Русский хлеб в жерновах идеологии
Шрифт:
Находятся, правда, сегодня интернет–сумасшедшие, которые пытаются притянуть в качестве доказательства «людоедства в голодающей дореволюционной деревне» повесть Лескова «Юдоль (Рапсодия)». Даром, что речь там шла о далёких временах крепостничества (голод 1840 года в Орловской губернии); а самое главное – обе приведённые там истории о людоедстве оказались плодом фантазии деревенского враля! Ну, это не мудрено: повесть большая; всю её неосоветчики, наверно, и не читали…
Авторское же отношение к подобным историям высказано в повести предельно чётко: «Известно, что и в 1892 году в деревнях об этом пробовали говорить;
§ 5.2. Не менее странным представляется совет всем сомневающимся (в том, что дореволюционная Россия – филиал ада на земле…) читать художественные и документальные очерки Владимира Гиляровского.
Интересный аргумент!
Дело в том, что репортёр Гиляровский в своё время прославился красочными живописаниями московского «дна» – жизни бродяг и нищих, обитателей ночлежек и притонов, преступников и сыщиков. Да, его рассказы об участи опустившихся алкоголиков или детей, попавших в руки профессиональных нищих и содержательниц публичных домов, ужасны! Но надо понимать, что это – «криминальная хроника».
Кстати сказать, Гиляровского часто и не без оснований обвиняли в стремлении «сгустить краски» и вообще – показывать исключительно тёмные стороны жизни (но «дядю Гиляя» тоже можно понять – как ловкого и предприимчивого газетчика, заинтересованного в росте тиражей и повышении собственного гонорара «за строку»). Он и публиковал подобные ужасы, по большей части, в газетных очерках. В его откровенно слабых художественных произведениях и хвастливой беллетризированной автобиографии жизнь простонародья описывается всё больше в былинно–богатырском и разбойно–романтическом ключе…
Леденящие душу злодеяния совершаются (особенно – среди деклассированных подонков общества) даже в наше время и в самых благополучных странах. Но это ещё не даёт оснований говорить о том, что «в стране – голод» и «дети вынуждены продавать себя, чтобы прокормиться». Такие явления – предмет заботы правоохранителей и специализированных социальных служб. Делать на основании подобных фактов (щекочущих нервы читающего газету обывателя) выводы об «уровне жизни народа» – чистейшей воды демагогия.
Собственно говоря, демагогией являются все эти потуги доказать факт голода в предреволюционной России на основании подтасованных выдержек из чьих–то – более или менее «ангажированных» – публицистических работ и более или менее конъюнктурной беллетристики. Для того чтобы всерьёз разобраться в проблеме «голода в царской России», нам придётся обратиться к дореволюционной хлебной статистике.
Часть II
Уравнение с тремя неизвестными
В сущности своей всякий народ – стихия анархическая; народ хочет как можно больше есть и возможно меньше работать, хочет иметь все права и не иметь никаких обязанностей.
Глава 1
§ 1.1. На первый взгляд, статистика – штука суровая, скучная и не романтичная. Мало кого можно ею увлечь.
Ладно ещё «статистика войны»! – калибры артсистем, «суммарное водоизмещение», насыщенность подразделений пулемётами,
Все эти люди активно обмениваются мнениями и объединяются по интересам; в разных формах – от дискуссий на специализированных сайтах и форумах до создания обществ, кружков и клубов (как у «ролевиков» и «реконструкторов»).
А сельское хозяйство и продовольствие… что ж тут интересного? – какого неспециалиста могут увлечь площадь запашки, конское поголовье, колеблемость урожаев, среднедушевое потребление, объём местных резервов, транзитная хлеботорговля, «центнеры с гектара» да «килокалории на человека»?.. Однако неосоветчики умудрились и эту (действительно скучноватую) тему сделать интересной для исследования и воистину захватывающей. Как им это удаётся? – да как всегда: при помощи лжи и передёргиваний. Следить за их «ловкостью рук» – одно удовольствие!
В случае со статистикой неосоветчики действуют точно так же, как они действовали в случае с отражением «дореволюционной действительности» в произведениях литературы и воспоминаниях современников. В той сфере (зыбкой и туманной, уже в силу оценочности…) они строили свои доказательства от противного – сначала приводя явно идиллические описания царской России из уст апологетов Империи, а потом опровергая их страстными и обличительными описаниями из уст её противников. По сути дела, они действовали по принципу: «Всё сказанное Вами может быть использовано против Вас».
При этом «градус неадеквата» порой повышался в разы! Но нужный психологический эффект достигался: у «среднего» читателя, которому сначала процитировали Солоухина, потом обрушили на его голову серию ударов в виде свидетельств Толстого и Энгельгардта, а в конце – добили Солоневичем, должно остаться впечатление «полного разгрома».
Вопрос: кого? – реально существовавшей Российской Империи или конкретного автора, написавшего плохую книгу о Российской Империи (либо просто неудачно выразившегося)?..
Если о достойном человеке с интересной судьбой некий писатель–халтурщик написал плохую биографическую книгу (в которой изобразил его в явно неправдоподобном виде – как смесь всепобеждающего супермена с безгрешным ангелом), то раскритиковать такую книгу, указать на содержащиеся в ней преувеличения, недостоверные факты и откровенные нелепости – долг всякого честного критика. Но порочит ли это самого реального героя книги?
А что сказать о критиках, которые специально выискивают самые нелепые, заведомо неправдоподобные жизнеописания исторического лица – с единственной целью: опорочить этого человека; перенести читательский гнев с конкретных авторов (написавших плохие книги по глупости или из конъюнктурных соображений…) – на героя этих книг?! Которого, к слову сказать, нельзя даже обвинить в том, что эти апологетические книги – «заказные» (ибо человек умер ещё в 1917 году!).