Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные
Шрифт:
Только утром вернулся Димерсеич. Как будто бы назло, он всем рассказал свои приключения, как он напился в какой-то совершенно незнакомой компании, до полного забвения. Потом пошел спать с какими-то неграми, на каких-то койках. Он предполагает, что это был корабль, на который его затащили. «Негры вас не обобрали?» – спрашивали мы. «Ничего подобного, – ответил он, – отнеслись по-братски, не то что свои». Мы все ему сочувствовали и совсем не понимали, почему капитан, корректный со всеми, так несправедливо отнесся к своему помощнику. Никто никогда не узнал объяснения этого странного поступка.
Дни, недели,
Мои уроки на «Тигре» были очень интересные. Многие в команде, проплавав несколько лет за границей, кое-как знали французский язык. Все они были очень способные, задавали всевозможные вопросы. Особенно старался боцман, человек уже немолодой, выходец из Калужской губернии. Это был типичный русский мужичок, говоривший «мы калужские» с особенной гордостью. Он явно не успел нахвататься ничего западного, но был полон интереса ко всему. Его фамилию забыла, но помню его добродушное, полное лицо. Завтраки у капитана меня мало интересовали, поляки, они оба явно не понимали ужаса происшедшей революции; мне даже казалось, что они скорее сочувствовали этому движению.
Благодаря заработку мне удалось накупить нам необходимой одежды и белья. Это придало больше комфорта нашей пиратской жизни и украсило ее. По утрам нам обыкновенно приносили почту и продовольствие, которое с шумом грузилось наверх. В одно прекрасное утро капитан озабоченно позвал меня и попросил прочесть письмо. Это был официальный приказ из Министерства флота распустить на берег команду, оставив только женатый состав начальства, пару матросов и повара. Затем отправиться в город Сэт, находящийся на юге, по соседству с Испанией.
Печальное было прощание с привычными нам людьми, из них многие стали близкими друзьями. Дети громко ревели, когда наш милый дядя Крот, расцеловав их, уходил. Это были грустные, трогательные минуты. Я тоже еле удерживалась от слез, расставаясь с Павлом Ивановичем и Димерсеичем. Большая часть команды отправлялась в Париж, в надежде найти там заработок. Ученики горячо меня благодарили. Яков Иванович, который давно мне не платил за уроки, так как деньги растаяли, также меня благодарил. Он был очень подавлен, так как надежды на самостоятельное плавание давно испарились, надо было применяться к новым обстоятельствам.
Больше всего меня тронуло то, что на «Тигре», куда я отправлялась в любую погоду, команда, с боцманом во главе, собрала для меня сумму денег. Эти деньги были мне переданы Гофманом, с указанием, что это «деткам на молочишко». Когда Гофман мне их передал, я не могла удержаться и расплакалась.
Изменился наш корабль, сразу же сделался неуютным, каким-то черным и пустым. Оставались капитан, первый помощник Эдуард Яковлевич с женой и девочкой, Гофман с сестрой, мой муж с нами, повар Талалаев и два матроса. Для
Прибыв в этот город, мы прочно встали на якорь в порту у самого берега. Здесь нам было объявлено, что мы будем получать маленькую сумму на пропитание вместо провизии. Мы тогда сложились, чтобы платить нашему повару, так как нам не полагалось его иметь, ограничения шли быстрым ходом. Борис Николаевич с удовольствием с нами остался, не стремясь покинуть последний клочок родины, за который мы все цеплялись.
Зажили мы все спокойно, хорошо, однообразно. Началось общение с другими русскими кораблями, которых набралось немало в нашем окружении. Муж постоянно встречал бывших соплавателей. Особенно приятна ему была встреча со Скрябиным, находящимся на соседнем пароходе с пятью детьми. Они тоже пережили ужасную эвакуацию. С соседнего парохода «Сарыч» пришли к нам муж с женой Топорковы, поужинали с нами. Анна Васильевна оказалась бывшей певицей, она спела нам несколько романсов таким задушевным, глубоким голосом, что мы все пришли в восторг и высказали надежду на частые встречи. Узнав о моей марсельской деятельности, Топорков изъявил желание тоже брать уроки французского языка, что облегчило бы ему впоследствии найти работу.
На новом месте мы получили очень хорошие просторные каюты, расположились там более комфортабельно, придав уют этому помещению. Дети росли здоровые, загорелые, обвеянные крепким морским воздухом. Петр Степанович Топорков делал большие успехи во французском языке. Очень полюбил наших детей, жалея, что у него их нет, несмотря на то что они давно женаты. Мне казалось, что Анна Васильевна гораздо старше его. Несмотря на полноту, она была своеобразно красива, светлая блондинка с серыми глазами, глубокий, прозрачный взгляд этих глаз, казалось, проникал в душу.
Время в Сэте проходило в большом бездействии. Уроков не было, письма для капитана были редки. Конечно, я усиленно занималась детьми, это заполняло тоскливые дни. Безденежье тоже нас очень томило. У капитана давно иссякли все резервы. Мы все поняли, что плавать самостоятельно не будем, и ждали какой-то развязки, совершенно неизвестной в нашей судьбе. Иногда мы отправлялись целой гурьбой на пляж, находившийся в городе, недалеко от нас. Пляж был маленький, убогий, он не мог вместить того количества народа, которое толкалось на нем. Был другой, прекрасный пляж, «дикий», как мы его прозвали, но он был далеко, добраться к нему было трудно, особенно с детьми.
Кто-то когда-то прочел объявление, что ищут желающих наняться на сбор винограда в районе Монпелье. Мы сразу же решили туда отправиться. «Мы» – это были жена первого помощника, я, и к нам присоединились еще несколько человек с других кораблей. Отправились в назначенное место. Это была глухая деревушка, которую мы с трудом отыскали. Пришли в мэрию с расспросами, оттуда нас отправили на место найма. Конечно, мы забрали с собой наших ребят, так что походили на цыганский табор. Смотрели на нас как на дикарей, с большим удивлением и недоверием, но, однако, сразу же наняли, предупредив, что будут строго следить, чтобы мы не крали винограда. Отвели нас в огромный сарай, где было два этажа, нары с соломой вверху и внизу. Это было наше ночное пристанище.