Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

Парамонов Борис Михайлович

Наведя справки у знакомых, я выяснил, что в таких случаях нарушителей судят крупными партиями, а это значит, что в суде нужно будет провести едва ли не весь день, потому что повестки всем вручают на одно время, скопом. Так еще до суда я понял смысл и вес наказания: оно в том, что вы теряете время в казенном заведении. Так, кстати, и вышло: я пробыл в суде с половины десятого до трех часов, - даже на обед отпустили в час дня, и возвращаться было куда как неохота. Заранее зная, что буду там долго, я решил запастись каким-нибудь серьезным чтением - толстой книгой, а не газеткой, - и остановил свое внимание на томе Ортеги-и-Гассета: давно уже его не перечитывал.

Понятно, какая работа Ортеги оказалась в данном случае особенно уместной: "Восстание масс", конечно. Уж больно публика подходящая в суде подобралась. Вот уж истинно масса, толпа. Народ был на девять десятых молодой, а американская молодежь, по нынешней моде, выглядит чрезвычайно безобразно, вульгарно, можно

даже сказать жлобски. Какая-нибудь эспаньолка или бакенбарды тончайшей полоской - при наголо стриженной голове, серьги во всех подходящих и неподходящих местах и особенно татуировка опять же на всех местах, глядящая с предельно обнаженных тел - в майках без рукавов и в коротких, чуть ниже колена штанах (не шорты, а именно штаны, как-то похабно обрезанные). Нынешний молодежный стиль - быть некрасивым, нарочито уродоваться, стиль рэп, я бы сказал. Аполлон чернявый, как говорили футуристы. В этом контексте надо воспринимать и татуировку, мода на которую дошла до сумасшествия. Статистика говорит, что в США татуировано двенадцать миллионов человек. Кстати сказать, я тут впервые поневоле задумался над этим явлением и трактовал его так. Это реакция массы на феномен масскультуры - поп-искусства с его культом еженедельных звезд. Эти звезды, считаются, поют (то есть орут под громыхание всякого металла) - и все это бесконечно тиражируется. Люди привыкли к тому, что звездой стать легко, может стать каждый, и я в том числе. И вот татуировка символически это повсеместное и коемуждое стремление реализует. Символически реализуются персональные амбиции. Если на эстрадах музыка, то здесь - живопись. Носить татуировку - значит быть одновременно художником и картиной. Искусство масс. Восстание масс.

Запомним, однако, вот эту претензию нынешней молодежи - выделиться, выйти за некий предполагаемо средний уровень, за рамки обЫденности. И эта формальная, так сказать, установка куда важнее того факта, что таких выделенных в свою очередь оказывается - масса.

Пора, однако, и самого философа процитировать: Хосе Ортега-и-Гассет, "Восстание масс". Основной тезис:

...деление общества на массы и избранные меньшинства ... не совпадает ни с делением на социальные классы, ни с их иерархией... внутри любого класса есть собственные массы и меньшинства. Нам еще предстоит убедиться, что плебейство и гнет массы даже в кругах традиционно элитарных - характерное свойство нашего времени. ... Особенность нашего времени в том, что заурядные души, не обманываясь на счет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее, навязывают ее всем и всюду. Как говорят американцы, отличаться - неприлично. Масса сминает все непохожее, недюжинное, личностное и лучшее. Кто не такой, как все, кто думает не так, как все, рискует стать отверженным. И ясно, что "все" - это еще не все. Мир обычно был неоднородным единством массы и независимых меньшинств. Сегодня весь мир становится массой.

Сегодня у Ортеги - это 1930-й год, когда вышла его нашумевшая книга, прочно ставшая культурфилософской классикой. И кое-какие коррективы явно напрашиваются.

Начать с того, что сегодняшний демократический мир одержим проблемой всяческих меньшинств и защитой их прав. Кстати сказать, эта проблема была поставлена еще в 19 веке философом либерализма Джоном Стюартом Миллем в его знаменитом трактате "О свободе". Подлинно либеральное общество, говорил Милль, не удовлетворится принципом большинства голосов, не будет навязывать волю большинства как единственный путь демократической политики - необходимо помнить о меньшинствах и их специальных интересах. Ибо у демократии есть имманентный недостаток, программно встроенный в систему: мажоритарный принцип, порождающий всякого рода конформизм, унифицирующий жизнь в демократических обществах. Об этом писал едва ли еще не первым Токвиль в своей "Демократии в Америке". В нынешних развитых демократиях Запада, как видим, этот момент учитывается и во многом определяет текущую правовую политику. Тут даже по временам обозначается уклон в другую, противоположную сторону: общество распадается на группы со специальными интересами, начинает чувствоваться утрата необходимого единства. Трудно стало формулировать и осуществлять общенациональную политику - проблема, с которой Ортега по-настоящему еще не сталкивался.

Вообще его "Восстание масс" можно рассматривать в разных оптиках. В ближней, актуальной - для начала 30-х годов - перспективе некоторые его темы звучали куда серьезнее, чем сейчас: например, отмеченная им гипертрофия государства. Одна из глав "Восстания масс" так и называется - "Государство как главная угроза".

Современное государство - самый явный и наглядный продукт цивилизации. И отношение к нему массового человека проливает свет на многое. Он гордится государством и знает, что именно оно гарантирует ему жизнь, но не осознает, что это творение человеческих рук, что оно создано определенными людьми и держится на определенных человеческих ценностях, которые сегодня есть, а завтра могут улетучиться. С другой стороны, массовый человек видит в государстве безликую силу, а поскольку

и себя ощущает безликим, то считает его своим. И если в жизни страны возникнут какие-либо трудности, конфликты, проблемы, массовый человек постарается, чтобы власти немедленно вмешались и взяли заботу на себя, употребив на это все свои безотказные и неограниченные средства.

Здесь-то и подстерегает цивилизацию главная опасность - полностью огосударствленная жизнь, экспансия власти, поглощение государством всякой социальной самостоятельности - словом, удушение творческих начал истории...

Несомненно, это было так именно в 1930 году, когда резко обозначилась тенденция к тоталитаризации государств. Фашизм и большевизм были всячески актуальны, являли реальную угрозу. Сейчас вопрос о государстве в демократических обществах, отнюдь не потеряв актуальности, ставится все-таки по-другому. Но для того, чтобы эти нюансы проследить, нужно вспомнить основное из того, что сказал Ортега о массах и об их восстании - то ли метафорическом, то ли реальном.

Восстание масс у Ортеги - в некотором роде просто возрастание масс, количественный рост населения, обеспеченный научно-техническими и социальными сдвигами, произошедшими в европейской истории в течение 19 века. Ортега приводит цифры: население Европы ни разу в ее истории не превышало ста восьмидесяти миллионов - а за время с 1800 по 1914 год достигло четырехсот шестидесяти. Прежде всего жить стало легче: простой человек обеспечен необходимым материальным комфортом и полнотой социальных прав. Из жизни ушла напряженность, связанная веками с самой элементарной борьбой за существование. Отсюда главное и, для Ортеги, почти роковое последствие: современный человек утратил понимание цены цивилизации, стал смотреть на нее едва ли не как на природное явление, автоматически наделяющее всевозможными благами. Произошла утрата воли к культуре. Но пусть лучше скажет сам автор, Ортега-и-Гассет:

Никогда еще рядовой человек не утолял с таким размахом свои житейские запросы... С каждым днем росло чувство надежности и собственной независимости. То, что прежде считалось удачей и рождало смиренную признательность судьбе, стало правом, которое не благословляют, а требуют... Этой материальной доступности и обеспеченности сопутствует житейская - комфорт и общественный порядок... во всех ее основных и решающих моментах жизнь представляется новому человеку лишенной преград...

...видя мир так великолепно устроенным и слаженным, человек заурядный полагает его делом рук самой природы и не в силах додуматься, что дело это требует усилий людей незаурядных. Еще труднее ему уразуметь, что все эти легко достижимые блага держатся на определенных и нелегко достижимых человеческих качествах, малейший недобор которых незамедлительно развеет прахом великолепное сооружение... не видя в благах цивилизации ни изощренного замысла, ни искусного воплощения, для сохранности которого нужны огромные и бережные усилия, средний человек и для себя не видит иной обязанности, как убежденно домогаться этих благ, единственно по праву рождения.

И в краткой, но вполне драстической формуле - вывод автора:

Если этот человеческий тип по-прежнему будет хозяйничать в Европе и право решать останется за ним, то не пройдет и тридцати лет, как наш континент одичает.

Прошло уже не тридцать лет, а семьдесят, но об одичании континента Европы говорить оснований нет. Точнее: тенденции и черты новоевропейской демократической цивилизации, описанные Ортегой, продолжают действовать, но результат, им предсказанный, не состоялся. Исключением, как бы подтверждающим правило, был опыт фашизма. Но, во-первых, этот опыт Европой изжит, а во-вторых, фашистские мотивации были отнюдь не теми, которые Ортега описывал как универсально значимые для демократической цивилизации. Фашизм, наоборот, апеллировал к сверхличным ценностям нации и государства, говорил о почве и крови, стимулировал и симулировал чувство превосходства у своих адептов, вообще был системой как бы иерархической и призывал он не к гедонистическим радостям, а скорее к жертве. Опыт фашизма нужно вынести за скобки в разговоре о судьбах демократии, он не представителен для этого разговора.

И тогда нужно посмотреть на проблематику Ортеги издали, из нашего уже времени, в дальней - по отношению к нему - перспективе.

Первое, что нужно сказать: многое остается правильным, анализ Ортеги в некоторых важных линиях не утратил значимости. Главное: массы продолжают руководить и навязывать обществу свои ценности, если можно называть ценностями то же нерассуждающее удовлетворение элементарных качественно, но постоянно растущих в числе нужд - уже даже не нужд, а капризов. Понятие государственного, вообще политического руководства стало сомнительным в современном демократическом мире: массами не руководят, к массам прислушиваются по каждому пустяку. Наиболее вдумчивые критики осуждали президента Клинтона не за Монику и прочих соблазненных и покинутых, а за то, что он не принимал ни одного решения, не устроив предварительно соответствующий опрос общественного мнения, poll, как говорят в Америке. Но ведь в этом Билл Клинтон - человек своего времени, можно даже сказать пышнее - своей эпохи.