Русская современная драматургия. Учебное пособие
Шрифт:
Новаторское искусство во все времена озадачивает. Достаточно вспомнить абсурдность критических оценок почти каждой новой пьесы Чехова, а в наше время – Арбузова (он вспоминал, как били его «Таню», а затем «Таней» били по «Годам странствий»), Володина (за безнравственность героини «Фабричной девчонки» и упадочность «Пяти вечеров»), Розова – за сентиментальность и «бытовизм»… Драматургия Вампилова прошла тот же путь: от критических упреков в «пессимизме» и «мелкотемье» (еще при жизни автора) до «восторженного непонимания» (уже после его смерти). О «загадке» Вампилова любопытно рассуждал В. С. Розов: «В материальном мире мы знаем три измерения: линия, плоскость, объем… Пьесы Вампилова тем и удивили нас, когда были обнародованы, что они четырехмерны… почти каждая пьеса Вампилова начинается как водевиль и даже фарс, а затем достигает предельного драматического напряжения… Театр как бы теряется перед пьесой, в которой есть лед и пламень, они играют воду. Хорошо еще если горячую воду… Но что же, это не беда автора, а его судьба» [24] .
24
Цит.
Знавшие А. Вампилова вспоминают, как он страдал, когда чиновники от искусства требовали что-то изменить в тексте, дабы «прояснить», «подчеркнуть злобу дня»: они наталкивались при этом на «полуулыбку, добрую, чуть насмешливую», подернутую «дымкой какой-то задумчивой грусти». Он словно бы давал понять, что изменить пережитое каждым нервом, написанное кровью сердца невозможно. Критика не раз отмечала «личностное начало» в его драматургии. Герой его Театра – человек его поколения, сверстник, ищущая, мятущаяся душа которого ему близка и понятна. Столь же пронзительно узнаваема и картина нашей жизни, вплоть до абсурдных и фантасмагорических ее проявлений, что протекает в вампиловских «предместьях», деревнях таежной глубинки, провинциальных чулимсках. Но все это внешнее правдоподобие не мешает автору подняться в своих пьесах до высот философского, притчевого звучания о не перестающих быть актуальными общечеловеческих проблемах, среди которых поиски смысла ЖИЗНИ, одиночество, недостаток взаимопонимания, доброты и человеческого братства особенно волнуют драматурга. О том, «как человеку Человеком быть».
Публикации текстов А. Вампилова в 70—90-е годы
Прощание в июне. Пьесы. М., 1977.
Белые города. Рассказы, публицистика. М., 1979.
Дом окнами в поле. Пьесы. Очерки и статьи. Фельетоны. Рассказы и сиены. Иркутск, 1981. Избранное. 2-е изд., доп. М., 1984.
Успех: В помощь художественной самодеятельности. М., 1990.
Кладбище слонов // Экран и сцена. 1993. № 9. С. 14–16.
Записные книжки. Иркутск, 1997.
Вамлилов А. Биобиблиографический указатель. Иркутск, 1989.
Литература к теме
Гушанская Е. М. А. Вампилов. Очерк творчества. Л., 1990.
Сушков Б. Ф. Александр Вампилов. М., 1989.
Сахаров В. И. Обновляющийся мир: Театр Александра Вампилова. М., 1990.
Тендитник Н. С. Александр Вампилов. Литературный портрет. Новосибирск, 1979.
Герои в пьесах Виктора Розова 70—80-х годов
Мещанство быта и мещанство духа давно волнует В. С. Розова, старейшину нашей современной драматургии. Один из его девизов: «Искусство – это свет» [25] . И вся его драматургия служит этой сверхзадаче: просветлению душ человеческих, прежде всего – юных. Всем памятны «розовские мальчики» 50-х годов. Максималисты, борцы за справедливость (пусть на узком, бытовом фронте), они преподносили взрослому окружению уроки независимости в мыслях, доброты и человеколюбия и противостояли тому, что порабощало в них личность. Одним из них был Андрей Аверин («В добрый час!»), не пожелавший идти в институт с черного хода и решивший самостоятельно искать свое место в жизни: «Но где-то есть это мое место. Оно – только мое. Мое! Вот я и хочу его найти. Призвание – это, наверное, тяга к этой точке» (132) [26] . Это был поступок. Олег Савин («В поисках радости») – романтик, плывущий «по облакам, и невесомый и крылатый» – в свои 15 лет всем существом своим отторгает мещанскую психологию жены старшего брата Леночки и когда она выбросила в окно его банку с рыбками («Они же живые!»), не выдерживает: сорванной со стены отцовской саблей неистово рубит новую мебель. Реакция наивная и, может, неадекватная. Но тоже поступок.
25
Розов В. Искусство – это свет // Сов. культура. 1989. 21 сентября.
26
Здесь и далее цитаты приводятся по кн.: Розов В. Избранное. М., 1983.
Как бы ни иронизировала тогдашняя критика по поводу «героев в коротких штанишках», они, эти герои, поражали и привлекали своим романтическим бесстрашием и чистотой помыслов в «неравном бою» со злом. «…Ну разве это самое важное, кем я буду? Каким буду – вот главное!» (147) – сквозной мотив всего творчества драматурга.
Время шло, ужесточалось, повзрослели те розовские мальчики, появились новые, совсем другие. Уже к концу 60-х, в «Традиционном сборе» (1966), зазвучала тема подведения итогов, часто тревожных. Автор отразил то настроение «перехода от социальных иллюзий к трезвости», что и многие другие драматурги на выходе из «своих шестидесятых»: А. Арбузов («Счастливые дни несчастливого человека»), В. Панова («Сколько лет – сколько зим»), Л. Зорин («Варшавская мелодия») и др. «Смена песен» в общественном сознании отразилась и на героях «Традиционного сбора», например, критика Агнии Шабиной. Она сменила честность и смелость ранних своих статей на конформизм нынешних, пишет уже не так «лобово», «все дальше и дальше уходя… от своей личности» (491). Теперь «обаяние таланта» молодых авторов вызывает в ней раздражение: «Надоели мне эти вьюнцы со своими знаменами неопределенного цвета… Посредственность и бездарность куда менее вредны» (438–439). Духовное перерождение в сторону апатии, равнодушия, отказа от идеалов молодости – одна из самых опасных и устойчивых социально-нравственных болезней застойного времени, и В. Розов
В многочисленных беседах со студентами литературного института и молодыми драматургами В. Розов неизменно отстаивает как специфическую высокую миссию театра его эмоциональное воздействие на зрителя. «Моя любовь неизменна – театр страстей. Если в пьесе одна только мысль, я начинаю протестовать» [27] . В доперестроечные времена его как раз и критиковали за сентиментальность и мелодраматизм, но он оставался верен себе: «Автор должен быть добр сердцем и уметь плакать» (584).
27
Розов В. Из бесед с молодыми литераторами. М., 1970. С. 57.
Название «Четыре капли» ассоциируется у автора, помимо прочего, с образом: «четыре слезы». Несмотря на жанровые подзаголовки комедийного ряда («шутка», «комедия характеров», «комедия положений», «трагикомедия»), автор говорит о серьезном. Ведь только в нравственно больном обществе 13-летние подростки вынуждены вступаться за честь и достоинство своих «несовременных» родителей от наступающего хамства («Заступница»), а утвердившиеся в жизни хамы наглы и изобретательны в оскорблениях тех, кто не живет по их правилам, они – рабы озлобленности и зависти («Квиты», «Хозяин»); дипломированные и остепененные дети предпочитают самым близким людям-родителям – общество «нужных людей» («Праздник»). Различные варианты бездуховности в характерах и взаимоотношениях между людьми, запечатленные в этих конкретных реалистических сценках-зарисовках – слепок общества, в котором недостает «поразительного, исцеляющего душу тепла человеческой доброты»(629).
К. началу 80-х годов психологический реализм Розова приобретает новые, более жесткие формы. Герой одноактной сцены «Хозяин» [28] швейцар ресторана – и легко узнаваемый конкретный тип, и одновременно страшный символ утвердившегося на «командных высотах» ничтожества. Пожалуй, столь сатирически заостренное обобщение у драматурга встречается впервые. Недаром авторская ремарка в начале пьесы «ориентирует» нас на Л. Андреева: швейцар «в золотых позументах, как будто в „Анатэме“ „Некто, охраняющий входы!“»
28
Розов В. Хозяин // Совр. драматургия. 1982. № 1. Текст пьесы цитируется по этому изданию.
Группа веселых молодых интеллектуалов желает отметить в ресторане защиту кандидатской диссертации и, предвкушая «цыпленка-табака», «осетрину на вертеле» и «семужку», натыкается на неожиданный запретительный окрик: «Местов, граждане, нет».
Швейцар чувствует себя хозяином положения («Я здесь хозяин… Кругом один я…») и с наслаждением куражится нал теми, кто не желает заискивать, унижаться, просить, над людьми «нервными», «с принципами». «Я таких знаю, которые с принципами, знаю, чего они хотят. Гнать их отовсюду надо. (Почти кричит.) Я здесь хозяин! (Свистит в свисток)». Безнаказанное хамство рождает, по его признанию, «Первое мая в его душе» (179). В частном случае В. Розов усматривает тревожное общественное явление: абсурдное смещение представлений о ценностях духовных и нравственных, уродливо-мещанское понимание «престижности». Об этом с болью писал В. Шукшин в своей «Кляузе», В. Арро в пьесе «Смотрите, кто пришел». Почти такой же, как в пьесе Розова, эпизод из собственной жизни тех же лет вспоминает В. Войнович: «Швейцар – не то чтобы мужичок с ноготок, но, в общем, щуплый… Но тем не менее хозяин ситуации, чувствовавший себя, как апостол во вратах рая. Подходили какие-то люди, что-то вроде талончиков доверительно ему показывали, и он их пропускал. Очередь деликатно роптала, озвучивая кукиш в кармане» (Известия. 1997. 26 декабря). О такой «перевернутой» системе ценностей в эпоху всеобщих очередей, необходимости что-то доставать, а не свободно покупать, куда-то «попадать», а не просто приходить, о появлении нового типа «хозяина жизни» – из сферы обслуживания, из «людей свиты» Розов предупреждал еще в «Традиционном сборе», призывая к единению честных людей, чтобы противостоять злу: «В наше время… каждый честный человек – полк… Разве ты не чувствуешь, какая борьба сейчас идет?.. Уж если по крупному счету – государству в первую очередь нужны честные люди повсюду. Всякие приспособленцы, как пиявки, по огромному телу нашего государства ползают, едят, сосут, грызут…» (496).
Драматург оказался провидцем, потому что жизненная философия швейцаров, с их «свистком» обернулась еще большим абсурдом в психологии «новых русских» с сотовыми телефонами и вооруженной охраной.
Сатирой, хотя и «мягкой», считает В. Розов свою пьесу «Гнездо глухаря». Главный ее герой – Степан Судаков, в прошлом добрый человек с «потрясающей улыбкой», активный комсомолец, боевой фронтовик – теперь большой чиновник, решающий людские судьбы и хозяин респектабельного «гнезда». Он не понимает, почему его домочадцы не чувствуют себя счастливыми в шестикомнатной квартире со всеми атрибутами «лучших домов»: коллекцией икон, «великим и кошмарным» Босхом, Цветаевой, Пастернаком на полках, «всякой всячиной» из разных стран. По пути к «вершине», на которой, как он считает, все «просто обязаны быть счастливыми», Судаков-старший потерял нравственный ориентир. Его заменили карьера и вещи, «душа его обросла телом» настолько, что стала глуха к болям даже самых близких людей. «Не засоряйте мне голову всякими мелочами… Меня нет, я отдыхаю» – таков принцип его нынешнего существования. А «всякие мелочи» – это трагедия дочери, развивающаяся на его глазах, драма подруги юности, проблемы младшего сына Прова, бунт жены, превратившейся его стараниями в «домашнюю курицу».