Русские исторические женщины
Шрифт:
Юноша, князь Александру набрал было с собой много запасного платья, колпаков, чулок и разных мелких вещиц: медных инженерных инструментов для занятий, зеркальце, три гребня, три жестянки с табаком… Это был еще ребенок. И у ребенка все взяли – даже сбереженный им мешочек с полушками на два рубля!
А молоденькие княжны, собираясь в далекий путь, запаслись было, бедненькие, некоторыми домашними принадлежностями для туалета и для работ: теплыми епанечками, шапочками, юбочками и чулочками; для своих женских работ уложили в сундучок: шелку, лент, коробочку с нитками, лоскутки разных материй, позумента… Все это: и ленточки, и шелк, и ниточки, и кофточки, и
На царской невесте, на княжне Марье, оставили только: тафтяную зеленую юбку, штофный черный кафтан и белый корсет; на голове – белый атласный чепчик; на зимнее время – зеленую тафтяную шубку такого цвета, какой носил ее первый жених, граф Сапега.
На княжне Александре оставили: зеленую тафтяную юбку, белый штофный подшлафрок и зеленую же тафтяную шубку; на голове – белый атласный чепчик.
Из домашней посуды (которой в ссылке заведовала бывшая царская невеста Марья) отпустили ссыльным: две лопатки, котел с крышкой и три кастрюли медных, двенадцать блюд и двенадцать тарелок оловянных и три тренога железных. Ни ножа, ни вилки, ни ложки не дали.
А дорога была еще долгая – могла и зимы захватить.
Мать их, когда-то еще при Петре Великом лихая наездница, красивая амазонка, разъезжавшая вместе с войсками царя и мужа в войне со шведами, теперь постаревшая, не вынесла дороги и горя. Не доезжая до Казани, она умерла в селе Услоне, на Волге, в виду города.
В Услоне найдена была в последнее время уцелевшая могильная плита, напоминающая эту когда-то почти всесильную женщину. На плите сохранилась часть надписи – это надгробная эпитафия: «здесь погребено тело рабы божией Д…» – и только; все остальное стерло время, дожди и солнце… Уцелела одна начальная буква имени – и больше ничего. Теперь, может быть, уж и буква Д стерлась.
Крапива и полынь проросли вокруг, на могиле, и покрывают самый камень, под которым лежат кости княгини Меншиковой. Вокруг разведен огород или садик, принадлежащий сельскому дьячку.
Когда везли Меншиковых, то по дороге везде народ сходился толпами глядеть на них – царскую невесту везли.
В Тобольске один из сосланных туда когда-то князем Меншиковым бросил ком грязи в княжон. Старик заплакал.
– Боже мой! в меня бросай, а не в этих несчастных детей, которые ни в чем перед тобой не виноваты, – говорил старик.
Долог был их путь до Березова. Наконец, доехали. Тогда это был еще более дикий, пустынный, более страшный город, чем теперь. Петербург оставался за четыре тысячи верст назади.
Сначала Меншиковых заключили там в острог, а после они перебрались в особый дом, построенный самим Меншиковым при помощи работников на берегу Сосвы. Домик этот заключал в себе часовню и четыре комнаты: в одной из них поместились княжны, в другой, князь с сыном, в третьей – прислуга; четвертая отведена была под кладовую. Бывшая царевна заведовала кухней, а младшая сестра ее, княжна Александра – бельем.
Однообразна, томительна была жизнь этих знаменитых арестантов; такая жизнь, которой нельзя вообразить – надо ее вынести, чтобы понять всю ее страшную убийственность.
В долгие зимние вечера дети читали Меншикову священные книги, а он им рассказывал свое прошлое, которое дети и записывали, на память и в поучение будущим поколениям. Но, к сожалению, рукопись, содержавшая этот рассказ, пропала.
Не долго ж, однако, пришлось ссыльным томиться в изгнании.
Старик Меншиков умер 12-го ноября 1729 года – только пятидесяти шести лет от роду.
За ним скоро последовала и старшая
Умерла она ровно в день своего рождения – в этот день ей исполнилось только восемнадцать лет!
Так вообще мало живет второе поколение женщин XVIII века: великая княжна Анна Петровна, герцогиня голштинская, скончалась двадцати лет; княжна Меншикова – восемнадцати; другие женщины отходили все почти в таком же возрасте… кроме немногих: видно, что трудно было слабой, нежной и впечатлительной женской природе переживать то переходное, тяжелое время, когда старая Русь, так сказать, не на живот, а на смерть билась с Русью новой, не окрепшей, не подготовленной к борьбе.
За десять дней до смерти княжны Меншиковой, бывший ее жених, юный император Петр II, менее всех виновный в горькой участи Меншиковых, вспомнил о своей развенчанной невесте и отдал верховному тайному совету приказ – освободить из ссылки ее и остальных детей Меншикова, дозволив им жить в деревне, для чего и дать княжнам на прокормленье сто крестьянских дворов в нижегородской губернии, а брата их записать в полк.
Но милость императора уже не застала в живых его несчастной невесты.
Впоследствии уже сделались известными сдедующие обстоятельства жизни бывшей невесты Петра II.
Еще в 1728 году, вслед за Меншиковыми, приехал в Березов князь Федор Долгорукий, сын знаменитого Василия Лукича Долгорукого.
Молодой Долгорукий давно любил Марью Меншикову и, узнав о ее ссылке, взял заграничный паспорт и под чужим именем пробрался в Сибирь. Там они тайно повенчаны были старым березовским священником, которому за это подарен был барсовый плащ, долго хранившийся в потомстве священника.
Рассказывают, что летом березовские жители часто видели молодых, князя Федора Долгорукого и бывшую царскую невесту, гулявших вместе. Она ходила постоянно в черном платье с окладкой из серебра, или из серебряной блонды. Это, без сомнения, подарок богатого жениха.
Но через год молодая женщина скончалась от родов – двойней. С этими детьми ее и похоронили в одном гробу.
Обстоятельство это раскрыто было совершенно случайно, уже в нынешнем столетии, почти ровно через сто лет после смерти царской невесты.
В 1825 году, 30-го июля, в Березове искали могилу знаменитого временщика и любимца Петра Великого – и вот что нашли, по местным известиям.
Сначала докопались до двух младенческих гробиков, обитых алым сукном. Раскрыв гробочки, увидели кости младенцев, покрытые зеленым атласом и два шелковые головные венчика. Гробочки эти стояли на большом гробу, сделанном в виде колоды, из кедра, длиной около трех аршин, и обитом тем же алым сукном, как и гробики младенцев, с крестом, из серебряного позумента на крышке. Когда сняли крышку, то увидели, что в гробу, с обоих концов, не было выдолблено дерева вершка на три. Покойник, женщина, лежал покрытым зеленым атласным покрывалом. Так как покрывало со всех сторон было подложено под мертвеца, то, не тревожа его; разрезали атлас по середине ножницами. Покойник открылся почти свежий; лицо белое, с синеватостью; зубы все сохранившееся; на голове шапочка из шелковой алой материи, под подбородком подвязанная широкой лентой и фустом; на лбу шелковый венчик; шлафрок из шелковой материи красноватого цвета; на ногах башмаки, без клюш, с высокими каблуками, книзу суживающимися; переда остроконечные из шелковой махровой материи. Могила оставалась целый день открытой, и лицо покойника совершенно почернело.