Русский апокалипсис

Ерофеев Виктор Владимирович

Хозяйка

Хозяйка до недавнего времени была неприятным словом. Оно ассоциировалось с квартирной хозяйкой, вредной сукой с вечной претензией, которой заплати деньги, а их нет. Однако пушкинская строка «мой идеал теперь — хозяйка» вновь зазвучала актуально. В больших квартирах, в загородных домах на просторной кухне оказалось пустое место. Сюда не запустишь вертлявую блядь. Или же эта блядь должна переродиться. Пустое место надо кем-то заполнить.

Все женщины мечтают о большой любви. Она им представляется как бесконечное переживание счастья. Как будто раздвигаются занавески, и солнце через распахнутое окно бросает новый сильный свет на привычные предметы. Это

счастье нераздельно и неподкупно. Его нельзя развести на духовные и материальные сферы жизни. Оно пронизывает заботу и отдых. Каждая женщина знает: будучи счастливой, она иначе красит ногти, иначе расчесывает волосы перед зеркалом, иначе читает книги и, наконец, иначе режет ножом лук на кухне. Она его режет, смеясь и плача одновременно.

Пример с луком лишний раз говорит о том, что, если развернуться к жизни своей счастливой стороной, традиционные женские роли, которые женщине кажутся порой обременительными, можно исполнять легко, в радость. Больше того — с любовью. Получается то же, что с деньгами: деньги — к деньгам, радостное отношение к жизни — к счастью. Позитив притягивает. Ах, если бы вы видели, как моя знакомая француженка Бернадетта готовит суп из артишоков с цукиниями! Конечно, она живет в райском уголке, на юге Франции, на берегу моря, но разве дело только в этом? Просто она — волшебница, если не сказать — колдунья. Веселая, худенькая и молодая, она в свои пятьдесят лет не только определит женщинам по руке, будет ли у них следующий ребенок мальчиком или девочкой, но и приготовит к приходу друзей такой ужин, который их приворожит к ее дому. Она терпеливо снимает чайной ложкой мякоть из каждого лепестка артишока, затем разрезает цукинии. Терпение — свойство не только характера, но и таланта хозяйки. В женщине, которая не умеет готовить, есть особая фригидность души.

— Знаешь, — говорит она, — для меня разделка овощей — лучшая медитация. Они такие разные и так гипнотизируют меня своими внутренностями! Мясо — другое дело. Оно кровоточит. В разделке мяса есть что-то от жертвоприношения.

Я выбираю из ее речи слово «медитация», связанное с овощами, и начинаю понимать, чего не хватает нашим хозяйкам — организаторам кухонной штурмовщины, предгостевой паники. Бернадетта, готовя ужин, углубляется в свою любовь к гостям. Она сначала варит мякоть из артишоков, затем кусочки цукиний с разными приправами. Протерев цукинии, она снова варит — уже все вместе. И сколько времени на это уходит?

— На это, прежде всего, требуется grand amour! — улыбается она.

Ее кухня — пространство большой любви. Кухня в обоих смыслах: помещение и еда. Все связано. В ее доме кухня не изолирована от столовой — они лишь разделены дополнительным кухонным столом, превращающим кухню в каре. В этом каре все под рукой: от новейших сковородок и миксеров до чугунной бабушкиной утвари. Многочисленные сорта оливкового масла и уксуса с разными добавками — это все, что нужно для салатов. Пряности и приправы засыпаны в зеленые провансальские горшки, разрисованные веточкой с черными маслинами. Такая кухня не боится ни закусок, ни десерта. Муж Бернадетты на кухне — на ролях второго плана, но зато он — главный по винам.

Нам в России, открывающим мир кухни после десятилетий кухонной разрухи, далеко еще до гармонии Бернадетты. Женщина на русской кухне пока что не определилась, назваться «домохозяйкой» она боится как огня. С кухонной медитацией у нее нелады. Не удивительно: русские семейные ценности — не менее туманная вещь, чем национальная идея. Неприхотливость и монотонность каждодневной еды — не самый лучший сговор жены и мужа. Накормить семью и угостить гостей — у нас пока что разные вещи. Ресторан для большинства русских — не обычная семейная сходка, а праздник. Однако именно каждодневная еда и любовь к своему постоянному месту на кухне формируют тело, определяют дух, уверенность в себе.

Многие наши женщины входят на кухню, как в комнату второго сорта. Между тем, роль кухни

в квартире похожа на роль нижнего белья — с него должно все начинаться. «Кухонная культура» советских лет отличалась разговорами, а не едой. В наследство от тех лет нам достался разнобой, свойственный недоразвитым странам: на одних кухнях мы еще тщетно боремся с мышами и тараканами, а в роскошных кухонных ансамблях новой поры еще не изжита показуха нуворишей. Правда, мы готовы учиться, смотреть по сторонам, путешествовать и перенимать опыт. Мы не потеряли вкус к еде. Напротив, Россия восстанавливает статус страны, которая умеет и любит есть. Но без женского счастья любое блюдо будет холодным.

Идеальный муж

Идеальный муж объелся груш. Примерно так утверждал Оскар Уайльд в своей старомодной, но остроумной пьесе. «И слава Богу!» — добавила бы от себя великая русская литература. Кто ее положительный герой? — Человек идеи. Его частная жизнь — на десятом плане. Мы — дети антисемейной интеллектуальной традиции. Короче, огнепоклонники.

Охотники на женщин, вроде Онегина и Печорина, — этих много. Неужели у нас в литературе не было идеального мужа? Ну, старосветский помещик Гоголя. Так можно и Манилова записать в идеальные мужья. Пьер Безухое? Левин из «Анны Карениной»? При всем толстовском реализме они как мужья не слишком правдоподобны. Достоевский предпочел отделаться «вечным мужем». Можно ли представить себе в качестве идеальных мужей братьев Карамазовых?

Тем не менее, готовый кандидат: помните доктора Дымова из «Попрыгуньи»? Умный, порядочный работяга. При этом, как дореволюционный доктор — далеко не бедный человек. И что? Отставка! Попрыгунья предпочитает художника. Но это — слишком простой ход.

Идеальный муж — сфабрикованная фигура. Идеальная жена — есть. Верная, красивая, хозяйственная. К тому же, хорошая мать. Объективный образ. Он варьируется, но в нем есть ядро. А идеальный муж собран исключительно в воображении женщины. Он совершенно не обязательно должен быть красивым или даже верным. Женщина самовольно лепит образ своего избранника. Как взгляд ляжет. Из обезьяны сделает Пушкина, из Пушкина — обезьяну. Она врет себе и подружкам: я его люблю таким, как он есть. У того же Чехова идеальных мужей штампует Душечка. Это только на первый взгляд она — дурочка, готовая ужиться со всяким. Вот кто по-женски талантлив. Таково счастливое свойство не только ее характера, но и ее любви.

Идеальный муж и любимый мужчина — как совпадут прицел и мушка? Не зря идеальным мужем бывает чужой муж. Женщина нередко вибрирует между образами интеллектуально «качественного» и биологически привлекательного для нее мужчины. Образ идеального мужа сохраняется до тех пор, пока он вдруг не лопнет в женской голове. Пенелопа ткет свое полотно — Одиссей может плавать спокойно.

Мужчине обычно далек идеал «идеального мужа». Понятие «муж» со временем натирает шею. Мужчина по своей природе меньше муж, чем женщина — жена. Попрыгунья — модель разрушения семейной жизни. Душечка — модель ее сохранения. Да гори оно синим пламенем! Нет, уж лучше быть огнепоклонником.

Женская раздевалка

Сегодня ты пришла сюда одна, без подруг. Они не смогли, не захотели, разбежались на свидания, испугались гриппа. А ты пришла. У тебя перед собой, перед своим телом есть обязательства, и, если не прийти сегодня, зачем вообще ходить? Ведь у тебя сильный характер. Но оказаться в раздевалке без подруг, крутя в руке черную сумку со своими спортивными вещичками, это — совсем иначе. С подругами другие кажутся тенями без значения, их замечаешь по касательной. Но если ты пришла одна проплыть, пробежать, прозаниматься свое положенное время, то в шуме чужих голосов, хлопающих дверей и дверок, скрипящих и шаркающих скамеек тебя невольно охватит чувство одиночества: ты либо заторопишься, либо, наоборот, присядешь и оглянешься.