Русский десант на Майорку (Русский десант на Майорку - 3)

Никольская Элла

– А где, кстати, твоя подруга, - осведомилась Грета.

– На пляже, - Павел ухватился за новую тему, как за соломинку, - Тебе она нравится? Я, может быть, женюсь.

– Почему бы и нет? Красивая девушка, - равнодушно произнесла Марго, Больше сказать нечего, я её не знаю.

– Отцу Лиза не нравится, - признался Павел.

Взгляд Маргариты стал не таким безучастным:

– Это почему же? Впрочем, догадываюсь. Всеволод - большой сноб. И эгоист.

– Мама так не считала.

– Гизела, - поправила его Маргарита, - Гизела... Она была не от мира сего. Никогда не думала о себе - это как-то неправильно. А мы с тобой не такие, Пауль. Жертвенности не унаследовали - это, наверно, к лучшему. А твоему отцу я благодарна. И за себя, и за неё особенно.

Я знаю, что у них был счастливый брак. Мне Руди подробно описывал, как вы живете. Ты ведь знаешь Руди?

– Только слышал...

– Ах да, он уехал в Австралию давным-давно. Но с Гизелой переписывался. И мне пишет. Когда Гизела умерла, получил вашу телеграмму и позвонил мне в Мюнхен...

– Отец очень горевал тогда.

– Твой отец!
– Маргарита усмехнулась, - Романтик... Ты совсем другой, пожалуй, больше похож на меня. Циник. Есть немного, правда?

– Надеюсь, нет, - открестился Павел, - Циников не выношу...

Ответа он не дождался; взгляд собеседницы устремился куда-то за его плечо и, обернувшись, он увидел подходящего Антонио. Полинявший, осунувшийся - но несомненно он, красавчик-жиголо. В джинсах и белой майке, доставленных, конечно, в том ярком пакете...

– Сверили мои показания с показаниями других свидетелей, - пояснила Маргарита. Положила парню руку на плечо, развернула его лицом к Павлу, сказала пару слов по-испански. Тот просиял великолепной улыбкой, протянул руку:

– Грасиа, - это Павел понял. И что-то еще, пылкое и торопливое.

Так вот почему Маргарита осталась здесь, возле участка. Ждала. Знала, что её приятеля сейчас выпустят, только вид делала, будто не в курсе.

– Какие ещё свидетели?
– спрятав обиду, спросил Павел.

– Да много их. Здешние полицейские профессионалы, не хуже тебя. Тоже отметили отсутствие мотивов. Опросили кучу народу. Тот англичанин, помнишь, что сидел в холле, видел там не только рыжего русского, но и его постоянную спутницу: появилась на мгновение в холле и поспешно скрылась за дверью, ведущей в подземный гараж. А потом вошла с улицы. И другие соседи - пожилая пара - тоже, оказывается, не спали. Сначала их разбудила Ингрид, когда пыталась открыть дверь - старики спят чутко. Потом заметили её на балконе. После того, как раздался крик, - они слышали только мужчину, женского голоса не расслышали, оба глуховаты - снова увидели на балконе Ингрид и заодно ту, другую... Установили без труда: русская, из той же туристской группы. Вот её появление и озадачило полицию: кто такая, откуда взялась? Но у неё алиби, подтвержденное швейцаром.

Вот, значит, как. Входит рыбка в холл, близоруко щурится сквозь очки на причудливые, с огромными стрелками в виде клешней краба настенные часы и осведомляется у швейцара знаками, тыкая пальцем в собственное запястье, верное ли время показывает краб, поскольку на её часах уже без двадцати два. И швейцар, тоже жестами, уверяет сеньориту, что краб безусловно прав, а в доказательство правоты краба предъявляет циферблат своей "омеги": ровно половина второго, извольте убедиться, милая сеньорита... Нехитрый трюк. Если бы не показания англичанина, заметившего, как ловко сеньорита нырнула в подземный гараж, у неё было бы надежное алиби. Но всего не предусмотришь: старый пьяница её подвел, зато выгородил рыжего. Впрочем, того видел и бармен, норовил выдворить из-за стойки, именно на время ссылаясь: уже половина второго, сеньор, полчаса, как бар закрыт.

Павел без труда представил себе события, происходившие в ту ночь в "Марисоле" сразу вслед за убийством российского туриста, но тут же отвлекся, сосредоточился на лице говорившей, стараясь запечатлеть, сохранить в памяти её черты, мимику, манеру щурить глаза и улыбку ("Нехитрый трюк" - произнесла и усмехнулась). Дело об убийстве неожиданно перестало его интересовать, подробности, которые он так жаждал заполучить, съежились, уменьшились в размерах, будто в перевернутом бинокле, и потеряли значение. По-настоящему важно только расставание с Маргаритой - вот сейчас, сей миг они расстанутся

навсегда, Павел всей кожей это почувствовал. И понял главное - с той минуты, как он узнал, кем приходится ему Маргарита, а может, и раньше, когда увидел на пляже по соседству красивую белокурую женщину, разительно похожую на его покойную мать - вот с той самой минуты ему хотелось заинтересовать её собственной персоной, подчинить, заставить думать о себе, плакать, умолять о любви и о прощении. И готов был полюбить и простить. Только у Маргариты оказался свой взгляд на прошлое, настоящее и будущее, и ни в одном из этих времен Павлу места нет. Независимость - вот что отличает её от Гизелы и бесит его, Павла. И за эту независимость он ненавидит эту женщину. Как если был обманут, предан и брошен не в далеком детстве, а сейчас. Его, взрослого мужчину, обманула, предала и бросила женщина. Уходит от него с другим, с недостойным, слишком молодым, моложе его - собственного сына, продажным мальчишкой...

Павел стиснул кулаки, унял ставшее вдруг трудным дыхание. "Эдипов комплекс" - будто услышал голос отца. Вот оно - утешение. Раз такой комплекс обозначен и широко известен, значит, не я первый, не я последний. Павлу отчаянно захотелось переломить ситуацию: попросить прощения за то, что был груб, наезжал на нее, шантажировал. Но поздно наводить мосты. Антонио махнул рукой проезжающему такси и машина послушно подкатила к его коленям. Маргарита вдруг обернулась, поманила Павла, тот сорвался, как с низкого старта, кинулся к ней: сейчас предложит подвезти, и ещё немного времени у него есть, и он успеет объяснить...

– Милый Паульхен, - она произнесла это совсем как Гизела, - Кто же убил этого вашего Горгулова? Ты продолжишь расследование? Успехов тебе...

Такси тронулось и ещё до того, как скрыться ему за углом, Павел увидел в заднем стекле, как сблизились две головы, белокурая и темноволосая. Он остался стоять на тротуаре в одиночестве. Эх, запустить бы им вслед булыжником. Если бы ещё и булыжник под руку попался...

Возвращаясь в отель в автобусе, терпеливо, как букашка, ползущим то в гору, то под гору, ловко вписываясь при этом в крутые прихотливые повороты, Павел казнил себя по-всякому и за все сразу. За то, что занялся не касающимся его делом. Со стыдом вспомнил, как сравнил себя, любимого, с врачом, спешащим на помощь человеку в беде. Кто в беде-то? Труп? И с Лизой поссорился по сути из-за того же - нет, чтобы славно и дружно провести последние золотые деньки на этом замечательном острове, - полез в амбицию. А вовсе уж непростительная и необратимая глупость - конфликт с Маргаритой. Такое надо уметь - обидеть, восстановить против себя вновь обретенную родную мать. Лучше бы ты, братец, не посмеивался над слюнявыми мексиканскими сериалами, а хоть один посмотрел, может, и научился бы чему.

Итак, ко всем чертям расследование, пусть себе мертвое тело летит в Москву, а убийца гуляет на свободе. Ему, Павлу, и дела нет...

"Кто же убил, а, Паульхен?" - спросила напоследок белокурая Грета и скрылась со своим возлюбленным жиголо. Странно все это, ей-Богу!

Подходя к отелю, он поднял глаза на свои окна. Светятся желтым занавески задернуты. Лиза дома - хорошо, живая душа, одному ему просто бы невмоготу. Завтра соберем вещи, потом на пляж - не в Иллетас, упаси Бог. Можно искупаться и поближе. После обеда - прощальный визит в прелестный город Пальму, а послезавтра раным-рано с вещами на выход, к условленному месту на узкой улочке, где их подберет фирменный туристский автобус. И в аэропорт, в самолет, в Шереметьево - 2, в Москву...

Лиза была мила и нежна на удивление - должно быть, вид и выражение лица приятеля не располагало не то что к выяснению отношений, но и к простому разговору. Предложила салат и яичницу, сварила кофе себе и ему. Посидеть вдвоем в лоджии с чашкой кофе, наблюдая, как скатывается чужое солнце в чужое море - что может быть лучше для восстановления душевного равновесия.

– Лиза, хочется тебе домой?

– Ой нет! Я бы ещё на неделю, а то и на две осталась...

– Но потом все же домой...