Русские поэты 20 века. Люди и судьбы
Шрифт:
Так завершилась огромная эпоха взрыва русской поэзии. И со второй половины 1960-х годов проза – постепенно и неуклонно – вытесняет поэзию в отечественной литературе.
Предварительный итог своей поэтической жизни сама Ахматова подвела в 1959 году:
«Pro domo mea (лат. – «в свою защиту». – В.Б.) скажу, что я никогда не уползала из Поэзии, хотя неоднократно сильными ударами весел по одеревеневшим и уцепившимся за борт лодки рукам приглашалась опуститься на дно. Сознаюсь, что временами воздух вокруг меня терял влажность и звукопроницаемость, ведро, опускаясь в колодец, рождало вместо отрадного всплеска сухой удар о камень, и вообще наступало удушье, которое длилось годами. «Знакомить
Х. спросил меня, трудно или легко писать стихи. Я ответила: их или кто-то диктует – и тогда совсем легко, а когда не диктует – просто невозможно».
Ни у Б.Пастернака, ни у А.Ахматовой не было (и не осталось) своей формальной литературной школы, но влияние их на поэзию ХХ века в России – огромно и животворно. Она, действительно, великий и подлинно национальный русский поэт своего века.
Глава 3. Осип Мандельштам
Говорили, что в обличье
У поэта нечто птичье
И египетское есть;
Было нищее величье
И задерганная честь.
Как боялся он пространства
Коридоров! Постоянства
Кредиторов! Он как дар
В диком приступе жеманства
Принимал свой гонорар…
Гнутым словом забавлялся,
Птичьим клювом улыбался,
Встречных с лету брал в зажим,
Одиночества боялся
И стихи читал чужим…
Так и надо жить поэту…
Арсений Тарковский
Поэт
1963
Осип (по метрической записи – Иосиф) Эмильевич Мандельштам родился 3(15) января 1891 года в Варшаве – в еврейской семье ремесленника-кожевника, выбившегося в купцы первой гильдии. Старший из трех сыновей.
Отец – из старинного иудейского рода, известного вышедшими из него раввинами и врачами, отличался по жизни некоей «сумасшедшинкой», в частности – говорил дома на каком-то отвлеченном причудливом языке…
Мать – профессиональный музыкант, тип еврейки, интегрированной в среду русской интеллигенции, тянувшейся к русской культуре и предпочитавшей звучание русского языка. От нее, кроме музыкальности, сын-первенец унаследовал и предрасположенность к болезням сердца.
Существенные детали об окружении, формировавшем будущего стихотворца, сообщает Г.Иванов:
«Отец – не в духе. Он всегда не в духе, отец Мандельштама. Он – неудачник-коммерсант, чахоточный, затравленный, вечно фантазирующий… Мрачная … квартира зимой, унылая дача летом… Тяжелая тишина. Из соседней комнаты хриплый шепот бабушки, сгорбленной над Библией: страшные, непонятные, древнееврейские слова…». (1)
Вот из этого разноязычного хаоса и вырос поэт, чья творческая сила зиждется (во многом) на возможности – «и с известью в крови, для племени чужого, ночные травы собирать». Выбор культурной традиции для него станет актом личной воли. Из вещей, относящихся к сфере чисто материальной, он – в качестве наследства – не получил ничего…
Через год после рождения старшего сына семья перебирается в Павловск (под Петербургом),
Поветрие времени, тяга «продвинутой» молодежи к радикалам-революционерам (эсерам) не обошли и начинающего поэта. «От греха подальше» родители отправляют его – после окончания училища и для продолжения образования – в Европу. В 1907-1908 годах он слушает лекции на словесном факультете Сорбонны (Париж), затем (1909-1910 годы) проводит два семестра на отделении романской филологии Гейдельбергского университета (Германия). Путешествует также по Швейцарии и Италии. С июля по октябрь 1910 года живет в Берлине. На этом его пребывание за границей закончилось и (так распорядилась судьба) больше не повторилось никогда. А с 1911 года коммерческие дела отца пошли под откос, и семья начала разоряться…
«Осенью 1910 года, – вспоминал Г.Иванов, – из третьего класса заграничного поезда вышел (на перрон Петербургского вокзала. – В.Б.) молодой человек. Никто его не встречал, багажа у него не было, единственный чемодан он потерял в дороге». Рассеянный путешественник, 19-летний Мандельштам «точно и впрямь свалился с какого-то Марса на петербургскую мостовую». (2)
Для того чтобы обойти «квоту на иудеев» при поступлении в Петербургский университет, он 14 мая 1911 года крестится по протестантскому обряду в Выборгской методистской кирхе, превращается из Иосифа в Осипа и, таким образом, формально становится «христианином-выкрестом». Помимо прочего, это – еще и отказ от иудейского догматизма, и определенное неприятие официального православия. Вместе с тем, он все же (по собственному выражению) «крестился в православную культуру». Стоит вспомнить, что и его будущая жена Надежда Хазина, внучка кантониста, крещена еще в младечестве.
С сентября 1911-го по май 1917 года (с перерывами) Мандельштам числится на романо-германском отделении историко-филологического факультета Петербургского университета. Что-то он из университетских занятий, может быть, и почерпнул, но, в общем-то, учился безалаберно. В подписанном 18 мая 1917 года деканом факультета выходном свидетельстве на имя О.Э.Мандельштама значится: «Имея шесть зачтенных семестров из восьми прослушанных, государственных экзаменов не держал и полного учебного курса не кончил». Поэт в ранние годы хорош собой – фарфоровое лицо с длиннющими загнутыми ресницами до пол-щеки.
Еще в 1908 году в Париже, отойдя от политики и всерьез «заболев» поэзией, Мандельштам познакомился и подружился с Н.Гумилевым (а позднее – в 1911 году – и с его женой А.Ахматовой). Эти встречи определили многое в его дальнейшей судьбе, подарив ему самых близких (исключая Н.Мандельштам) друзей и единомышленников в жизни.
В перерывах между зарубежными поездками (1909 год) он посещает лекции по теории стихосложения в «Башне» Вяч. Иванова. Важной частью его образной системы становится увлечение старой и новой французской поэзией (Ф.Вийон, Ш.Бодлер, П.Верлен), а также европейской готикой. (3)