Русские исторические женщины
Шрифт:
Но и в этой убогой и суровой тюрьме-келье за двумя замками княжна Долгорукая не забывала, кто она, не забывала, что была она когда-то и царской невестой.
Однажды монахиня-приставница, по обычаю монастырскому, замахнулась на нее за что-то огромными своими четками из деревянных бус, служившими старым монахиням вместо плеток на поучение младшим сестрам и послушницам.
– Уважь свет и во тьме! – гордо сказала Долгорукая: – я княжна, а ты холопка!
Старица так смутилась одного грозного вида молодой колодницы, что бежала, забыв даже и тюрьму ее запереть.
Вообще,
Когда из Петербурга приехал генерал от тайной канцелярии и навестил ссыльную княжну, она не только не смутилась в присутствии важного гостя, но даже «грубость» ему оказала – не встала, когда тот вошел в ее келью, и отвернулась от него.
Генерал, пригрозив ей батогами, уехал из монастыря, приказав еще строже смотреть за важной колодницей.
Напуганная мать-игуменья приказала заколотить остальное окошечко в тюремной келье княжны, и к келье этой не велела даже никого близко подпускать. Однажды две монастырские девочки осмелились заглянуть в скважину внутреннего замка запретной двери – и за это подвергнуты были наказанью розгами.
Три года провела княжна под таким суровым монастырским началом.
Но вот на престол вступает императрица Елизавета Петровна – и темная келья бывшей царской невесты отворилась.
Из Петербурга прискакал курьер с известием об освобождении заключенной. Княжна пожалована во фрейлины. За ней присланы экипажи, прислуга. Княжна любезно прощается с монастырем, обещает не забывать его своими милостями.
И действительно не забыла. В 1744 году она прислала в монастырь «Пролог» с надписью по листам:
«Лето 1744-е, марта в 10-й день, сию книгу Пролог, содержащую жития святых угодник, дала в дар в обитель Воскресения Христова, горицкий девичий монастырь, на Белоозере, в память своего пребывания, княжна Екатерина Алексеевна Долгорукая».
Возвратившись из ссылки, княжна встретила в Петербурге всех своих родных, уцелевших от новгородских казней.
Императрица, помня, что княжна лишилась двух женихов – и графа Милиссимо, и императора Петра II-го, употребила все свое старание, чтобы выдать ее замуж за достойного человека, и в 1745 году нашла такого в генерал-лейтенанте графе Александре Романовиче Брюсе, родном племяннике сподвижника Петра Великого, фельдмаршала, знаменитого «колдуна на Сухаревой башне», астронома, алхимика, астролога, сочинителя Брюсова планетника («Брюсов календарь») и т. д.
Уже помолвленной невестой княжна ездила в Новгород проститься с погребенными там телами казненных брата и дядей, покоившихся в Рождественском монастыре, что на полях, «на убогих домах».
Простившись перед свадьбой, по русскому обычаю, с могилами своих родных, она заложила там церковь в память казненных.
Но через несколько месяцев после свадьбы простудная горячка свела ее в могилу.
Царской величие и гордость не покидали ее до самой смерти. Умирая, бывшая «государыня-невеста» при себе велела сжечь все свои платья, чтобы и после ее смерти никто не смел носить той одежды, которую
IV. Наталья Долгорукая
(Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая, урожденная графиня Шереметева)
Женская личность, о которой мы намерены говорить в настоящем очерке, принадлежит также к той категории русских исторических женщин прошлого века, на которых обрушилась вся тяжесть переходного времени и задавила их: это беспощадное время бросало попадавшаяся ему жертвы под своей, все перемалывающий жернов и раздробляло их на части, подобно джагернатской колеснице, раздроблявшей несчастных женщин Индии.
И нельзя при этом не заметить, что под ужасный жернов этот попали почти все женщины, которые могли сказать о себе, что они еще помнили Петра Великого, что в детстве своими глазами видели, как он покатил по русской земле этот тяжелый жернов, который и раздробил много старого и негодного, а вместе с тем не мало молодого свежего.
Наталье Борисовне Долгорукой – вернее Шереметевой – было одиннадцать лет, когда хоронили Петра, и, следовательно, она принадлежит к тому поколению русских женщин, которые, если можно так выразиться, у матерей своих и кормилиц высосали частицу молока, оставшегося еще от XVII века, и с молоком этим всосали несчастья всей своей жизни.
Несмотря на то, что Наталья Долгорукая принадлежала к замечательным личностям по своей нравственной высоте, по редкому величию духа – ужасное время не пощадило и ее.
Вообще, личность Долгорукой заслуживает того, чтобы потомство отнеслось к ней особенно сочувственно и отметило имя ее в числе лучших, самых светлых личностей своего прошлого.
В 1857 году, в Лондоне вышла особая книга, посвященная памяти этой глубоко симпатичной женщины, под заглавием «Те life and times of Nathalia Borissovna, princesse Dolgorookov». Автор этой книги – Джемс Артур Гирд (Heard).
У нас в России о Долгорукой писано немного, но все, что о ней написано, выставляет ее «личностью такой благородной и возвышенной», которая «делает честь родной стороне».
Долгорукая оставила свои собственные записки, которые имели два издания в нынешнем столетии.
Писавшие о Долгорукой называют всю жизнь ее «трудной и скорбной», а ей самой дают наименование «великой страдалицы».
Наталья Борисовна родилась 17-го января 1714 года – следовательно, за одиннадцать лет до смерти Петра Великого: этого одного достаточно было, чтоб и ей, подобно всем женщинам тридцатых и сороковых годов восемнадцатого века, попасть под джагернатскую колесницу смутного переходного времени.
Она родилась в одном из самых знатных домов своего времени, а эти-то дома преимущественно и задела тяжелая индийская колесница; отец ее был знаменитый фельдмаршалу граф Борис Петрович Шереметев, один из соработников Петра Великого, который называл своего делового Бориса «Баярдом» за честность и «Тюренем» за ратные таланты и ставил его так высоко в своем мнении, что, из уважения к его заслугам, царь, вообще не любивший притворяться или рисоваться, всегда встречал Шереметева у дверей кабинета, когда этот «Тюрень» приходил к нему, и провожал до дверей – когда тот уходил.