Русский Амстердам (сборник)
Шрифт:
Все стояли. Они вчетвером подняли бордовые бокалы под мелодию, поднадоевшую за всю предшествующую жизнь и тихо скончавшуюся несколько дней назад, пока они паковали чемоданы и не обращали внимания на телевизор… У кого оказалось налито – присоединились, а остальным было неудобно булькать под траурный тост.
Хохма перестала быть хохмой. Смущенные, они сели.
– Да что вы, ребята, – озираясь, пробормотал Леша, – это ж так. It’s a joke…
– Сергей, а вы споете нам? – неожиданно вступила из другой половины комнаты девушка с тонкими чертами лица, каштановыми волосами и резким голландским акцентом, делавшим из слова «вы» что-то похожее на «фю».
И Сережа взял как бы случайно принесенную гитару,
Он пел не очень долго и принят был с большим энтузиазмом, особенно голландской частью компании, которой тут же стал объяснять, что на самом деле песня-то не Гребенщикова, а Леши Хвостенко, да Леша уже и сам об этом слабо помнит, а Гребенщиков поет ее не вполне правильно. Голландцы слушали и делали вид, будто знают, кто такие Гребенщиков и Хвостенко.
Вечеринка снова распалась на маленькие группы; опустошались бутылки и темы разговоров, но тут же предлагались новые, и Саша, отяжелев после долгого дня и изрядного количества бордо, вяло переключался с бокала на бокал и с человека на человека, не принимая участия в броуновском движении гостей по тесной квартирке.
Пришлось немного порассуждать о проблемах русского театра, похвастать баррикадной романтикой августа, живописать пустынность московских магазинов и тут же заверить, что возврата к старому «нормальные люди не хотят». Впрочем, это все было, скорее, на иностранную публику, а Сашу занимала проба вин и закусок, да еще хотелось понаблюдать общую атмосферу вечера и окружавших его людей. С кем-то он уже обменялся телефонами, с кем-то познакомился и кому-то наговорил вдосталь теплых слов на русско-английской смеси, но в целом вечеринка смотрелась безликой массой вроде опустошенных бутылок на балконе.
Наконец, по всем признакам настал момент уходить. Голландская часть компании уже подрассосалась. Сережа и Нинка с Лешей собрались идти вместе, и надо было к ним присоединяться, но прежде – попрощаться с Яном и Ингрид, которые и привели его сюда. Ингрид была совсем неподалеку, и он привстал по направлению к ней:
– I think it’s time to go.
– Yes. Shall we leave together? [14]
Надо же, подумал Саша, вроде я сам зову ее с собой.
Надо было сказать иначе, «I shall go» [15] , что ли. Но… почему бы и нет?
14
– Кажется, пора.
– Да. Уйдем вместе? (англ.)
15
Я пойду (англ.).
– OK.
– We can use my bike if you ride and I’m… achterop.
– Ахтероп? [16]
Ингрид молча похлопала рукой позади себя и покрутила воображаемые педали. Ага, на багажнике. Ладно.
– Let’s go [17] .
Ингрид тоже попрощалась с кем-то, вдвоем они оказались рядом с Яном. Саша кивнул ему:
– Ну, мы пошли.
– Приятно было познакомиться – ответил Ян по-положенному, не удивляясь новому «мы».
– Ну, еще увидимся, – а сам подумал, что навряд ли.
16
– Отлично.
– Можно поехать на моем велосипеде, но только
– На багажнике? (англ., нидерл.)
17
– Пошли (англ.).
– Конечно. Пока!
И они вышли. Везти на багажнике рослую девушку, сохраняя равновесие, оказалось делом довольно трудным, велосипед все время вилял, а Ингрид смеялась и показывала дорогу. Потом пошло лучше, но Ингрид все равно смеялась, и он уже чувствовал ностальгическую нежность к ней, словно возвращалось что-то из отроческих дачных каникул, когда он тоже катал одну девчонку на багажнике… Только эта была совсем другой, взрослой, яркой, уверенной в себе, и с ней было хорошо.
Так они добрались до ее дома. Что же теперь, неужели тащиться отсюда до общаги, ночью? Да нет, вряд ли затем она его позвала.
– I’m afraid there’re no trams now, – словно угадала Ингрид, – what time does your day begin tomorrow?
– At ten o’clock we meet in the hotel.
– Why don’t you stay at my place tonight? [18]
А действительно, почему бы и нет?
Ингрид засмеялась и наклонилась к велосипеду, словно это он был ее героем в эту ночь. Оказалось, она приковывала своего скакуна толстой цепью к металлической решетке. А потом Ингрид взяла Сашу за руку и повела наверх.
18
– Боюсь, трамваи уже не ходят… Во сколько тебе завтра на работу?
– В десять мы встречаемся в гостинице.
– Может, у меня переночуешь? (англ.)
6. Почему бы и нет?
Утром он еле успел в общагу, подхватить свои вещи. Венька злорадно усмехнулся:
– Ну?
– Порядок.
А больше поговорить не успели, срочно погрузились в тот же автобус, теперь уже со значительным количеством багажа. Саша пристроился у окошка, рядом, конечно, плюхнулся Венька, горячо задышал и стал требовать подробностей. Саша сразу дал понять, что их не будет, и стал нарочито громко рас сказывать о соленых орешках к пиву, что были так хороши на вечеринке. Венька отстал, и Саша предался созерцанию пейзажа за окном. Каналы чередовались с коровами, коровы – с каналами, мелькали разно образные постройки, а вдалеке четкая линия горизонта пересекалась только редкими деревьями и подчеркнуто вертикальными шпилями церквей. Скоро это надоело, и Саша провалился в сон – вдогон бурной этой ночи.
Но поспать не удалось – автобус уже через полчаса встал на маленькой площади около маленького отеля и им пришлось спешно выгружаться. Ящики, ругань, вздохи Самого, как вогнать спектакли в прокрустово ложе крохотной сцены? И сразу, с колес, репетиция… А Саша все плавал в какой-то мутной тяжести – состояние человека, несколько раз за последние сутки уснувшего, но так толком и не поспавшего. Но кончилась и эта колготня – теперь бегом досыпать в гостиницу. Саша, собственно, до сих пор не знал ни названия гостиницы, ни имени города.
Уснул не сразу, но проспал-таки пару часов. С черного дна его не без усилий вытащил голос звукотехника и рабочего сцены Васи Стреглова, с которым они делили номер на двоих.
– Саня, вставай, посетители.
– Мма… ну…
– Вставай, чудила, клевая телка подвалила.
– Что? Э?
– Телка. Тел-ка. Кле-ва-я.
– А… А?!
И он открыл глаза. Над ним склонилась Васина голова, от нее пахло сырокопченой колбасой.
– Подвалила, говорю, телка.
Саша приподнялся на локте и оглядел комнату.