Русский хлеб в жерновах идеологии
Шрифт:
На этот риторический (и несколько иронический) вопрос пан профессор заранее даёт ответ. Всё, оказывается, именно так и было! «Обладание материальным базисом непреложно подводило белорусское крестьянство к борьбе с нетрудовым элементом, к борьбе за власть, за дальнейшее направление политики страны. Крестьянский класс сделал громадные успехи. И этот успех дал ему право требовать уничтожения всякого рода остатков старых производственных форм и перехода к новым. Командующий нетрудовой класс не мог без борьбы пойти на уступки, он не был пригоден на проведение в жизнь новых начал и он долженствовал быть сметённым».
Так что ж? – выходит, монархист–антисоветчик Солоневич ошибался, а честные советские историки его поправили? И ведь это вам не хлёсткая
А при желании можно было бы надёргать ещё целую кучу подобных утверждений из уст советских историков последующих эпох! – о темпах экономического развития предреволюционной России и росте государственного бюджета, о количестве заводов–гигантов и степени концентрации труда и капитала и о прочих доказательствах «русского экономического чуда». Оперируя такими аргументами – «не подлежащими сомнению» свидетельствами из уст врага – можно заехать далеко…
§ 4.3. Но можно обойтись и без ссылок на советских историков (раз уж воспринимать всё, что вышло из–под пера Ивана Лукьяновича, как истину в последней инстанции).
Солоневич – при всём уважении к этому сильному и самостоятельному уму – был человек не без странностей. Иной раз он писал такие вещи, что исследователи его творчества до сих пор диву даются: откуда он вообще это взял?! – то ли позаимствовал из какой–то совсем уж бульварной периодики, то ли услышал от базарной бабы, то ли просто приврал «ради общей пользы». Скажем, изучать историю Московской Руси или Петровских реформ по Солоневичу – преступление.
Да и в тех случаях, когда Солоневич пишет о современной ему эпохе – о царствовании Николая Второго, он порой повергает читателей в состояние ступора. Даже когда речь идёт не об анализе сводных статистических данных, как в вышеприведённой цитате (где и более добросовестный и дотошный человек может запутаться и ошибиться!..), а о том, что Солоневича непосредственно окружало; о том, что он видел собственными глазами; более того! – о том, что прямо касалось его самого.
Отчего бы критикам предреволюционной России не сослаться на такое его свидетельство: «М–р Эттли хлопочет о бесплатном среднем и высшем образовании – при Николае Втором в России оно было почти полностью бесплатно, а перед самой революцией был проведён закон о полной бесплатности – причём не только обучения, но и жизни во время обучения. Мой отец окончил учительскую семинарию за казённый счёт – в этот казённый счёт входило всё содержание и питание учащихся. Я за всё время своего обучения в университете внёс только плату за вступление – 25 рублей».
Казалось бы, приведите эти слова Солоневича – и дело с концом. И не придётся больше спорить о том, пренебрегало царское правительство просвещением народа или нет, – всё же сказано (притом – с опорой на личный опыт). Однако подобные свидетельства Солоневича не пользуются успехом у неосоветчиков. Но вряд ли – только из–за их лживости; скорее – из–за того, что они им «не в масть».
Поэтому предавать принципиальное значение всему, что Солоневич когда–либо написал, не стоит (что же касается статистических данных, то о них впереди ещё будет отдельный долгий разговор!). Можно только предположить, что в данном случае Иван Лукьянович был движим чувством раздражения – на «лакировщиков действительности» из числа старой эмиграции, с которыми он всю жизнь смертельно враждовал; на недорезанных большевиками помещиков, ничего не забывших и ничему не научившихся, ностальгирующих по прежнему житью–бытью…
Если же разбирать саму ключевую фразу Солоневича, столь полюбившуюся неосоветчикам, то, строго говоря, ничего сенсационного она в себе не содержит. Ведь действительно: «реки шампанского», да ещё и «в берегах из паюсной икры», могли течь только для ничтожного меньшинства!
Дореволюционная Россия действительно была достаточно бедной страной и от передовых стран Западной Европы и США отставала очень сильно. Ни один здравомыслящий человек не спорил с этим ни тогда, ни сейчас.
Глава 5
§ 5.1. Совсем уж смешными и жалкими представляются попытки неосоветчиков поставить себе на службу русскую классическую литературу! Не находя для рисуемой ими фантастической картины «Вымирающая от голода царская Россия» убедительных аргументов в дореволюционной и эмигрантской публицистике, они пытаются привлечь на благое дело отечественную беллетристику конца 19–го – начала 20–го века.
То есть мало того что их убогие публикации, по большей части, представляют собой пасьянсы из одной и той же засаленной колоды (которая уже была разобрана выше); так ещё и заканчиваются они одинаково: мол, читайте русскую классическую литературу, там всё сказано о России–которую–мы–потеряли. Вот – в качестве примера – выдержка из одного популярного интернет–паразита: «Бодрящая статистика. Впрочем, никакие цифры и факты не заменят литературу тех лет. Господа, читайте Гиляровского, Лескова, Горького, Некрасова, тысячи их!»
Конечно, и чтение беллетристики может многое дать (хотя «цифры и факты» она не может заменить по определению!). Да вот только рекомендации те даются неосоветчиками не от большого ума. Если б эти несчастные сами читали русских классиков, а не только выдранные из них цитаты, – они бы никогда не стали давать подобных советов. Ибо о вымирающем от голода русском народе речи там нигде не идёт – хоть нынешние неосоветчики и пытаются уверить в этом себя и других…
А ведь все упомянутые выше авторы – действительно – ярко запечатлели в своих повестях, очерках и рассказах современную им российскую деревню. И, как и полагается реалистам, они там о каких только «социальных язвах» не писали! И об отсталости русской деревни, о косности и несправедливости сельского уклада; о крестьянской бедности (порой – откровенной нищете). О темноте и невежестве, о диких крестьянских предрассудках. О свойственных простолюдину зависти, алчности и стяжательстве; о крестьянской жестокости и страшных расправах «всем миром»… О неприглядных сторонах семейной жизни; о пьянстве и о печальной участи женщины.
Словом, о чём угодно писали – порой с надрывом кричали – корифеи русской литературы, описывая подлинные и мнимые «ужасы» современной им жизни. Но вот о голоде почему–то у них ничего и нет (важное примечание: за исключением событий 1891–92 года в царствование Александра Третьего; о которых впереди ещё будет особый разговор).
И к этим авторам дореволюционной России можно было бы добавить классиков советской литературы, писавших о предреволюционной эпохе, – например, таких непохожих как Булгаков и Серафимович. Ну, правда, Серафимович начал писать ещё до революции… Вот уж у кого поражающие воображение зарисовки дореволюционной деревни!
И (что особенно ценно в данном контексте) уж этих–то писателей никак нельзя заподозрить в стремлении «смягчить углы», дабы потрафить царской цензуре. Однако и у этих авторов – точно так же как у их дореволюционных собратьев по перу – среди разнообразного и избыточного негатива нельзя найти одного: голода (в том смысле, в каком он стал пониматься в России после 1917 года, – то есть как отсутствие у людей пищи).
Вернее, найти можно – хоть у того же Серафимовича!.. Его очерки «Месть» и «Глянули», опубликованные в «Правде», тяжело читать. Только вот речь там идёт не о дореволюционной России, а о послереволюционной. Особенно показательно – то, что увиденное оказалось шоком для самих крестьян; они–то прежде ничего подобного даже вообразить себе не могли – пока не съездили и не «глянули».