Русский Дьявол

Абрашкин Анатолий Александрович

Или еще одна темная страница в жизни вождя. 5 декабря 1922 года на IV конгрессе Коминтерна была принята резолюция, запрещающая коммунистам участвовать в масонских ложах, а уже на следующий день по требованию врачей Ленин был отправлен на отдых в Горки, где его 16 декабря сразил паралич. Внезапный приступ болезни помешал вождю провести реформу в высшем руководстве партии. Обратим внимание на первые строки, которые Владимир Ильич продиктовал, едва оправившись от удара (из «Письма к съезду»): «Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе (! — А. А.)… В первую главу я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни… Такая вещь нужна… для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК могли получить непомерное значение для всех судеб партии». Расширение состава ЦК исключило бы определяющее влияние коммунистов-масонов на политику государства. Так не ускорили ли они течение болезни вождя?

Историк

А. М. Иванов, по-видимому, первым обратил внимание, что «Письмо к съезду» (так называемое «завещание») носит шифрованный характер. В книге «Логика кошмара» он пишет: «В последних произведениях Ленина и в «завещании» в том числе нет никаких признаков нарушения умственной деятельности автора. Ленинская логика остается четкой, как всегда. И вдруг: «Октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но… он также мало может быть ставим им в вину лично, как необольшевизм Троцкому». Что это? Откуда такая внутренне противоречивая фраза? Если виляния названной троицы не случайны, значит, они закономерны. Оступившийся раз может оступиться снова, и даже обязательно оступится. Значит, нужно предостеречь от этого человека. Но вместо предостережения вдруг: «это нельзя ставить им в вину». Почему? Если это не вина, то зачем об этом говорить? Получается какое-то странное противоречие. Но только на первый взгляд. На самом деле никакого противоречия нет. Перед нами масонский шифр». Шифр, добавим от себя, который как для масонов, так и для не масонам (после принятия известной резолюции IV конгресса Коминтерна) был абсолютно прозрачен. Ленин доводил до непосвященного большинства партии, что Троцкий, Зиновьев и Каменев — масоны. Вот почему еще ленинское «завещание» долгое время держалось в секрете.

У Бердяева есть небольшая работа «Духи русской революции». Во введении к ней философ пишет: «При поверхностном взгляде кажется, что в России произошел небывалый по радикализму переворот. Но более углубленное и проникновенное познание должно открыть в России революционный образ старой России, духов, давно уже обнаруженных в творчестве наших великих писателей, бесов, давно уже владеющих русскими людьми». Мысль очень глубокая и интересная! Бердяев ставит задачу выявить в русской литературе прообразы героев революции, духовных предтеч Лениных и бухариных. Решает ее он, однако, достаточно примитивно. Как ни популярен Николай Александрович сегодня среди читающей интеллигенции, но нельзя не признать, что это один из самых поверхностных русских философов. Хлестаков, Чичиков, Шатов, Верховенский, Иван Карамазов — вот примерный круг выделяемых им типов. Надо ли говорить, как смеялся бы Ленин, доведись ему прочитать нечто подобное. А где Чацкий, Бельтов, Базаров и т. д.? Разве не декабристы «разбудили» Герцена?

Известно, как пренебрежительно отнёсся Владимир Ильич к «Бесам». И здесь ему трудно что-либо возразить. Петр Верховенский и его пятерка — это карикатура. Создать психологически верный портрет главаря бунтовщиков Достоевскому тоже не удалось. Но в изображении отношений между тайной организацией и ее официальным лидером писатель, видимо, попал в самую точку.

Приведем отрывок из разговора Ставрогина и Шатова (начинает говорить первый):

«— Вы спрашиваете: как мог я затереться в такую трущобу? После моего сообщения (о готовящемся убийстве. — А. А.) явам даже обязан некоторою откровенностью по этому делу. Видите, в строгом смысле я к этому обществу совсем не принадлежу, не принадлежал и прежде и гораздо более вас имею права их оставить, потому что и не поступал. Напротив, с самого начала заявил, что я им не товарищ, а если и помогал случайно, то только так, как праздный человек. Я отчасти участвовал в переорганизации общества по новому плану, и только. Но они теперь одумались и решили про себя, что и меня отпустить опасно, и, кажется, я тоже приговорен.

— О, у них все смертная казнь и все на предписаниях, на бумагах с печатями, три с половиной человека подписывают. И вы верите, что они в состоянии!

— Тут отчасти вы правы, отчасти нет, — продолжал с прежним равнодушием, даже вяло Ставрогин. — Сомнения нет, что много фантазии, как и всегда в этих случаях: кучка преувеличивает свой рост и значение. Если хотите, то, по-моему, их всего и есть один Петр Верховенский, и уж он слишком добр, что почитает себя только агентом своего общества. Впрочем, основная идея не глупее других в этом роде. У них связи с Internationale; они сумели завести агентов в России, даже наткнулись на довольно оригинальный прием… но, разумеется, только теоретически. Что же касается до их здешних намерений, то ведь движение нашей русской организации такое дело темное и почти всегда такое неожиданное, что действительно у нас все можно попробовать. Заметьте, что Верховенский человек упорный.

— Этот клоп, невежда, дуралей, не понимающий ничего в России! — злобно вскричал Шатов.

— Вы его мало знаете. Это правда, что вообще все они мало понимают в России, но ведь разве только немножечко меньше, чем мы с вами; и притом Верховенский энтузиаст».

Ставрогин посвящен в тайны организации, но не хочет считать связанным себя с ними «железными»

обязательствами. Не таков ли Ленин? Отличие только в том, что Ленин решился противостоять Ордену и вести свою игру. Политическое завещание было ответным ударом Ленина, и оно предвещало закат политической карьеры в России масонской троицы.

Если же возвратиться к проблеме, поставленной Бердяевым в статье «Духи русской революции», то после раскрытия нами тайны псевдонима вождя можно без труда расставить в ней все точки над «i». Свои духовные начала и Герцен, и Чернышевский, и Плеханов, и Ленин возводили к «героям нашего времени», тем «лишним людям», которых так любовно описали наши классики и которых так дотошно анализировали советские литературоведы. Ленин — типичный «лишний человек». За исключением периода руководства страной он никогда не работал. В анкетах Владимир Ильич неизменно указывал, что он литератор. Но писательством на жизнь не зарабатывал. Не случись мировой войны и Февральской революции, Ленин скис бы точно так же, как Онегин, Печорин, да и все предшествовавшие ему герои своего времени. Все они мучились и страдали оттого, что при всех своих выдающихся способностях не видели цели, достойной их высочайшей внутренней самооценки. В отличие от них, Ленин еще в тридцать лет обозначил ее предельно ясно и конкретно — дожить до социалистической революции. И он дожил!

Глава 16

Шифрованные псевдонимы Иосифа Виссарионовича

В постперестроечное время Иосиф Виссарионович стал, пожалуй, наиболее популярным персонажем исторической беллетристики. Сотни статей и десятки книг посвящены ему. Похоже, что наступило время, когда ученые самых разных взглядов решили по-настоящему разобраться в том уникальном явлении, которое окрестили «сталинизмом». Образ кровожадного диктатора с весьма ограниченными умственными способностями, который создали и всячески пропагандировали заправилы «желтой прессы», может быть сдан в архив за полной ненадобностью. Сталин предвидел все это. Незадолго до гибели он говорил: «Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора. Но ветер истории безжалостно развеет ее…»

Это предсказание сбывается. После почти полувекового периода тенденциозных оценок и крайне поверхностной критики вдруг обнаружилось, что и дело вождя, и его опыт заслуживают самого пристального и глубокого изучения. Для подавляющего большинства исследователей сегодня совершенно очевидны не только негативные, но и положительные стороны правления Сталина. Ясно также, что это была фигура мирового масштаба, рядом с которой в ушедшем двадцатом веке можно поставить очень и очень немногих. Иосиф Виссарионович умел решать задачи высшей категории сложности, он был гроссмейстером политической игры. В конечном итоге он переиграл и Гитлера, и Троцкого, и Рузвельта, и Черчилля, и Трумэна (четверо последних масоны и действовали в интересах их интернационального сообщества). Уже одно это говорит о высочайшем уровне его интеллектуальной подготовки и дипломатических способностей. Октябрьский переворот и Вторая мировая война — два ключевых события двадцатого века. И если первое неразрывно связано с именем Ленина, то второе, бесспорно, обессмертило заслуги Сталина перед человечеством. Подобно другим гениальным полководцам-триумфаторам — Навуходоносору, Александру, Цезарю и Аттиле, — его имя будет жить в веках. Тот же Жуков был великий воин, но он был исполнителем вполне определенной стратегии главнокомандующего, который видел намного дальше и глубже его. Сталин ощущал себя фигурой мировой истории. Точно так же и люди сталинского окружения, «холопы» из Политбюро, благоговевшие перед генсеком. Что было, то было: Сталин — колосс на «стальных ногах», выковавший сам себя и пришедший к власти за счет своих недюжинных способностей. Такие люди рождаются нечасто, это в полном смысле сверхчеловек. Но ощущал ли себя таковым Иосиф Виссарионович? Включал ли сам себя в число избранных?

Не мы первые обращаемся к этой теме, и существуют сочинения, затрагивавшие эти вопросы. К их числу относится, в частности, исследование Вильяма Похлебкина «Великий псевдоним», представленное в Интернете (www.stalinism.newmail.ru). Знаменитый автор кулинарных книг попытался заглянуть в душу Иосифа Виссарионовича. «Как случилось, что И. В. Джугашвили избрал себе псевдоним «Сталин»? — пишет он. — Каждому должно быть понятно, что ответить на этот вопрос одной-двумя фразами невозможно. Но не каждый поймет, что вопрос этот долгие годы представлял собой загадку. И раскрыть ее тайну никому еще не удавалось». Отчасти это было связано и с личным пожеланием вождя. В 1949 году в период борьбы с «космополитами», когда в газетах стали сообщать подлинные фамилии еврейских писателей, поэтов, журналистов, Сталин публично выступил на одном из совещаний и осудил тех, кто раскрывал литературные псевдонимы, подчеркнув, что это недопустимо. В этом «особом мнении» советские историки увидели намек на то, что и вопрос о псевдонимах самого Иосифа Виссарионовича не должен обсуждаться никоим образом. Дисциплинированные советские ученые не посмели нарушить это «табу» и в более поздние времена, когда гнева тирана можно было уже не бояться. Похлебкин первым предложил рассматривать вопрос о великом псевдониме великого человека как научную проблему, и в этом его несомненная заслуга.