Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Панов Дмитрий Пантелеевич

И здесь на мою комиссарскую голову свалился «отказник». Пока собирались в путь-дорогу, все были добровольцами, в том числе и адъютант эскадрильи летчик Беляков. Адъютант, собственно говоря, был у нас в эскадрилье маленьким начальником штаба. Все сказались добровольцами и во время опроса в одиннадцатом отделе Генерального Штаба Красной Армии. Но когда мы оказались в небольшом азиатском городке Хами с населением не более пяти тысяч человек, да еще с песчаным аэродромом, где мы собирали самолеты, да еще выяснилось, то это третий по численности город провинции Синцзянь, многие приуныли. Было не совсем понятно, зачем мы очутились в этом населенном скотоводами, торговцами и ковроделами, забытом Богом уголке, где в окружающей его пустыне даже дожди выпадают один раз в сорок лет. Зато пыльные бури, которые называются по-китайски «хуйто», поднимаются в воздух сплошной темной стеной, высотой в полтора километра. Все живое в этот момент отворачивается против ветра, прижимает голову к земле и закрывает глаза. После окончания бури вокруг верблюдов возникают сугробы песка. Туго приходится и людям. Два раза я пережидал такую бурю в добротно сделанной фанзе, окошко и двери которой были загерметизированы войлочными прокладками. И все равно, внутри было полно мельчайшего песка. Словом, настоящее раздолье в

этих местах только скорпионам и фалангам, которых мы панически боялись по ночам, ограждаясь шерстяными подстилками и коврами. Прибавьте к этому рацион местных жителей, состоящий из хлеба и бараньего или воловьего мяса. Вода приходила по керамическим подземным трубам, ведущим к Хами с гор, белевших своими снежными шапками километрах в пятидесяти. В самом Хами воду брали из смотровых колодцев над подземным арыком и небольших озер. Наши летчики, измученные жарой, перегородили один из ручейков, направленных из подземного арыка в сторону пшеничного поля и устроили небольшое озерцо для купания. Но стоило в него окунуться, как все с криком повыскакивали — вода была ледяная. Видимо вся эта экзотика угнетающе подействовала на Белякова, и он заявил, что наотрез отказывается лететь дальше. Мы собрали партийное собрание и принялись прорабатывать Белякова, который сразу же сказал, что ничего подобного, вроде отказа от командировки, он комиссару не говорил, но лететь дальше, в самом деле, не собирается. Это хитрый маневр сразу напомнил всем чекистское прошлое Белякова: летное дело он освоил, перейдя из особого отдела. Мы вернули Белякова, у которого не выдержали горячее сердце и холодная голова, необходимые чекисту, домой, а Иван Карпович Розинка, бывший секретарем нашего партийного бюро, ведший то собрание, вскоре погиб в Китае.

Итак, мы задержались на аэродроме Ланчжоу-Фу. Это был очень большой грунтовой аэродром, протянувшийся километра на четыре между рекой Янт-Цзы и предгорьем. Аэродром не отличался высоким качеством, но выполнял свою функцию. Он находился на высоте 2800 метров над уровнем моря, и для взлета в разреженном воздухе увеличивался путь пробега, длиннее был и путь посадки. Аэродром продолжал строиться и расширяться, для чего, в частности, разрушалось древнее кладбище, имевшее, по уверениям самих китайцев, трехтысячелетнюю историю. Цифры на камнях, как нам объяснили, означают нумерацию поколений, а они переваливали далеко за сотню. Все желающие забирали прах своих предков и уносили их для перезахоронения в горы. Это было не трудно, в связи с тем, что китайцы хоронят неглубоко, всего до одного метра. Кладбище, по мере его уничтожения, накрывалось слоем привозного грунта и укатывалось огромным каменным катком, за которым тянулся своеобразный гидроуровень: длинное корыто, наполненное водой с обозначенными на стенках делениями, в котором плавали поплавки. Они при горизонтальном положении должны были совпадать с отметками на стенках корыта. Колоссальный каменный каток, диаметром метров шесть, шириной метров пять, а весом тонн в пятьдесят, сделанный из серого сланца, на который была одета громадная металлическая рама, тянули человек четыреста, запряженных как бурлаки, китайцев. По-моему, это были солдаты китайской армии из дивизии, сооружающей аэродром. Вообще выбор трудовой деятельности для рядового китайца был невелик: или в батраки к феодалу, или в рабскую неволю солдатчины. Бедно и плохо жил в массе своей древний, великий, мудрый и очень трудолюбивый китайский народ. Здесь на строительстве аэродрома я наблюдал, как китайцы, скрепленные веревками по десять человек, таскали землю в корзинах, укрепленных на концах палки, лежащей на плечах. Каждую десятку сопровождал надсмотрщик, который нещадно бил большой бамбуковой палкой всех замешкавшихся. Это до глубины души возмутило меня, но я почему-то не вспомнил наших колхозников, которые оказались, пусть и не подгоняемые бамбуковой палкой, но в достаточно унизительной неволе. Но это уже национальная традиция: молодые русские интеллигенты шли в отряды Гарибальди, а у себя дома не прочь были пользоваться услугами закабаленных мужичков. Здесь же я наблюдал ужасный случай: один из солдат, тянувших огромный каток, замешкался, и колоссальная каменная глыба превратила его буквально в лепешку. Практически осталось одно пятно крови. Жалкие останки собрали и выбросили в реку, напутствуя по-китайски: «Плыви к японцам».

Большое удивление вызывала у меня Великая Китайская Стена. После недолгих раздумий я пришел к выводу, что никакие укрепления не спасут народ. Нужна динамичность и сила его внутренней жизни, способная отбросить врага. Ведь все кочевые народы, в том числе монголы Чингисхана, неизменно прорывали Великую Стену и врывались с огнем и мечом на плодородные равнины. Приходили на память и укрепления на нашей старой западной границе, в которые было вложено столько сил.

В эти же дни я впервые увидел, как выглядит азиатская война, тянущаяся много-много лет подряд и ставшая, практически, образом жизни. Для нас было совершенно непонятно, каким образом война и торговля вместе уживались в этой стране. Один, а то и два раза в неделю на нашем аэродроме в Ланчжоу-Фу приземлялся скромный самолетик — трехмоторный «Юнкерс-52», принадлежавший китайской торговой фирме «Хендели». Этот самолетик, который поднимал две-три тонны груза, перевозил в ящиках прекрасные швейцарские часы, ювелирные изделия, приборы и косметику из Европы. Товары эти продавались как на китайской стороне фронта, так и на японской. Этот самолетик, по договоренности с командованием воюющих армий, беспрепятственно пересекал линию фронта по отведенному ему воздушному коридору. И все бы ничего — торгуйте себе на здоровье, но стали замечаться странные вещи: после каждого прилета самолетика через аэродром Ланчжоу-Фу, даже ночью, прилетали японские бомбардировщики и с высокой точностью начинали бомбить аэродром и город.

Китайцы занялись изучением ситуации и скоро без труда определили, кто из пилотов «Юнкерса» шпион японцев. Перед нашим прилетом и после посещения аэродрома этим самым «Юнкерсом» состоялся налет японских бомбардировщиков на аэродром и городские кварталы Ланчжоу-Фу. Налет был довольно успешно отбит эскадрильей ПВО, состоящей из И-16 под командованием капитана Жеребченко, успевшей вовремя подняться в воздух. Японцы тактически неграмотно зашли на цель — не с ходу, а совершив круг, потому их успело встретить звено, находившееся на боевом дежурстве. Две девятки японских бомбардировщиков Б-92 довольно неудачно сбросили бомбы по городу и аэродрому, в основном поковыряв летное поле, которое китайцы быстро приводили в порядок, пригоняя дивизии солдат, засыпавших воронки от бомб гравием. Зато на обратном пути японские

бомбардировщики попали под довольно сильный удар всей эскадрильи Жеребченко, поднявшейся в воздух. Два бомбардировщика упали недалеко от аэродрома, еще два, по рассказам летчиков, упали и горели в горах, а еще два, якобы, рухнули уже на японской территории. Реально принимать во внимание можно было только два сбитых самолета японцев, остатки которых китайцы притащили на аэродром. Немало повоевав, я убедился, что, наверное, нигде не врут так много, как на войне. И потому, когда мой приятель еще по качинской школе летчик эскадрильи Жеребченко-Найденко, маленький, подвижный крепыш, рассказывал о двух сбитых им бомбардировщиках, я слушал вполуха. Видимо, не особенно склонны были верить и китайцы, которые, однако, вежливо поцокали языками, и выдали Найденко двойной обед и ужин.

Итак, «Юнкерс» компании «Хендели» оказался под серьезным подозрением. А здесь, как на грех, вскоре после нашего прилета, на аэродроме Ланчжоу-Фу совершили посадку наши бомбардировщики, купленные китайцами, кстати, так же, как и наши истребители. Бомбардировщики СБ-1 из белоцерковской эскадрильи Изотова и ДБ-ЗФ из сводной эскадрильи, всего двадцать семь самолетов, были новенькие, только что с завода. Они перелетали в район Чунцина и Ченду — столицы Сычуанской провинции Китая, расположенной подальше от линии фронта, где был прекрасный аэродром и большая летная школа для китайских пилотов. Там же берет начало Хинганский хребет, где в земле лхасов, жителей Тибета, истоки великий голубой реки Китая — Янт-Цзы. Но туда еще нужно было долететь. А пока бомбардировщики обслуживались на аэродроме Ланчжоу-Фу, под нашим прикрытием, чтобы утром отдохнувшие пилоты взяли курс на юг. Но от прилетевшей массы самолетов на аэродроме стало так тесно, что возникало сомнение: сумеем ли мы быстро взлететь, чтобы прикрыть бомбардировщиков, в случае появления японской авиации. Сколько ни отнимали китайские военные рисовые чеки и кладбища у несчастных крестьян под аэродром, но самолетов было слишком много.

Эту ситуацию сразу оценил заместитель командующего китайских ВВС, шустрый генерал, хорошо говоривший по-русски, выпускник нашей академии, и сопровождавший его полковник Джан. Обстановка была тревожной — под возможным ударом японцев оказалось до восьмидесяти процентов всей закупленной китайцами авиации. Да тут еще приземлился вертлявый «Юнкерс», перевозивший швейцарские часы. Реакция генерала была мгновенной. Он обеспокоенно забегал по аэродрому и приказал двум китайским пилотам-истребителям, для надежности в компании двух пилотов из эскадрильи Жеребченко, сразу после взлета «Юнкерса» подняться в воздух, догнать и сбить его в горах. Так и сделали. Самолет фирмы «Хендели», объятый пламенем, рухнул в близлежащих горах.

Жаль, конечно, людей, которые могли и не быть шпионами, и большого груза великолепных швейцарских часов, но на войне, как на войне. Во всяком случае, к обеду этого же дня заправленные бомбардировщики, огромные машины с колоссальным размахом крыльев, ревя двухрядной звезды моторами, один за другим ушли на Чен-Ду.

Вскоре наступила и наша очередь. Нас предупредили, что японцы, озлобленные гибелью своего разведчика, могут нанести сильный удар по аэродрому, где мы базировались, и мы временно перелетели на небольшой аэродромчик Тунгучен. И действительно, после нашего отлета, на покинутое место базирования налетели японцы и лунной ночью исковыряли пятисоткилограммовыми бомбами весь аэродром. Особого вреда нанести им не удалось, потому что оставшиеся самолеты китайцы утащили в горы.

А из бытовых подробностей в Ланчжоу-Фу мне очень запомнились огромные колеса, высотой в 50–60 метров, увешанные ведрами. Они стояли на реках и черпали на них воду. Запомнилось, как китайцы плыли по реке Хуанхе на плотах, сделанных из надутых свиных пузырей. Ну и хитроумный народ!

Итак, мы собирались лететь на Чунцин, где нам, наверняка, предстояла боевая встреча с японскими пилотами. Должен сказать, что для всех нас это должен был быть первый бой в жизни. Конечно, каждый военный понимает, что его держат, одевают, обувают, кормят, оснащают техникой не только для одних парадов, но когда доходит до дела и душу начинают томить тревожные предчувствия, вот тут то происходит новый отсев. Точно так же, как далеко не все способны летать, так, из научившихся летать, далеко не всегда получаются воздушные бойцы. Воевать профессионально да еще с тем, с кем скажут — противоестественно природе человека. И в первое время нашего пребывания в Китае мы испытывали к японцам скорее любопытство и даже некоторое уважение, как к умелым воинам. Правда, бомбежка Ланчжоу-Фу, во время которой погибло пятьдесят человек мирных жителей, да еще сто пятьдесят было ранено, прибавило к этим чувствам еще и злости. Потом, после гибели первых наших товарищей, мы ожесточились и стали видеть в японцах уже не просто мишени, а настоящих врагов. Хотя, конечно, эти чувства не идут ни в какое сравнение со всепоглощающей ненавистью, которую испытывали мы позже к немцам. Итак, маршрут пролегал на Чунцин.

Предстояло лететь около тысячи километров. Полет обещал быть не простым. Двенадцать истребителей под командованием Кости Коккинаки следовали за лидером — китайскими летчиками. Нам предстояло идти ломанным маршрутом, почти вплотную приближаясь к линии фронта при посадке на аэродром Тянь-Шу. Лететь среди высоких гор — весь равнинный Китай был в руках японцев. Ну и, конечно, ознакомившись с местными условиями, мы понимали, что предстоит прорывать липкие сети шпионажа, раскинувшиеся вокруг всех китайских аэродромов и вдоль трассы. Страшная бедность, в которой жил китайский народ, далеко не способствовала патриотизму. Японцы легко покупали агентуру среди местного населения у аэродромов. Спрятавшись в камышах, бамбуковых рощах или на вершинах гор, лазутчики, оснащенные уже тогда прекрасными миниатюрными японскими рациями, сообщали о том, где сели и чем занимаются русские «фиги» — летчик, по-китайски.

На аэродроме Тянь-Шуй, мы совершили первую посадку для отдыха и заправки самолетов. Эта небольшая площадка, длиной всего в девятьсот метров, где еле-еле хватало места приземлиться и остановить самолет, была устроена на рисовых чеках. С трех сторон ее обступало дивное царство тропической растительности: бамбуковые рощи, пальмы, мандариновые плантации. Было настолько красиво, что нам показалось — попали в рай. Оказалось, однако, что обед в райском уголке не предусмотрен. Китайцы объяснили, что нас ждут с обедом в Тай-Бине. Пришлось стартовать натощак. Ландшафт заметно менялся: на глазах все больше становилось разнообразной зелени, экзотических тропических растений, все выше крутые горы, поросшие лесом. Мы обильно потели от жары и большой влажности в своем летном обмундировании. Словом, мы приближались к Южному Китаю, который далеко не всегда составлял за тысячелетнюю историю страны единое целое с Северным.