Русские сумерки. Клятва трикстера

Кулагин Олег

Нет, лучше туда не смотреть!

Гляди под ноги, дурак. Вот, едва не споткнулся о кирпич!

Хорошо, что толстый слой пыли гасит звук шагов.

Тут всё ею покрыто – не только земля, но и машины, мёртвые детские качели…

И нигде никаких следов – проходил ли тут вообще хоть кто-то, с тех пор как Сумерки убили город?

Неужели мы первые?

Или нет… Что это там угадывается в пыли? Лохмотья, оставшиеся от рюкзака? А рядом? Куски человеческого скелета?

«Не поворачивай голову!

Смотри перед собой. Главное – не потревожить!»

Я строго следую этой директиве. И через пару шагов, будто на мину, наступаю на укрытую пылью раздавленную пластиковую бутылку.

Звук кажется оглушительным!

Отец резко оборачивается. Хватает меня за руку и ускоряет шаг, насколько позволяет его раненая нога.

Холодный пот стекает у меня по шее. «Бум-бум-бум!» – бешено колотится сердце в груди.

Но двор скоро закончится. Ещё немного, и мы скроемся вон за тем домом!

Я отчаянно в это верю.

И в этот миг грохот автоматной очереди раскалывает воздух.

А спустя секунду – там, у Тропы – взрывается граната!

Дребезжат уцелевшие стекла в пятиэтажке. Странный звук эхом долетает от 42-й школы.

Серый кокон вздрагивает. Или мне кажется? Разглядеть не успеваю.

Мы бросаемся к подъезду. Фиолетовая плесень бахромой свисает с козырька. Дверь открыта, но почти наполовину затянута смертельной дрянью.

Лезть внутрь – глупо.

Даже стоять рядом опасно! А отец накидывает капюшон своей «счастливой» куртки. И хрипло командует:

– За мной!

Он первым бросается под фиолетовую бахрому. Я проныриваю следом. От запаха плесени щиплет в носу, слезятся глаза…

Мы взлетаем по ступеням. Отец на ходу срывает разъеденную куртку, швыряет её вниз. Фиолетовые побеги змеятся на лету, дожирая куртку.

Хрустит под ногами скелет кошки. Второй этаж.

Что-то происходит там, во дворе, – какие-то огни мелькают за грязными стеклами. И всё громче звук – будто к нам летит огромная муха!

Ещё один этаж.

Наконец-то открытая дверь квартиры! Её окна должны выходить на ту сторону!

Мы проскальзываем внутрь.

В коридоре – пыль, разбитая чашка на полу. В кухне на табурете сидит мертвец – серый, засушенный, как мумия. Нам не туда!

Мы бежим в гостиную, к балконной двери. Рядом с ней – тоже тела. Сидят в креслах. Незряче таращатся в мёртвый экран телевизора.

Отец проскакивает мимо, к балкону.

Я бегу за ним. И всхлипываю от ужаса.

Потому что мертвецы поворачивают головы. Смотрят на меня страшными высохшими глазницами.

На мгновение я замираю – этот миг кажется невыносимо долгим…

Отчаянно хочется удрать – куда угодно, лишь бы вон из этой комнаты. Но я шагаю вперед – между мертвецами, едва не задев одного плечом. И вслед за отцом перемахиваю через балконные перила.

По водосточной трубе мы спускаемся на один этаж и прыгаем на газон.

Бегом одолеваем сквер

и ныряем за угол соседнего дома.

Впереди, словно над горячим асфальтом, колышется воздух над дробилками. И не повернуть – плесень справа и слева. А за спиной – нарастающий гул, как от растревоженного улья!

Мы мчимся напрямик.

Мне кажется – там нет прохода. Ещё немного, и невидимые смерчи захватят нас, перемалывая кости…

Но отец проскальзывает вперёд – легко, несмотря на раненую ногу. Там, где я вижу сплошное марево, он безошибочно угадывает зазор между дробилками. И я ступаю за ним – след в след.

Я в него верю – и от этого страх притупляется, почти уходит.

Мой папа – хороший трикстер! И я мечтаю когда-нибудь стать таким же…

Всё!

Проскочили.

Опять повернули за угол дома.

Следующий двор – открытое место, без всякой дряни. И в просвете между многоэтажками угадывается ржавый троллейбус.

Через полсотни шагов я различаю номер «12».

Да! Тот самый маршрут, что ходил вдоль окраины. Значит – периметр близко. А где-то там, за дальними домами, – спасительный, почти нормальный лес!

Пересекаем двор.

Мы вырвались!

Гул осиного гнезда стихает за спиной. Если высшие пытались за нами гнаться – вероятно, им худо пришлось!

Только Петровича жалко…

Он был реальный ловкач.

Идём вдоль троллейбусной линии. Дымки почти нет, и дорога хорошо просматривается.

– Не бойся, Глеб, – шепчет отец. – Осталось недолго. Выберемся!

А я и не боюсь.

Столько хороших людей погибло, чтоб дать нам шанс. Значит, мы просто обязаны выбраться!

У супермаркета «Класс» сворачиваем направо. Впереди – опять дымка. Но эта улица точно ведёт к периметру!

На тротуарах разбросаны вещи – дорожные сумки, какие-то тряпки, жидкокристаллический телевизор с разбитым экраном. Опрокинутая детская коляска…

Здесь у людей было больше времени. И некоторые пытались тащить с собой барахло.

Сгрудились в пробке машины – их хозяева надеялись выбраться из города в последние минуты.

У нас в районе – всё то же самое.

Девять лет мне было, но я до сих всё отчетливо помню – истошные вопли автомобильных сигналов, крики, ругань и детский плач. Помню безумную толпу женщин и стариков, громивших продуктовый магазин. И голос отца: «Пожалуйста, уходите из города!»

Нет, долго он их не уговаривал. Подхватил меня, как особо драгоценный груз, и бежал с мамой до самой опушки леса. Выскочили как были – в домашних спортивных костюмах с растянутыми коленями. Из имущества – лишь мобильные телефоны и ключи от квартиры.