Русский Эрос "Роман" Мысли с Жизнью
Шрифт:
глаз
сердце
легкие
живот
ноги
свет
огонь
воздух
вода
земля
Низ наш — земля: он тяжел и с тяжестью имеет дело — ею мыслит (ага, употребил слова верхнего этажа для нижнего), ее преодолевает: стоит
Следующий этаж — вода: здесь пузыри, озера, водоемы; кишки- реки, каналы — Венеция. Это от половых органов до пупа: сосудики яиц и яичников, мочевой пузырь, желудок, желчь, почки, печень, кишечник и проч. — все льется разноцветными жидкостями: т. е. вода переработала, освоила весь мир и все остальные стихии в себе: семя — белое: свет и небо; желчь — желтая: огонь; моча — прозрачная — воздух; кровь — тело (земля). В воде — источник движения: благодаря воде мы представляем собой сосуд, сообщающийся с миром — для воды: для ее втока и истока — в нас отверстия: ноздри, рот, анальное, половое, мочевое. Земля закупорена, тяготеет (именно!) быть отграненным телом. Растя в жизни, мы просто набиваем и утрамбовываем наш подкожный мешок — и он, коли сам бы себе был предоставлен, сделал бы из нас (нашей вертикальности) пирамиду (как в эту фигуру естественно формируется притягиваемая к земле масса, не текучая, но держащаяся твердым сцеплением граней). Но низ в нас разрежен: не монолитен, а надвое расколот — две ноги; и тем ясно обнаруживается, что человек в отличие от дерева не снизу вверх образуется, но сам низ человеческий (т. е. земля наша и оплот) — есть следствие, выражение, плод чего-то, но не первоначало. Первоначало же наше, очевидно, — капля, т. е. единица воды. Недаром и семя наше — капля, и рождаемся мы свернутые в клубок. В теле же взрослого шарообразность наша изначальная, капельность сконцентрирована в животе (не в туловище: ибо живот удерживается лишь кожей и своим
Значит, из этой части-полости, откуда потоков рожденье, — и есть пошла человечья земля: тело стало формироваться по направлениям втока и стока вод, чтоб их удержать и предохранить: трубки, струпья и панцири — щупальца пищевода, головы, рук и ног образовались. Первоначально мы, значит, — как звезда морская (недаром пифагорейский знак микрокосма — пятиконечная звезда с центром в гениталиях, родовых органах). То есть кровообращение в нас есть перводвижение (земля — та статична), идею движения в нас вносит — и нужду и волю к движению в мире. А само это движение в нас жидкостей есть потуги вернуться в мировую воду и ее круговорот, или втянуть в нас мировую воду и ее круговорот, или расшириться капле до мировой воды и ее круговорота (при последнем толковании энергия — внутри капли). А может, это движение в нас вод есть отросток, капилляр мирового существа и океана, и оно одаряет нас и притягивает к себе.
Но во всяком случае если тяжесть (сцепление, самость и самосознание земли) направлена вниз, то вода растекается и стекается, реализует горизонталь и плоскость (недаром в строительстве для определения уровня и плоскости применяется прибор ватерпас — от слова «вода» и на ее свойстве всегда располагаться плоско и перпендикулярно силе тяжести основывается). Значит, вода в нас — основа сближения, схождения, социальности: семьи и общества, распространения рода людского по покрову земли — человеков, этих самодвижущихся и самоплодных капель. Ибо социальность направлена по горизонтали: есть соединение людей друг с другом на поверхности земли (тогда как земность и духовность обособляют человека от другого, соединяя его прямо со светом или землей. Эгоизм и просветленность равно асоциальны: преданный вышнему свету перестает заботиться о ближних)
Жизнь воды есть нивелировка (недаром ватерпас опять же единый уровень для всего устанавливает), и потоп — первая всемирная нивелировка всего; т. е. через воду осуществляется уравнение всего, тогда как огнем (перуном) отмечается, испепеляется, выделяется что-то одно: Содом и Гоморра, например. Огонь — это указующий перст, и недаром отмеченность есть клеймо (огненное дело)
Нивелирующая функция воды еще и в образах Леты — реки забвения, где все — равно (ср. у Державина: «Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей»)
Итак — вода социальна и антииндивидуальна. Недаром Богу, чтобы сохранить разнообразие, надо было поместить всякой твари по паре над водой — в Ноевом ковчеге. И мир так устроен, что для контакта с землей никуда двигаться не надо: вот она под ногой и рукой; для дыхания — тоже вот он вокруг, воздух, разлит: глотай — не надо. Свет тоже везде сверху и отовсюду падает. Но вода не везде, а в особых местах: к ней надо идти, стекаться, усилие применять и двигаться (и для того конечности: для отталкиванья и расталкиванья мира на пути к воде — жизни) [25] . Опять вода, выходит, — первоначало движения. И люди вокруг воды селятся, присасываются. Но это значит, что как раз вода не нивелирует, но вносит дифференциацию: бытие и небытие через нее различаются, и идея жизни (смерти) от воды! исходит. Кабы существование было возможно не строгиваясь с места, тогда все существа так бы вечно торчали пупырями и пузырями вездесущих земли и воздуха — без отношения друг к другу — ношения по свету. А так, поскольку в одном месте вода есть, а в другом нет, — вносится различение в мир, и существа разнствуют в зависимости от разных вод — социальных объединений, обществ. И как люди и земли вокруг вод живут, так и в нас ткани и тельца вокруг артерий и других вод и, видно, от разных соков разнствуют.
25
Недаром Плотин, чтобы показать, как из единого формируется двоица (бытие-небытие, сущее и ум — словом, всякое множество) прибегает к образу переполнения и излития «то, будучи совершенным, потому что ничего не ищет, не имеет и ни в чем не нуждается, как бы с избытком вытекло и, переполненное самим собою, создало другое, возникшее же обратилось к нему и преисполнилось, а, взирая на самое себя, стало, таким образом, умом» (Цит. по Блонский П. П. Философия Плотина — М, 1918 — С 184)
Итак, вода потопляет, нивелирует — и создает различия: чтоб было чему притягиваться и нивелироваться. Потому Эрос прежде всего водян: в нем ощущается и потопление, растворение, слияние, погружение (все водяные глаголы) — т. е. уничтожение «я» в едином, и в то же время Эрос швыряет частицы друг к другу в страстном напоре — т. е. так, что каждый остро ощущает себя как часть и нужду в другом
Но почему в нашем центре, в нашем шаре-животе, отверстия именно для выделения, для отдачи — и предельное блаженство и легкость мы вкушаем (от рта слово) именно, когда из нас извергается семя и распирающая полнота наша? Или это на силе тяжести основано: чтоб заглатываемое стекало само сверху вниз, а не выливалось? Но ведь у животного четырехногого отверстия на одном уровне (ватерпас), а когда лошадь ест и пьет, хоть голова до еды выше выходных отверстий, — наклоняется и щиплет траву и сосет воду, перемещая их снизу вверх. То же и птицы. (Для жирафы пищу на ветвях расположили — оттого такова.) И недаром не в акте поглощения, но в акте выделения человек есть Человек. Оттого и образ Человека первым в мужчине воплотился, что он для выделения, исхождения из себя, превосхождения себя создан. Но и женщина в родах исходит — тоже выталкивает из себя стержень (туловище — фалл) и воды. Выходит, во вкушении, в пище, в заглатывании мужчина — женщина. В рождении же женщина — мужчина. «Смысл творчества — самоотдача». Женщина поплачет, выделит слезы — и освободится от нужды, горя — станет легче на душе — и светлее в мире. Свет больше взвидит. Печаль — плач — водяны. Значит, ракетно-отталкивательный принцип передвижения, самодвижения и вознесения (радость облегчения) присущ человеку в связи с водами: чтоб их напор прорвал преграду и излился в мир через краник, человек стремится по горизонтали к себе подобному (они — сообщающиеся сосуды), т. е. острое чувство социальности, необходимости и нужды испытывая; получив же возможность отдать, становится легок, отталкивается и думает о выси, душе. Вода — это привязь, образ нужды и зависимости — того, без чего я жить не могу. Чтобы дотянуться до воды, человек должен упасть, лишиться вертикальности, наклониться, как лошадь, и как бы свернуться клубком — вновь в шар. Недаром и позы молитв — на коленях, биение челом, поклоны — позы питьевые и утробные: ни для общения с воздухом, ни для лицезрения света склонение не нужно
Итак, на уровне воды в нас всеобщая мировая жизнь и мы к ней причащаемся. Но, видно, это еще не наше, именно человечье призвание в миру, а лишь условие нашего существования для совершения этого призвания
Итак: вода — капля — шар — живот — животное — жизнь. Если земля велит нам быть пирамидой (как низ дерева, комель), вода — шаром (как самоходный по миру живот — животное, катящийся шар), то легкие, воздух велят нам быть пространством, пустотой, миром (недаром мир на душе бывает), свободой, возможностью быть всем, бестелесностью, ничем. Если земля дает притяжение и контакт тела к телу, рядом, статику, вода движение от одного к другому на расстоянии, то воздух — мировой экран, арена, простор, где давится и жмется земля, катится и льется вода; сам все видит, а в этом не участвует — в мировой давке. Воздух — это радость неучастия, блаженство отсутствия Но в человеке он пойман в клетку (грудную): пространство превращено в отсек, помещение. И сжимается: предчувствия теснят грудь (как и для вольного воздуха, когда уловлен, — проблема: сжатие и давление): земля и вода пленяют, так что дышать невозможно, и душа рвется домой, стремится в простор и высь. Итак, через непрерывно дышащие легкие человеку дано ощущение, что присущий дом его и прародитель — вне его, что вот это тело, тяжесть ног, выделения живота — что-то чужое, тяжелое, насильственное, поймавшее меня — птицу — из мира и приковавшее цепью на службу себе: мне быть лишь трубой, гофрированной трубкой, через
И если вода сообщает идею текучести, волнения, преходящести, времени, необходимости, угнетения (хотя это — от земли) и небытия, то воздух-душа-идею пребывания, вечности, бессмертия, неуничтожимости, устойчивости и непреклонности: и не от плотности притяжения и неразрываемое, а от легкости, парения и силы вознесения
Воздух — в бытии и человеке
19. XII.66. Придется опять даты ставить, потому что единицей текущего сочинения становится просто утреннее умозрение. Итак, мы на воздухе в человеке остановились — на легких (продолжаем выяснять многоэтажную структуру человека — фалла). «Легкое» противоположно силе тяжести. Воздух противоположен земле; с водой же смежен, различен. (Воде будет противоположен огонь; противоположности через один слой идут.) Земля поймала воздух и заключила его, вольного, непрерывного, в форму — грудную клетку: т. е. членение воздуха на части есть не его собственное дело — как у частиц (атомов) земли, у капель воды; сам воздух непрерывен и идею неделимости сообщает — всеединого. То же в воде: идут пузыри, но это не собственные воздушные индивиды, «я», а по образу и подобию капель отмеренные формочки: в ином виде воздуху сквозь воду не пройти — приходится по-волчьи выть. И пойманный в грудную клетку, где его теснят и давят, воздух сам обретает силу давления: именно его гневом выталкиваются излишки земли из повернутого к земле заднего прохода — нашей дыры в ад, с адом земным и сообщающейся. В нашем теле он все время расталкивает наваливающиеся массы и выветривает засыряющие воды Но, собственно, ни земля, ни вода в этом не виноваты: их давление постоянно и однородно. Значит, это дело самого воздуха: что мир на нас наваливается, а потом мы его расталкиваем; воздух живет в нас чередованием циклонов и антициклонов, вдохов-выдохов — и сообщает нам идею такта, меры времени, идею парности, двоичности: да — нет. Значит, воздух имеет три ипостаси:
1) мировой дух всепронизывающий — всеединое (та субстанция, что и вне нас, и в нас);
2) воздух вне нас — воздушный океан, пространство, единый в себе объективный мир;
3) воздух в нас — рефлектирующий дух (рефлексия и есть вдох и выдох ума, луч и отражение), частичность, «я», двоица — «да-нет». Чтобы приобщиться к всеединому, нужно замереть, затаить дыхание: чтобы установилось хоть на миг неразличение «я» и «не я»
Правда, мы сообщаемся обычно не с первой, а имеем дело со второй ипостасью: воздушным океаном вне нас (именно имеем дело, тогда как с первой нам нечего делить). Но и воздушный океан — ровный, самодовлеющий — обнаруживается как не весь дух, лишь его арендатор, благодаря ветрам. Ветры, течения воздуха же, проходящие сквозь воздух, роющие то, что уже заполнено, и открывающие пустоту в протяженности, в пространстве, — это в мире как такты дыхания в нас и порождают идею, что и сам воздушный океан есть тело и вещество (как то, что облегает душу в нас), сквозь которое мчатся более тонкие (воз)духи, проветривая воздух, очищая; и что, как дыхание в нас, воздух входящий и исходящий, — есть полость, пленник (отграненный землей кусок мирового пространства) и в то же время — посланец надежды и вестник, что не брошен я Отцом, — так и ветры, веселые и жгучие, гневные, гуляющие по миру, раздирающие, расталкивающие, говорят нам, что есть сверхсила, есть мировой дух, всеединое, которое так же относится к воздушному океану, как воздушный океан — к душе в нашем теле. Ветры потому так многоглаголющи — так внятны нашей душе («О чем ты воешь, ветр ночной!» — Тютчев), что через них всеединое, минуя воздух, непосредственно сообщается с нашей душой, уничтожая важность идеи пространства, величины и количества, т. е., значит, как ни мал мой капилляр и как ни велик воздушный океан, — для всеединого все едино, и ясно, что велика Федора да дура, а мал золотник — да дорог. И если вспомнить иерархию порождения (мировое бытие; живительный дух с идеями, демиург — фалл — бог — исполнитель — творец; монады, души, семена, хромосомы, гены; вещества — стихии — материя — утроба — женское; особь, индивид, человек), то в ветре я (монада, семя, душа, ген) имею, минуя демиурга, весть об идеях — тех квантах, что были и пребывают, и, минуя стихии, вещества и материю, — весть об особях, личностях, Человеке, что будут. Ибо в отличие от непрерывного, себе равного, самодовольного, аморфного, пассивного воздушного океана, ветер есть прерывистость, порыв, волна — взволнованность, членораздельная речь духа — слово. То есть это тоже форма и определенность — как и та, что сообщает земля: фигура. Воздух просто наполняет массой, веществом слово ветра: как стихии наполняют монаду (чтобы она стала величиной и явной), так и воздух наполняет думу ветра массой, чтобы слово вступило на порог нашего восприятия. Но форма, качество и сила — все это у самого ветра. Воздух — посредник, вещество, матерь, утроба — зал для резонансу. И как акустик в стены зала вмуровывает полости, кувшины, амфоры, чтобы отдавался и раздавался звук, — так и мы в миру, наши души в телах вмурованы, и ветер-Логос прокатывается по нашим полым волнам и наши клики, возгласы, стоны порождает и собирает. Но мы с ветром перескочили и что-то рано начали унижать воздух: всего нам без году неделя, а кусать груди кормилицы стали. Воздадим еще воздуху в нас и нашему контакту с воздушным океаном.
Сперва — в плане движения
Земля порождает в нас привязанность, тяжесть, покой нестронутости. Мы чувствуем себя то ли нанизанными на вертикальный каменный столп, то ли полыми и втянутыми в воронку вниз и присосанными там. Не стронутьсяВода порождает движение по горизонтали, стремление, частичность и слияние, тягу вдаль («вдаль» — слово из сферы «воды»: вслушайтесь в звучность). Воздух — идею расширения, объема, обнять весь мир, расшириться до необъятного, рассеяться. Вдыхая всей грудью, мы чувствуем, как это мало, и хотим ее растянуть, разверзнуть свою полость, чтоб она перестала быть лункой, гаванью, заливом, но стала берегом открытого моря, и наше тело распахнулось, и вместо грудной клетки грудь явила бы береговую твердь, о которую ластится и которую сосет пена прибоя. И широкая душа, душа нараспашку русского человека является и в самом жесте: когда в русском танце, сведя руки крестом на груди и склонив голову (т. е. максимально свернув грудную клетку), вдруг решительным, стремительным и отчаянным рывком откидывают руки в стороны и вверх, а голову запрокидывают, мотая и тряся, вверх и назад, рот до ушей, оттуда рвутся невозможные клики, а ноги вскидывают, взлетают в стороны и вверх, — это словно символический жест, акт разверзания, высвобождения души (душа из тела вон!): как бы разрывается грудная клетка — и душе путь открыт: лети! — и само тело птицей становится (ноги вприсядку поднимаются, как колеса под фюзеляжем) и взлетает То же и когда перед лицом врага русский обеими руками разрывает рубашку на груди (разверзает передний покров, стенку грудной клетки) и говорит на, бей! — это он душу свою выпускает птицей и дает врагу пустое тело, где уже ничего нет. И именно природность воздушной стихии и ветра существу русского человека родила такое самоощущение в мире, характер и жесты Итак, воздух рождает в нас идею открытости, незавершенности бытия и человека, экстравертности — выхождения из себя — в ширь и высь (в отличие от горизонтального, социального выхождения из себя, выделения, производства, что ассоциированы со стихией воды) Однако выше, говоря о том, что это сам воздух производит в нашем существе наваливанья и расталкиванья, я все свел к ровности, постоянству давления земли и воды и утверждал, что это сам воздух — автор тактов дыхания, циклонов и антициклонов Но это неверно Когда я вдохнул, то есть забрал, поймал в свою клетку часть мирового воздуха, я ж закрываю клапан и отъединяю, отсекаю, захлопываю дверь — и тут, в застенке, с ним делают что хотят. Но кто? Земля и вода — лишь стены и конвойные Душа горит — не просто стесняется, но (в тесноте и в обиде сжатия) конденсируется и вспыхивает. Над ней лютует и бесчинствует огонь: соединившись с землей, он изъедает душу (геенна огненная на миг взаперти устанавливается), т. е. ее, неделимую, всю по частям дробит и растаскивает из грудной клетки — по клеткам телесного вещества