Русская война 1854. Книга третья

Емельянов Антон Дмитриевич

— Да, тут, — кивнул Томпсон, а потом неожиданно для себя искренне поделился. — А я тоже от него. Договорились. Получил от него Волковский завод.

— Это тот, где он сделал те самые конвертеры? — мужчина был весь в своих мыслях.

А вот Томпсон не сразу понял, что речь идет о тех похожих на яйца огромных тиглях, где люди Щербачева отливали сталь для котлов.

— Вроде бы, — американец тоже задумался. — Говорят, металл в них получается дюже крепкий, и когда морское ведомство попыталось повторить котлы Щербачева с обычной сталью на Сестрорецком заводе, то у них сначала все расплавилось. Потом докрутили… Все-таки

инженеры там умные, но давление и мощность пара вышли совсем не те. Неужели все дело в этих конвертерах?

— И в них тоже! — мужчина быстро закивал. — Я над возможностью создания улучшенной стали всю жизнь работаю. Все работы Павла Петровича Аносова изучил, мир его праху. И как же приятно, хотя, признаюсь, и немного обидно, было узнать, что кто-то настолько меня опередил. Прошу прощения, — мужчина опомнился. — Обухов Павел Матвеевич, управляющий Юговского металлургического завода, прибыл в столицу, чтобы получить назначение в Златоуст.

При последних словах в голосе мужчины мелькнула грусть.

— Кажется, я читал ваши работы, — Томпсон задумался. — Вы воссоздали рецепт булата и изучали его рисунки. Точно! Было очень интересно узнать, что они являются отражением других добавленных металлов. И по ним же можно понять, осталась ли сталь такой же или, например, ее теперь можно гнуть словно деревянную ветку…

Обухов только пожал плечами, и Томпсон, наконец, понял, что того так гнетет. Этот инженер всю жизнь гнался за тайной, пытался поймать ее за хвост, но его опередили. Еще и вместо того, чтобы позволить продолжить развитие этой идеи, отправляют куда-то на край земли. Златоустовская фабрика — это же холодное оружие, и, видимо, ее наконец-то решили перевести на огнестрельное. Важная задача, но с ней мог бы справиться и обычный управляющий, а не ученый.

— Он поможет, — сказал Томпсон и крепко сжал Обухову плечо.

— Что? — удивился тот.

— Что бы вы ни задумали. Если ваша идея имеет смысл и может быть полезна для России, он поможет. Просто попросите, — и заговорщицки подмигнув, американец отправился в сторону Невы.

Раньше Томпсон думал попробовать выторговать что-то у Щербачева поверх оговоренного, но теперь понял, что просто согласится на его условия. Впишет все в договор, заверит и попробует претворить в жизнь. Не ради денег… Нет, не только ради денег, но и чтобы этот человек не забыл его, когда ему в голову придет новая идея, что сможет перевернуть этот мир.

Глава 23

После Томпсона ко мне пришел Обухов. Сам Обухов! Вернее, пока не «сам», а «какой-то»…

У Павла Матвеевича возникли проблемы с переводом между предприятиями, так я просто предложил ему вместо этого принять мои будущие железный и угольный заводы на Донбассе. Месторождения там уже разведаны, царь разрешение дал, и мне просто требовался человек, который смог бы воплотить мои планы в жизнь. И Павел Матвеевич был тем, кто сумел бы сделать это лучше любого другого. Не просто построить заводы, не просто наладить производство стали и угля в нужном количестве, но и начать превращать их во что-то большее.

Пушки, которые смогут выдержать больший заряд пороха даже с нарезами! Броня для поездов, машин и кораблей! Паровые машины, которые пойдут не только заводам и армии, а всей стране! Я сначала рассказывал Обухову ближайшие планы, а потом просто стал мечтать вслух.

И Павел Матвеевич почему-то даже не подумал меня останавливать. Слушал, где-то поддакивал, где-то спорил…

— Тогда идите оформляйте на себя будущие заводы, мою долю впишите полученным разрешением царя и технологиями, — я не стал долго думать и предложил Обухову стать настоящим партнером. По нему было видно, что он горит делом, я знаю, что у него должно получиться, а раз так, то пусть у человека будет больше свободы.

Павел Матвеевич опешил. Такого предложения, когда шел к модному капитану без особой надежды, он точно не ожидал. А я тоже замер с открытым ртом. Потому что случайно посмотрел на свой стол, и любовного письма от невесты великого князя там больше не было. Мелькнула мысль, что это Томсон так ловко меня обманул, но нет. Я вспомнил, что, когда уходил его провожать, знакомый конверт еще лежал на столе. А когда вернулся с Обуховым, его уже не было.

Получается, пока я выходил всего на несколько минут, кто-то залез в кабинет и утащил его. Кажется, я начинаю понимать американца: что-то воздух в столице какой-то душный.

* * *

— И как там наш юный капитан? — царь уже который день пребывал в хорошем расположении духа.

— Переманил к себе управляющего с Юговского металлургического, — ответил Орлов, продолжая при этом думать о чем-то своем. — Еще передал остатки завода на новом Волковском полигоне американскому инженеру, и тот оказался на удивление шустрым. Успел через Клейнмихеля вывести поле и ближайшие строения из военного министерства и оформить на него акционерное общество. Князь Долгоруков официально остался очень недоволен, но на деле отнесся к такому исходу с пониманием.

— Это почему же? — Николаю всегда было интересно слушать, как начальник третьего отделения пытается описать ход мыслей других высших чиновников. Иногда получалось довольно метко, иногда — полная чушь [26] .

— Решил, будто это наказание ему за то, что против вашей воли поддержал Константина.

— А я был против? — Николай улыбнулся.

— Вы в итоге приняли сторону капитана Щербачева, — напомнил Орлов. — Поэтому его мысли не безосновательны. Или же… Князь всегда предпочитал вести себя осторожно, так что, оказавшись в тот день на проигравшей стороне, он решил не вступать в новый конфликт.

26

Одной из задач 3-го отделения было следить за настроениями в обществе. Как в целом, так и за ближним кругом, и последнее кое-кому совсем не нравилось. Бенкендорфа и Орлова было не съесть, а вот дальше…

— Вот эта версия мне кажется более реальной, — согласился Николай.

— Ваше величество, а почему вы поддержали капитана? — все-таки не выдержал Орлов. — Я понимаю, что он полезен, но… Вы поставили его выше сына — это раз, и он не сдержал слова — это два. Скажу прямо, это удивило не только меня, но и многих при дворе.

— Удивило? — Николай бросил взгляд на графа. — Вас многое удивляет в моих решениях, но обычно вы не спрашиваете. Что изменилось, Алексей Федорович?

Царь всегда обращался к своим подданным подчеркнуто на «вы», и граф не был исключением.