Русские исторические женщины
Шрифт:
Марья Меншикова родилась 26-го декабря 1711 года, в то время, когда отец ее, бывший царский любимец, преображенский сержант «Алексашка», потом «Данилыч», затем светлейший князь Александр Данилович Меншиков был в полной силе своего могущества и славы, об руку с царем самовластно заправлял судьбами преобразовывавшейся Руси, блистал славой победителя шведов под Полтавой и в иных битвах, когда выведенная им из шведского плена и приютившаяся у него красивая девушка Нарта Скавронская всецело овладевала привязанностью царя, когда, наконец, вся Россия знала только царя Петра да Меншикова.
Рождение Марьи – это было почти то же, что рождение
Как все женщины и девушки реформировавшейся Руси, княжна Марья должна была учиться, и она училась всему, чему только могли тогда учить вельможную девушку, особенно, когда образованием ее мог интересоваться сам Петр, стоявший за обязательное обучение, когда тут же рядом стоял и отец, давно требовавший, чтоб и мать новорожденной княжны, когда еще была девушкой, «училась непрестанно русскому и немецкому ученью», когда за этим ученьем должна была наблюдать и мать княжны, Дарья Михайловна, рожденная Арсеньева, и умная тетка, бойкая, хотя безобразная «бой-девка», как ее называл Петр, тетка Варвара Михайловна, тоже Арсеньева.
И действительно, по свидетельству современников, девочка получила редкое, опять-таки прибавим, по тому времени, образование: она знала несколько языков, получила хорошее музыкальное образование, прекрасно и грациозно танцевала, потому что у них в доме, у вельможного отца, был свой искусный танцмейстер, – и вообще вся обстановка этой, справедливо можно сказать, новой русской девушки представляла такой поразительный контраст с той обстановкой, в которой воспитывались прежние царские невесты, как, например, Хлопова, потому только потерявшая корону, что, взятая ко двору и совсем невоспитанная деревенская боярышня, она слишком набросилась во дворце на сладкие кушанья, много кушала тогдашних грубых сластей, расстроила себе желудок, захворала и, заподозренная в «порче», попала в Сибирь, или дочь Рафа Всеволожского, потерявшая корону потому, что, не будучи воспитана, от радости, узнав что на нее пал выбор царя, упала в обморок, тоже заподозрена была в «порче» и тоще сослана была в Сибирь подобно бедненькой Хлоповой, любительнице сладкого.
Оставшиеся от того времени портреты изображают княжну Меншикову такой милой, привлекательной девушкой. На лице ее уже лежит печать нового строя жизни, новых потребностей: нет этой вялости, заспанности в чертах, в лицевых мускулах, в выражении и блеске глаз, какая видится на хорошеньких, но слишком неподвижных личиках женщин старой, созерцательно-набожной, теремной Руси. Большие черные глаза девушки смотрят и приветливо, и кротко, и более выразительно, чем глаза давно когда-то живших бабушек и прабабушек, Натальи Кирилловны, Софьи Алексеевны, Марьи Ильиничны Милославской и иных.
Маленькая девочка питала в гордом отце большие, даже слишком дерзкие надежды.
Сначала, когда ей не было еще десяти лет, могущественный Меншиков искал ей жениха между могущественными же, но не коронованными особами – он еще не заглядывал в слишком темную даль; уже после, он заглянул в нее и не рассмотрел там своей и дочерниной страшной судьбы.
Не мало было и искателей руки вельможной девушки: вся русская знать гордилась бы родством с «царским двойником», каким был Меншиков; все юные птенцы Петра Великого сочли бы за особенную честь и счастье повести к венцу светлейшую невесту.
Но ненасытный Меншиков загадывал дальше – он искал партии для своей
Такого жениха своей княжне нашел Меншиков в старинном польском роде, в семье графа Сапеги, того Сапеги, предка которого еще царь Иван Васильевич, «собиратель русской земли», называл «Ивашкой Сопегой»: сын нового Сапеги, старосты бобруйского, граф Петр Сапега, сын богача, сын возможного и вероятного претендента на польский престол и сам такой же возможный и вероятный претендент на корону Пяста или Ягеллона – получил право именоваться женихом молоденькой княжны Марьи Меншиковой. Кто знает, польская корона могла попасть и на голову Сапеги, и на его будущую жену – отчего было не думать так Меншикову?
Молодой, знатный жених переехал в Петербург и поселился в доме будущего своего тестя, в богатом дворце Меншикова. Но невеста была еще так молода, это был еще совершенный ребенок: оставалось долго ждать до венца, пока девочка разовьется, из ребенка превратится в женщину, возмужает.
Из уважения к отцу девочки молодой Сапега снял с себя красивый польский костюм и облачился в русский, алый бархатный кафтан на зеленой подкладке; надел зеленые чулки, какие в то время были в моде: зеленый цвет тогда был уважаем в костюме – Петра почти везде видим в зеленом кафтане, и под Полтавой, в зеленом мундире, который мы видели на выставке древностей г. Прохорова, и под Нарвой, и на Пруте.
В этом зеленом костюме жениху княжны Марьи хорошо танцевалось. Время шло весело: каждый день молодой польский вельможа водил свой хорошенькую невесту под звуки полонезов, англезов, экосезов, развлекал, забавлял ее разными играми, как свидетельствует о том Берхгольц.
Молодые люди сблизились между собой, привыкли друг к другу, наконец, полюбились один другому.
Все обещало им счастливую, веселую, блестящую жизнь, услащаемую богатством и могуществом: отец назначал за княжной в приданое 700,000 злотых, у самого жениха было много маетностей, хлопов, «быдла», замков, «злота».
Умер Петр. Меншиков стал еще самовластнее – императрица Екатерина Алексеевна, бывшая воспитанница Меншикова, облагодетельствованная им, выданная замуж за царя, возведенная потом им же на престол, фактически уступила всю свой императорскую власть благодетелю своему, светлейшему князю Меншикову, этому действительно редкому «баловню счастья».
Когда девочке дочери его исполнилось пятнадцать лет, молодого графа Сапегу, жениха ее, императрица Екатерина Алексеевна пожаловала званием действительного камергера.
Это было в 1726 году.
А 12-го марта этого года, знаменитый Феофан Прокопович, архиепископ новгородский, в присутствии императрицы, всей царской фамилии, иностранных министров и всего генералитета обручил вельможных жениха и невесту. Они разменялись драгоценными перстнями; эти перстни подарила им сама императрица. Осыпая обрученных малостями, государыня пожаловала невесте, сверх того, сто тысяч рублей и значительное число маетностей, деревней с крестьянами и угодьями.
Следовал торжественный обед, бал, иллюминация. Богатый дворец Меншикова украшен был гербами графов Сапег и князя Меншикова. Ночь блистала огнями роскошной иллюминации. Тосты за здравие императрицы, обрученных, родных их и иных знатных особ пились по-царски – при залпах пушек. Пир шел долго, весело.