Русский бунт. Шапка Мономаха
Шрифт:
— В ём горячий воздух пойматый. А он то завсегда вверх летит. Сами же знаете. Горячий дым-то из печи в безветрие не иначе как к небесам подымаетси. Вот наш государь этот дым-то и запряг. Почитай, шар — что парус у коробля.
Господа архитекторы не без любопытства прислушались к солдатику в форме армии самозванца.
— И вот с ентого шара наш государь Нижегородский кремль как на ладони рассмотрел и выведал, где и что у нас было спрятано. А потом как зачал по крепости палить, так она разом и заполыхала. Я сам тот шар видал с крепости, ибо в гарнизоне тамошнем служил, пока не перебег под руку законного нашего
Народ охал, шумел, крестился. Тех же, кто начинал что-то голосить про колдовство или дьявольские козни, очень быстро утихомиривали и вязали люди в обывательской одежде, но с армейской дисциплиной и решительностью в движениях. И каждый раз на месте происшествия сразу же появлялся батюшка и разъяснял добрым христианам, что, дескать, шар на себе лик Господа несет и в церкви освещён. Что повинуется он законам божеским и служит делу богоугодному.
Баженов, значительно более развитый, чем основная масса горожан на площади, немало подивился такой четкости действия. За, казалось бы, случайными эпизодами проступала чья-то воля и недюжинная организаторская способность.
Шар тем временем снизился над площадью и был притянут к высокому помосту, на котором стояла группа людей в богатых одеждах. В их числе был и один пожилой азиат в богатом халате и большой зеленой чалме. Судя по одежде, он был персом, причем не из простых.
Из корзины на помост вылез сам самозванец. В роскошном алом кафтане старого русского покроя, с небольшой короной на голове, в сапожках с загнутыми вверх носами он смотрелся импозантно. Народ зашумел ещё сильнее, раздавались выкрики: «Слава государю императору» и «Храни тебя господь, царь-батюшка». Но он на крики не отвлекался, разговаривая с азиатом.
Тем временем одетый в военную форму молодой парень залез в корзину и принялся что-то делать с большим медным аппаратом, подвешенным под зевом шара. После чего над аппаратом вспыхнул огонек, который стал медленно разрастаться в яркое пламя. Бока шара округлились, веревки натянулись.
Самозванец переговорил с пацаном и дал отмашку. Шар быстро поплыл в небо под очередной шквал криков толпы. Висел в воздухе он полчаса. Все это время самозванец беседовал о чем-то с азиатом, периодически показывая на шар.
— Вот бы полетать, — перекрывая шум прокричал Казаков. — Это же какой вид на город с такой-то высотищи откроется!
— Ага! — восторженно подтвердил Ваня Еготов. — Как живая карта!
Высота была действительно велика. Навскидку шар поднялся вдвое выше собора Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву. Он какое-то время повисел неподвижно, а потом начал смещаться к центру толпы. Только сейчас Баженов заметил, что его подтягивают несколько конных за отдельную веревку.
Внезапно из корзины шара на площадь что-то посыпалось. Облако бумажных карточек размером меньше ладони, подхваченное легким ветерком, накрыло толпу зевак. Навстречу листкам в небо взметнулись десятки тысяч рук. Но листков было много больше, чем народа на площади, и должно было хватить всем. Но все равно то тут, то там вспыхивали ссоры за листочки, лежавшие на булыжниках мостовой.
На карточке была отпечатана картинка с воздушным шаром на фоне собора и подписи. Сверху стилизованной славянской вязью — «Первый полет воздушного шара над Москвой. Июнь 1774 года от Р.Х.», внизу — «По повелению Его Императорского Величества Петра III».
Баженов
Тем временем шар снова опустился к помосту и, к удивлению толпы, в корзину полез перс в зеленой чалме. Самозванец самолично помог ему перебраться через плетеный борт. Давешний пацан снова запалил грелку, и шар начал подниматься. Когда он поравнялся с куполами собора, до толпы донесся приглушенный расстоянием восторженный крик: «Аллаху акбар!».
В течение часа шар поднимался и опускался ещё несколько раз, но наконец его опустили окончательно и начали складывать. Самозванец со свитой уехал задолго до этого. С помоста к толпе обратился офицер, усиливая свою речь при помощи какой-то трубы.
— Добрые жители Москвы! Государь вас всех благодарит за интерес к новейшим научным опытам! Расходитесь по домам. Сегодня шар больше подниматься не будет. Всего доброго вам и храни вас Христос!
Площадь начала потихоньку пустеть, а коллеги-архитекторы отправились в Кремль, в палаты Дворцового приказа, где им и было назначено. В указанном месте ждать пришлось довольно долго. За это время собралось человек сорок.
Из прежней градостроительной верхушки был только статский советник Пётр Никитич Кожин. Одет он был по-купечески, но голый подбородок нарушал целостность образа. Так что такой маскарад только больше привлекал внимания к его персоне. Впрочем, он, кажется, беспокоился по другому поводу. Отойдя к окну, он шуршал какими-то листками и шевелил губами, тихонько читая с них текст.
А вот Никола Легран, молодой архитектор из Франции, выглядел совершенно органично, по-иноземному. Был приветлив и не напряжен. Кажется, что все происходящее в Москве его возбуждало и развлекало. Он тоже наблюдал полет шара и с удовольствием присоединился к коллегам с обсуждением этого удивительного зрелища.
Кроме архитекторов, начала совещания ждали десяток крупных строительных подрядчиков и несколько заводчиков. Им тоже нашлось, о чем поговорить, дабы скоротать время.
Наконец к ним вышел офицер в сопровождении пятерки казаков и потребовал представиться. Сверив и подкорректировав список, он распорядился пришедших обыскать, что и было проделано с тщанием. Лишь только после этого офицер препроводил их всех в Грановитую палату.
Со времени последнего визита Баженова сюда ничего не изменилось, только в красном углу, на помосте, возвышался трон, украшенный лезвиями сабель, палашей, и пик. Длинный стол со стульями расположились в другом конце палаты, и перед одним из торцов его стояла большая доска, задрапированная тканью.
Распорядитель рассадил всех приглашенных по местам и произнес:
— С государем говорить вежливо. Обращаться по титулу, если только он сам не разрешит сокращать величание. Когда он к вам обратится, в первый раз надо встать, представиться. Говорить только по делу. Размышления и философии разводить не советую. И помните, за оскорбление его величества полагается смертная казнь.