Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Шрифт:
Современники Арсеньева высоко ценили его деятельность в адвокатуре, особенно в период нахождения его на посту председателя Совета, отмечая его бескорыстие, стремление к организационному укреплению адвокатуры и внедрению в адвокатскую практику нравственных принципов. «Избранный в председатели Петербургского совета присяжных поверенных в 1867 году,— писал о нем Л. Д. Ляховецкий,— он все время состояния своего в корпорации руководил ею как глава с большим тактом и достоинством. Чуткий к вопросам профессиональной этики, исполненный глубокого уважения к адвокатской деятельности, в которой он видел одну из форм общественного служения на скользком, усеянном соблазном быстрой и легкой наживы поприще, К. К. Арсеньев более всех других содействовал и личным примером, и влиянием на дисциплинарную деятельность Совета выработке симпатичного типа адвоката. Он был одним из самых деятельных и энергичных
11
Л. Д. Ляховецкий. Характеристика известных русских судебных ораторов. СПб., 1897, с. 77.
В своих теоретических работах, посвященных русской адвокатуре, К. К. Арсеньев также неустанно проповедовал те высокие идеалы, которые он своей практической деятельностью стремился воплотить в организационные начала адвокатской корпорации. В этом отношении особенно заслуживает внимания его книга «Заметки о русской адвокатуре», в которой он осветил вопрос о нравственных принципах в адвокатской практике. Его перу принадлежит также ряд работ об иностранной адвокатуре («О современном состоянии французской адвокатуры», «Французская адвокатура, ее сильные и слабые стороны», «Преобразование германской адвокатуры» и др.). Характерно, однако, что и эти работы он подчиняет своей основной идее — необходимости внедрения в адвокатскую деятельность высоких моральных устоев, нравственных и этических начал.
Талант и самобытность К. К. Арсеньева как адвоката-практика проявились в его защитительных речах по ряду крупных процессов. Ему не были свойственны эффектные тирады, красивые фразы и пламенное красноречие. Его речь отличалась скупостью красок и художественных образов. Он старался убедить суд скупыми, но четкими суждениями, точными характеристиками и доводами, построенными на анализе даже самых мелких фактов и обстоятельств. Он, по его образному выражению, старался «низвести дело с той высоты, на которую возносит его предшественник». К. К. Арсеньев, выступая в процессах, выше всего ставил свое убеждение, ничто не могло на него повлиять. Это придавало его речам высокий темперамент, большую силу. Стиль его речей, так же как и печатных произведений,— ровный, деловой, спокойный, лишенный нервных порывов и резкостей. Как отмечают современники Арсеньева, он говорил плавно, но быстро. Быстрота речи не позволяла детально стенографировать его выступления, вследствие чего многие из его опубликованных речей в той или иной мере, нередко в значительной, отличаются от произнесенных перед судом. Тем не менее, это не умаляет их достоинств.
Речи по делу Мясниковых и по делу Рыбаковой довольно отчетливо характеризуют его как судебного оратора. Глубокий и последовательный анализ доказательств, внимательный и всесторонний разбор доводов обвинителя при сравнительно простой структуре речей, отсутствие излишнего полемического задора свойственны и той, и другой его речам. С точки зрения их восприимчивости они по сравнению с речами ряда других ораторов (Андреевского, Плевако, Карабчевского), представляются несколько скучноватыми, однако это ни в какой мере не отражается на их ценности и богатстве как судебных речей.
Судебный деятель, писатель, воспитывался в Императорском училище правоведения. Занимал должности председателя Петербургского окружного суда и товарища обер-прокурора уголовного кассационного департамента Сената, один из стойких служителей Судебных уставов, верный их духу и заветам первых годов Судебной реформы. Не ограничиваясь практической деятельностью, он посвятил много труда вдумчивому изучению условий и результатов судебной работы представителей общественной совести. Его «Электрические законы деятельности русского суда присяжных» с атласом таблиц и диаграмм представляют собой богатые и разнообразные выводы из наблюдений над разнородными проявлениями этого суда. В сенатской своей деятельности он горячо отдался стремлению к правильному проведению дел о расколе и сектанстве. Понимая, что ни заботливое слово пастыря, ни разумные указания учителя не приходят в широкой и должной мере на помощь народу, бродящему в полутьме и гнетомому суровой природой, вековыми суевериями и заменой духа писания мертвящей буквой, он находил, что от диких взглядов изуверства до чистых рационалистических
В практической своей деятельности, главным образом в качестве председателя Петербургского окружного суда, он оставался неизменно верен великим началам Судебных уставов. Излюбленные в конце девяностых годов приемы следствия с привлечением обвиняемого в самом конце процесса, чтобы избежать его активной самозащиты, и с искусственным обращением полицейских и секретных документов в следственные акты, читаемые на суде, встречали в нем горячий и тягостный для него по своим служебным последствиям отпор. В этом отношении он пережил много тревожных минут одинокой борьбы.
Бобрищев-Пушкин был любителем истории, литературы и служителем поэзии. В его собственных стихах, напечатанных во «Всемирном вестнике» уже после его смерти, чувствуется гнетущая его душу усталость от деловых тревог и житейских разочарований. Но в жизни он не опускал рук и был энергичным работником. Его писательская деятельность вызвала избрание его председателем литературно-художественного кружка имени поэта Полонского, в который он внес своими заботами, докладами и блестящими возражениями, полными разнородных сведений, большое умственное оживление. Он скончался в полном расцвете душевных сил и могучего здоровья от последствий операции в одном из курортов в окрестностях Дрездена.
Один из самых известных русских адвокатов. Окончив в 1859 г. курс наук в Императорском училище правоведения и прослужив несколько лет в Сенате и в Царстве Польском (в юридической комиссии, подготовлявшей введение там Судебных уставов), был назначен в 1866 г. членом только что открытого Санкт-Петербургского окружного суда. В 1868 г. поступил в присяжные поверенные округа Санкт-Петербургской судебной палаты; в 1868 г. избран в члены совета присяжных поверенных, состоял товарищем председателя Совета.
Принадлежа и по происхождению, и по месту воспитания (как правовед) к привилегированному меньшинству судебных деятелей и имея впереди, благодаря хорошим связям, обеспеченную, блестящую служебную карьеру, Герард добровольно и исключительно по нравственному влечению избрал и предпочел заманчивое, но трудное адвокатское поприще. Карьера эта может дать иногда славу, реже богатство, но отнюдь не способна утолить жажду внешних отличий, властолюбия и честолюбия. Это широко открытое только для соревнования таланту и знанию демократическое поприще, как известно, совершенно уравнивает своих деятелей без различия происхождения и общественного положения. Каждый адвокат сам завоевывает себе место в сословии, и никакие усилия высоких покровителей и «кумушек» не побудят клиентов вверить дела «по протекции».
Нужно было действительно глубокое внутреннее влечение к этой трудной, но столь привлекательной для людей независимого характера свободной профессии, чтобы предпочесть ее другой, более спокойной, обеспеченной и блестящей, с точки зрения честолюбия, коронной службе. Нужен был немалый нравственный закал, чтобы благополучно обойти подводные камни, которыми так изобилует адвокатское поприще и о которых так легко и часто разбиваются неустойчивые адвокаты, даже одаренные крупным талантом.
В. Д. Спасович отметил в деятельности Герарда как выдающиеся черты его светскость, галантность, джентльменство, благовоспитанность, мягкость, благодушие. Эти черты далеко не так маловажны, как это может показаться с первого взгляда. Живое, теплое, даже горячее, страстное отношение к делу не только возможно, но и необходимо для адвоката, мало-мальски добросовестно и по призванию исполняющего свои профессиональные обязанности. Тут, как и везде, необходимо чувство меры и такта, иначе ведение дела превращается в бой обозленных петухов или грызню зверей.