Русская сталь

Воронин Андрей Николаевич

Но если память доктора Арсена чтят на родине, скорее всего он действительно герой. Этим людям виднее, там ведь сама земля пропитана памятью о прошлом.

На длинном маршруте «Боинг» сделал посадку в Европе. Алиса побродила бесцельно по огромному аэропорту, купила пару сувениров. К ней обратился с вопросом симпатичный парень с черной полоской бородки-эспаньолки — он только что прошел регистрацию на ее рейс и ждал объявления на посадку. В салоне действительно оставались еще свободные места для пассажиров.

Незнакомец

представился корреспондентом, они разговорились. Он тоже летел в Ереван, собирался присутствовать на открытии мемориального бюста. Но его интересовала другая фигура из прошлого. По заданию редакции он собирал материалы о друге Арсена — русском эмигранте по фамилии Лаврухин.

— По-своему уникальная личность, — сообщил корреспондент, не уточнив причин такой оценки.

— Я слышала о нем, — улыбнулась Алиса. — Они вместе уехали из Стамбула в Германию. И моя бабушка была с ними.

— Они, наверное, переписывались потом, когда ваши родные перебрались в Америку.

— Да, конечно. Осталось штук десять писем. От прадедушки вообще осталось не так много — я везу сейчас с собой эти письма, дневники и кое-какие личные вещи. Передам в исторический музей.

— Неужели безвозмездно?

— Я не нуждаюсь в деньгах. Тем более прадедушка не был ни рок-певцом, ни кинозвездой, чтобы выставлять его вещи на аукцион и рассчитывать продать за сотни тысяч долларов.

— Черт возьми, пора бежать на посадку. Поговорим еще в самолете.

В самолете парень с эспаньолкой уговорил соседа Алисы поменяться местами. Уселся рядом и сразу же вернулся к прерванной беседе. Алисе нравилось, что он не морочит ей голову, не говорит комплиментов, а с самого начала честно признался в причине своего интереса.

— Если бы вы мне позволили на них взглянуть. Полистать, сколько успею. Боюсь, сотрудники музея будут несговорчивыми.

— Пожалуйста. Только вряд ли вы что-нибудь поймете. Вы знаете русский?

— К сожалению, нет.

— Письма Лаврухина написаны по-русски. Конвертов не осталось, я их просто сложила вместе. А вот дневник прадеда, он написан по-армянски, к тому же почерк неразборчивый, как у любого врача.

Корреспондент с благоговением перевернул пожелтевшую страницу. «Когда он успел проникнуться любовью и почтением к персонажу своей статьи? — удивилась Алиса. — Наверное, только такие энтузиасты добиваются успехов в журналистике».

Она наблюдала, как быстро и аккуратно сосед переворачивает страницы, не пропуская ни одной. Он явно не успевал читать, но как будто искал какое-то одно слово, которое должно было сразу броситься в глаза.

Мелькание страниц постепенно убаюкало. Откинувшись в кресле, Алиса балансировала между сном и явью. Наконец корреспондент покончил с бумагами, вернул дневник и письма хозяйке на колени и стал рассыпаться в благодарностях.

— Просто хотелось оценить объем материала. Сообщу редакции,

пусть принимают решение.

— Дальше вам и вашим коллегам придется иметь дело уже с музеем. Я обещала завтра утром все им передать.

Самолет пошел на снижение. Выглянув в иллюминатор, Алиса увидела почти точное подобие той самой цветной фотографии, которая висела в бабушкиной комнате. В ясный полдень огромная гора по ту сторону государственной границы отчетливо выделялась своей снежной вершиной.

ГЛАВА 31

Собравшиеся предложили Сиверову перейти на их сторону. Если ему действительно все равно, если он связан с москвичами только как исполнитель, он вполне может сменить заказчика.

— Это вам дорого обойдется, — в голосе человека в черном прозвучал явный скепсис.

— Деньги есть. Скажи сколько.

— Смотря что нужно. Телохранителем я никогда не работал и не собираюсь. Тем более на восьмерых разом.

— Нужно разобраться с теми, кого пришлют тебе на смену.

— Следом пришлют новых.

— Ты в себе сомневаешься?

— Сомневаюсь в ваших возможностях тратить большие бабки. Прежняя независимость обернется вам такой суммой, что вы все равно от нее откажетесь.

— Назови расценку.

— От пятидесяти до ста штук зеленых за голову. Конкретно уточню по факту.

— Елки зеленые, ты же не больших начальников будешь валить.

— Таких же киллеров, как я. Сколько бы ты заплатил за мой труп? Да все сто пятьдесят! — подытожил Слепой.

— Давай еще раз уточним, что ты нам можешь гарантировать, — подал голос молчаливый Козырь.

— Только не вашу безопасность, — повторил Глеб. — Гости оттуда проживут здесь недолго, максимум пару суток. Но если кто сам подвернется им под руку, пеняйте на себя.

— Не слишком щедрые обещания.

— Зато реальные. Я извещаю всех об их прибытии. Вы на день-другой зарываетесь в песок, а я за это время решаю вопрос. В следующий раз тем же макаром.

— Хорошо. Мы сейчас обсудим твои предложения и дадим ответ.

— Я вам ничего не предлагаю. Я ставлю свои условия. Это еще не все. Прямо сейчас с носа по пятнадцать штук отступных за свою собственную шкуру. Если кто ценит себя дороже — ради бога, спорить не буду.

Все восемь хозяев Крыма обалдели от такой наглости. Человек сидит под дулами заряженных стволов и требует от них отступных. Любому из восьмерых достаточно только глазом моргнуть, и пули разнесут череп этому самоуверенному типу.

Но по всем законам бытия ему уже полагалось валяться в дохлом виде на освещенной фонарями улице Качи. Хотя бы один из троих «спецназовцев» обязан был замочить его в упор из короткоствольного автомата. А на нем ни царапинки. И наглость его не похожа на наглость самоуверенных козлов, у которых нет за душой ничего другого.