Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Шрифт:
Сурков, Матвеев, Криун, Лобачев, Михайлов, Ларин, Дейчман — это агенты Русского общества пароходства и торговли; в сорокалетний период своего существования общество создало владимирскую команду — это яркий результат его организаторской деятельности. Все соображения, высказанные экспертами о невозможности иметь порядочную команду, не применимы, даже если признать их справедливость к Русскому обществу пароходства и торговли. Я понимаю, что от эксперта Туркула бегают матросы. Имея один пароход, он не мог себе приготовить кадры. Иное дело общество. Обладая громадными средствами, общество, если бы желало, если бы оно могло понимать свои нравственные обязанности, несомненно, могло бы образовать кадры для образования матросов и организования обучения пароходных команд. Раз оно этого не сделало, оно должно за это платить. Возражения о недостатке времени для обучения могут оправдывать Криуна, поставленного в невозможность обучения команды Русского общества, но не могут оправдывать Русского общества. Поэтому общество должно заплатить за этот порядок. В заключение добавлю: ваш приговор, правильный и справедливый, не удовлетворит возмущенную общественную совесть мы знаем виновных, но говорить о них мы не вправе».
Последним говорил представитель почтово-телеграфного ведомства, поддерживавший исковые требования представительствуемого им ведомства в сумме около 9 тысяч рублей за утраченную во время крушения «Владимира»
Господа судьи! Являясь представителем материальных интересов Русского общества пароходства и торговли в деле претензий его к Пеше и к собственникам парохода братьям Банано за потопление парохода «Владимир», я, конечно, не сомневался ни на минуту, что мишенью для нападений будет в течение всего процесса это самое общество. Но, признаюсь, я никак не ожидал, чтобы присущее всякому право на иск было опорочиваемо после состоявшегося определения Палаты 16 сентября. Право это зиждется на 6 ст. Устава уголовного судопроизводства, предоставляющей всякому потерпевшему, не являющемуся в деле частным обвинителем, предстать пред уголовным судом в качестве гражданского истца в том случае, когда имущественные права его нарушены преступлением.
Хотя редакция статьи слишком проста и ясна, чтобы подавать повод к различным ее толкованиям, но исключение из этого правила усматривается будто бы в тезисах уголовного кассационного Сената. Ничего подобного высшее судилище не совершало, да и совершить не могло. Несомненно, что те убытки, которые могут явиться результатом деяния, признанного уже преступным, не могут предшествовать судебному приговору. Применяя соображения эти к настоящему случаю, несомненно, что если бы ответственность Русского общества пароходства и торговли ограничивалась претензиями гражданских истцов к Криуну за его преступное деяние, то, конечно, ответственное за него общество не могло бы явиться обвинителем Криуна до объявления обвинительного приговора, когда права общества ограждены законным иском о регрессе. Но в том случае, когда ущерб является несомненным до суда, вопрос о том, вызван ли ущерб преступным деянием, есть вопрос суда, который должен быть при участии лица заинтересованного. Из данных настоящего дела оказывается, что едва ли есть в деле вопрос, более точно разрешаемый, как вопрос об ущербе Русского общества, так как пароход его «Владимир» несомненно погиб.
Считая, таким образом, вопрос о праве исчерпанным, я постараюсь представить суду соображения, приводящие меня к заключению, что право это в данном случае не идеальное только. Для этой цели я должен доказать как то, что в столкновении виноват Пеше, так и то, что Криуном сделано все от него зависящее для избежания такового. Доказательством этих двух положений я и ограничу свои объяснения. Вопрос о том, сколько мужества выразил Криун и его команда при спасении пассажиров и их имущества, не имеет в данном случае для меня никакого значения. Ошибки Криуна могут создать известные гражданские отношения между обществом и пострадавшими. Задача моя несколько осложняется исключительностью настоящего дела: теперь, когда процесс уже близится к концу, самое происшествие на море настолько не установлено, что квалификация действий капитанов оказалась бы преждевременной. Это анормальное явление легко объясняется сущностью самого события. Чем печальнее явление, тем возбужденнее относится к нему общество. Врожденное ему чувство справедливости находит единственное успокоение в возмездии виновникам несчастья. Это симпатичное само по себе чувство ведет, тем не менее, в большинстве случаев к крайне печальным последствиям. Этот быстрый суд крайне неразборчив в расследовании дела. Первая видимая причина оказывается всегда и виновником бедствия. Исторические примеры не нужны, их удобнее черпать из настоящего дела. В 6 ч вечера 27 июня Одесса впервые узнала о случившемся бедствии. 28 июня местная пресса была переполнена сенсационными заметками о происшествии и единодушным приговором обвинен был Пеше. Оно и понятно: русский пароход утонул вследствие удара, нанесенного ему итальянским судном. Причинная связь очевидна, а большего и не надо. Приговор произнесен, а самое происшествие никому еще и не могло быть известно. Суд общественного мнения произнесен был так быстро, что упущено было даже такое простое соображение, как то, что крушение является всегда результатом взаимодействия двух сил (пароходов). Эта ошибка была, впрочем, скоро исправлена. На другой же день обвинены были оба капитана. Целый ряд статей, карающих то одного, то другого, то обоих вместе, очевидно, столь же мало полезен для предстоящего суда, так как и они были писаны лицами, не знавшими действительных обстоятельств дела, в чем некоторые чистосердечно сознавались в конце своих произведений.
Следственная и обвинительная власть, деятельность коих воплотилась в обвинительном акте, оказались не чуждыми того же недостатка. Достаточно сличить прочтенный здесь обвинительный акт с теми обвинительными актами, которые каждодневно читаются на суде, чтобы усмотреть между ними существенное различие. Обвинительные акты являются всегда верною фотографией добытых предварительным следствием данных. Если не всегда приводят они к проектируемым актами результатам, то это объясняется тем, что часто судебное следствие изменяет совершенно характер дела. Бывает и так, что выводы составителей актов не совпадают с выводами судьи. В данном случае обвинительный акт грешит и в описании событий, предшествовавших его составлению. На второй странице акта говорится о том, что итальянский пароход увидел слева по носу белый огонь. Смею уверить, что в данных предварительного следствия никто и никогда подобного указания не делал, а это обстоятельство — кардинальное в деле. Перевернув страницу, мы узнаем из обвинительного акта, что в то время, когда стоявшие борт о борт пароходы давали возможность пассажирам переходить с одного парохода на другой, капитан Криун уговаривал их остаться, говоря, что подходящий «Синеус» спасет пассажиров. Предварительным же следствием установлено, что огонь парохода «Синеус» показался лишь после значительного промежутка времени после того, как «Колумбия» отчалила. Это очевидно простые ошибки — результат поспешной деятельности. Несмотря на полное разногласие показаний обоих преданных суду капитанов, обвинительный акт не подвел итогов своего расследования; он не установил события таким, каким оно ему в то время казалось. Представитель обвинительной власти здесь на суде в своей строго обдуманной речи также не подвел итогов следствия. Он находит возможным обвинять обоих, так сказать, альтернативно, утверждая, что Криун нарушил закон, сделав неправильный поворот влево, при сближении с итальянским пароходом не уменьшив хода и не застопорив машины. Виновность Пеше усматривается в том, что при виде зеленого огня он положил неправильно «право на борт», не уменьшил хода и не застопорил машины. Допуская в угоду обвинительной власти возможность считать при каких бы то ни было обстоятельствах виновными обоих, я никак не допускаю мысли, чтобы суд, на обязанности которого лежит точное применение карательного закона к определенному событию, решился бы
Представители гражданских истцов также мало занялись исследованием события. Им, впрочем, безразлична мера наказания. Им нужно получить удовлетворение за понесенный их верителями от преступления ущерб. Степень вины не играет для них существенной роли. Справедливость требует сказать, что огромное большинство гражданских истцов пытается обвинять Криуна, но, к сожалению, в деле анализа судебного следствия они совершили немногое. Усматривая различие в показаниях русской и итальянской команд, они охотно доверяют последней только потому, что усматривают в показаниях ее больше солидарности, или разрешают вопрос еще проще, говоря, что свято убеждены в том, что суд признает событие таким, как им хочется. Мне кажется, что одною из причин этого одностороннего отношения к делу является исполнение ими их обязанностей. Пред нами стоят два ответчика: с одной стороны, Русское общество пароходства и торговли, а с другой — капитан Пеше с своим пароходом. Первое, по их мнению, ответствует всем своим имуществом (таковы, по их мнению, русские гуманные законы), второй отвечает только кораблем — таковы законы иностранных государств. Несомненно для них одно: как бы велики ни были недостатки Русского общества и его представителей, у него есть одно несомненное достоинство — полная касса. Какими бы, в свою очередь, достоинствами ни обладал итальянский пароход, у него есть один недостаток — ничтожность его стоимости, едва ли могущей вынести ту таможенную пошлину, которою он должен быть оплачен, чтобы стать их собственностью.
Какие причины руководили ими, для меня безразлично, так как, к сожалению, подведение итогов следствия должно лежать на моей обязанности, а только что указанные мною недостатки в их объяснениях лишают меня возможности воспользоваться их способом установления обстоятельств дела. Да я и не решусь просить суд установить событие по показаниям русских свидетелей потому только, что эти показания в моих глазах заслуживают больше доверия, чем показания, для меня неблагоприятные. Я постараюсь установить пред судом картину события так, как оно, по мнению моему, устанавливается всею совокупностью данных, добытых судебным следствием.
В ночь с 26 на 27 июня пароход «Владимир» под командою капитана Криуна шел из Севастополя в Одессу, пройдя траверз Тарханкутского маяка в 5 милях от него. Курс — норд-вест 40°. В 12 часов команда сменилась. На вахте были баковый матрос Сопоцько, помощник капитана Матвеев, подвахтенный Собченко (исполнявший должность боцмана). Рулевые и механики не упоминаются мною потому, что значения для дела они не имеют. В 12 часов 20 минут Сопоцько известил Матвеева о том, что справа по носу виден белый огонь. Матвеев дал об этом знать через Собченко Криуну, который немедленно появился на мостике с биноклем в руках. Усмотрев через 20 минут, что огонь систематически удаляется вправо, но не видя отличительных огней, Криун велел взять немного влево; повернули на 10 градусов влево, сопровождая маневр двумя свистками. Видя, что огонь становится ярче 8 градусов вправо, Криун велел взять еще немножко левее. Повернули еще на 10 градусов, сопровождая и этот поворот двумя свистками. Обстоятельства эти едва ли могут подлежать какому-либо сомнению: они устанавливаются целым рядом свидетельских показаний. Кроме единогласного показания команды, совершенно согласного с показанием, данным на предварительном следствии, обстоятельства эти в разных моментах находят себе подтверждение и в совершенно посторонних свидетелях. То обстоятельство, что Криун ни на минуту не спускался вниз, удостоверяется, между прочим, и свидетельницею Ковалевой, находившейся в течение всего времени на палубе. Указанный командой курс устанавливается и тем соображением, подтвержденным всеми экспертами, что это тот нормальный курс, которым каждодневно совершает свои рейсы Русское общество начиная с 1856 г. Незначительные уклонения от курса вызываются иногда состоянием погоды, заставляющей в некоторых случаях отступать от обычного направления, чего, впрочем, при состоянии погоды в эту злосчастную ночь не было. Свистки устанавливаются как командой парохода, так и совершенно посторонними свидетелями. Вызванные гражданскими истцами свидетели, из коих некоторые даже не допрошены на предварительном следствии, как Шнейдеров, Тарапанов, Ковалева (гражданская истица) и др., с точностью установили факт подачи свистков. Правда, что существует и противопоказание: свидетель Черномордик прежде услышал один свисток с итальянского парохода, а потом два свистка «Владимира». Но я не решусь вменить в вину Черномордику несомненную неправильность его показания. Этот впервые появившийся на судебном следствии свидетель понес столько горя, что неудивительно, если он и смотрел на происходящее ненадлежащими глазами: его били, он и под винтом «Колумбии» побывал, да и не обязан же он с точностью блюсти за свистками. Едва ли при этих условиях и свистки будут заподозрены судом.
Посмотрим, что делается на итальянском пароходе. Но тут уж придется устанавливать картину события суду. Я представлю те данные, в силу которых я составил об этом свое мнение. На предварительном следствии, которое было восстановлено на суде в этой его части, подсудимый Пеше сказал, что на вахте кроме него находились Рицо, рулевой Джуфре и матрос на мостике Коланджо. Теперь он заявил, что его, Пеше, не было, он отдыхал в каюте. На предварительном следствии рулевой Джуфре показал, что в 12 часов 5 минут он усмотрел белый огонь, о чем и дал знать вахтенному помощнику Рицо, который велел повернуть на 1 румб вправо, что он и исполнил, а матрос Коланджо на том же предварительном следствии сказал, что увидел белый огонь, но никаких сообщений по этому поводу не делал. Здесь, на суде, они обменялись ролями: Коланджо, увидев белый огонь, сообщил об этом вахтенному помощнику, а рулевой Джуфре показал, что об этом огне он узнал от Коланджо, о чем и сообщил вахтенному помощнику. Итак, сомнения в том, что каждый из них говорил неправду, быть не может. Вопрос о том, когда кто из них говорил правду, да и говорил ли ее когда-нибудь есть вопрос, подлежащий решению суда. Я думаю, что из двух показаний Рицо ближе к действительности последнее его показание. Не сомневаясь ни на минуту, что и первое показание всей команды было результатом предварительного их совещания, я думаю, что прежнее утверждение Пеше о его наблюдении за пароходом под мостиком — чистый вымысел. В этом меня убеждает и тот инцидент, который имел место в первый день судебного следствия. Убежденные в том, что Пеше раздетый мог появиться только в критическую минуту, защитники Криуна пытались установить путем допроса свидетелей отсутствие обычного костюма на Пеше. Пеше сам и в лице своего поверенного старался, в свою очередь, убедить суд в том, что свидетели приняли его парусинный костюм за нижнее белье. Скоро, впрочем, обстоятельства заставили их отказаться от этой попытки. Если бы Пеше не думал настаивать на своем бодрствовании, то вопрос о том, во что он был одет, когда спал, оказался бы вопросом для дела совершенно безразличным.
Таким образом, приходим к заключению, что у итальянцев никого, кроме Рицо, на вахте и не было и, следовательно, огни и маневры «Владимира» остались незамеченными. Криуну, между прочим, ставилось в упрек, будто он хотел «проскочить» перед носом «Колумбии». Достаточно посмотреть на Криуна, этого спокойного, скромного русского человека в почтенном возрасте и сравнить его с молодым, бойким и смелым Рицо, чтобы понять, что если кто-нибудь из них способен на удаль, в данном случае безрассудную даже, то во всяком случае не Криун.