцерна: «Самый город неважен и ничем не отличается от других, кроме оригинального своего положения».
Согласен с оценкой Греча и Герцен, но, как обычно, сгущает краски: «Может, придется пожить в Люцерне (самый скучный и глупый город в мире после Лугано и Беллинцоны), – пишет он своей знакомой Марии Рейхель 23 июля 1852 года, – я близко от всего, я налицо и в глуши, в месте, где нет ни одного знакомого. Впрочем, Люцерн, Мадрас, Нью-Йорк – мне всё равно».
Настроение Герцена объясняется драматизмом событий, предшествовавших его приезду в Люцерн: в самом разгаре семейная трагедия Герценов – роман жены с Гервегом и знаменитая история с пощечиной, о которой мы упоминали.
Через много лет, уже вернувшись в Швейцарию из Англии, Герцен в поисках постоянного места жительства снова приезжает в Люцерн и даже собирается здесь поселиться. Теперь он пишет об этом городе совсем по-другому: «Я природу Люцерна очень люблю, потому и избрал его центром». О своем временном люцернском адресе он сообщает Огареву 6 июля 1868 года: «Прошу писать так: Lucerne. Hôtel Belle-Vue. Немного дорого, но сердито» (не соответствует современному “Bellevue au Lac”; отель, в котором останавливался писатель, просуществовал всего несколько лет на Pilatusstrasse). Мечта Герцена о постоянном доме так и не осуществится.
К «русским» достопримечательностям Люцерна с некоторой условностью можно отнести и уникальный рельеф, изображающий бои 1 октября 1799 года в Муотаталь между русскими и французскими войсками, реконструированный капитаном Нидеростом (Niederost), который был очевидцем этих событий совсем еще молодым человеком. Рельеф находится в музее Глетчергартен (Gletschergarten-Museum).Бесспорно, самое главное «русское место» Люцерна – это знаменитый отель на набережной, открытый в 1845 году.
«Вчера вечером я приехал в Люцерн и остановился в лучшей здешней гостинице, Швейцергофе». Так начинается рассказ Толстого. Случайная встреча на набережной с уличным певцом заставляет его взяться за перо и написать за несколько дней своего пребывания в Люцерне один из лучших текстов мировой литературы.